Марк Цицерон - Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

2. Когда он в беседе намекнул мне о своем желании посетить Азию, я не только пригласил его, но даже попросил сделать это именно во время моего наместничества в провинции. В том, что я с расположением и любовью выполню по отношению к нему твой долг, ты не должен сомневаться. Я позабочусь также о том, чтобы Кратипп3776 был вместе с ним, дабы ты не считал, что в Азии он будет свободен от тех занятий, к которым его побуждают твои советы. Ведь хотя он, как вижу, готов и выступил полным шагом, мы не прекратим советов, чтобы он, обучаясь и упражняясь, тем дальше шел вперед с каждым днем.

3. Отправляя это письмо, я не знал, каковы у вас государственные дела. Я слыхал о чем-то бурном; желаю, чтобы это было ложным, дабы мы наконец насладились спокойствием и свободой, что мне до сего времени менее всего выпало на долю. Все-таки улучив во время своего плавания немного досуга, я, согласно своему намерению, приготовил тебе подарочек3777, и включил высказывание, сказанное тобой с большим почетом для меня, и внизу надписал обращение к тебе. Если в этих стишках я, на основании некоторых выражений, покажусь тебе более откровенным, то позор того лица, на которое я нападаю несколько свободно3778, оправдает меня. Ты также простишь мою вспыльчивость, которая справедлива по отношению к такого рода людям и гражданам. Наконец, почему Луцилию3779 было дозволено пользоваться большей свободой, нежели мне, раз он, хотя и относился с равной ненавистью к тем, кого он уязвил, тем не менее, конечно, не имел перед собой людей, более достойных быть предметом его нападок с такой свободой выражений?

4. Как ты мне обещал, возможно скорее введи меня в свои беседы. Ведь я не сомневаюсь в том, что если ты напишешь что-либо о гибели Цезаря, ты не допустишь, чтобы мне досталась наименьшая доля, и в деле и в твоей приязни3780. Будь здоров и считай мою мать и моих препорученными тебе. Отправлено за семь дней до июньских календ, из Афин.

[Att., XV, 4, § 5]

Тускульская усадьба, 27 мая 44 г.

5. Как я хотел бы, чтобы ты мог доказать Бруту свою преданность! Итак, я ему письмо. К Долабелле я послал Тирона с поручениями и письмом. Позовешь его к себе и, если у тебя будет что-либо, что ты считаешь нужным, напишешь. Но вот неожиданно Луций Цезарь просит меня приехать к нему в Рощу3781 или написать, куда ему приехать; ведь Брут считает нужным, чтобы я встретился с ним. О скучное и неразрешимое дело! Итак, думаю, что выеду, а затем — в Рим, если не переменю намерения. Пока пишу тебе кратко; ведь от Бальба — еще ничего. Итак, жду твоего письма и не только о совершенном, но и о предстоящем.

[Att., XV, 6]

Тускульская усадьба, 27 мая 44 г.

1. Когда наш Брут и Кассий написали мне, чтобы я своим авторитетом сделал более честным Гирция, который до сего времени был честным (я знал, но не был уверен, что он будет таким; ведь он, быть может, несколько сердит на Антония, но делу очень предан), — я все-таки написал ему и препоручил ему достоинство Брута и Кассия. Я хотел, чтобы ты знал его ответ, если ты случайно думаешь то же, что и я, — что те3782 даже теперь опасаются, что наши обладают большим присутствием духа, чем они на самом деле обладают.

«Гирций своему Цицерону привет.

2. Ты спрашиваешь, возвратился ли я из деревни3783. Разве я, когда все горят, делаю что-либо вяло? Я даже выехал из Рима: ведь я решил, что отсутствовать полезнее. Пишу тебе это письмо, выезжая из тускульской усадьбы; однако не считай меня столь проворным, что я прибегу назад к нонам3784. Ведь нет, как вижу, никакой надобности в моей заботе, так как меры предосторожности предусмотрены на столько лет вперед3785. О, если бы ты с такой легкостью, с какой они могут добиться от тебя насчет меня, мог умолить Брута и Кассия не принимать решений сгоряча! Ведь они, по твоим словам, написали это уезжая. Куда и почему3786?

3. Заклинаю тебя, Цицерон, — удержи их и не допускай погибели всего этого, что, клянусь богом верности, до основания уничтожается грабежами, поджогами, убийствами. Только бы они, если боятся чего-нибудь, остерегались, ничего не предпринимали сверх того. Клянусь богом верности, самыми решительными мерами они достигнут не больше, нежели самыми вялыми, лишь бы осторожными. Ведь то, что льется, само по себе не длительно; в борьбе они, присутствуя, обладают силами для нанесения вреда. На что ты надеешься с их стороны, напиши мне в тускульскую усадьбу».

4. Вот письмо Гирция; я ответил ему, что они ничего не замышляют сгоряча, и подтвердил это. Я хотел, чтобы ты знал это, каково бы оно ни было.

Когда письмо было запечатано, Бальб сообщил мне, что Сервилия возвратилась и подтверждает, что они3787 не уедут. Теперь жду письма от тебя.

[Att., XV, 5]

Тускульская усадьба, 28 мая 44 г.

1. От Брута возвратился письмоносец; доставил и от него и от Кассия; они настойчиво спрашивают у меня совета, а Брут — что из двух3788. О несчастье! Мне совсем нечего писать. Поэтому думаю прибегнуть к молчанию, если ты не находишь нужным чего-либо другого; но если что-нибудь приходит тебе на ум, напиши, прошу. Кассий же настоятельно молит и просит меня настроить Гирция возможно благожелательнее. Ты считаешь его в здравом уме? Клад — в виде угольев3789. Письмо тебе посылаю.

2. О предоставлении наместничества Бруту и Кассию на основании постановления сената Бальб и Оппий пишут то же, что и ты; Гирций же — что будет отсутствовать (и он действительно уже в тускульской усадьбе), и мне настоятельно советует отсутствовать; при этом он — из-за опасности3790, которая, по его словам, была даже для него; что касается меня, то, хотя опасности и нет, я настолько далек от старания избежать теперь подозрения Антония в том, что мне, видимо, не доставляют удовольствия его успехи, что для меня это причина для нежелания приезжать в Рим, — чтобы не видеть его.

3. Но наш Варрон прислал мне письмо, кем-то присланное ему (имя он стер), в котором написано, что те ветераны, которым отказывают3791, — ведь часть из них отпущена, — ведут самые преступные разговоры, так что для тех, кто кажется настроенным не в их пользу, пребывание в Риме будет сопряжено с большой опасностью. Далее, каким должно быть наше хождение, возвращение, выражение лица, поведение3792 среди них? Если, как ты пишешь, Луций Антоний против Децима Брута, остальные против наших3793, то что делать и как себя вести мне? Для меня при нынешнем положении дело решенное — не быть в том городе, в котором я не только процветал с высшим, но даже был рабом с некоторым достоинством; я решил не столько уехать из Италии, о чем я посоветуюсь с тобой, сколько не приезжать туда к вам3794.

[Att., XV, 7]

Тускульская усадьба, 28 или 29 мая 44 г.

Благодарю за письма; они доставили мне удовольствие, особенно письмо нашего Секста3795. Ты скажешь: «Потому что он хвалит тебя». Клянусь, считаю, что и это отчасти причина; однако, даже раньше, чем я дошел до этого места, мне нравились и его взгляды на государственные дела и старательный способ писать. А миротворец Сервий со своим писарьком, видимо, взял на себя посольство и страшится всех мелких подвохов3796. Ведь он должен был «не в притворном бою…»3797, но то, что следует. Пиши и ты.

[Fam., XI, 2]

Ланувий, конец мая 44 г.

Преторы Брут и Кассий консулу Марку Антонию.

1. Если бы мы не были убеждены в твоей порядочности и благожелательности к нам, мы не написали бы тебе этого; при таком расположении духа ты, конечно, примешь это в наилучшем смысле. Нам пишут, что в Рим уже съехалось великое множество ветеранов, а к июньским календам оно станет много больше3798. Если бы мы насчет тебя сомневались или опасались, мы были бы непохожи на себя. Но, во всяком случае, раз мы сами были в твоей власти и по твоему совету распустили своих сторонников из муниципий и сделали это не только посредством эдикта3799, но также посредством письма, мы достойны быть участниками твоего замысла, особенно в том деле, которое касается нас.

2. Поэтому мы просим тебя сообщить нам о своих намерениях по отношению к нам. Считаешь ли ты, что мы будем в безопасности среди такого стечения солдат-ветеранов, которые, как мы слыхали, думают даже о восстановлении алтаря3800. Этого, по-видимому, едва ли может хотеть или одобрять кто-либо из тех, кто хочет, чтобы мы были невредимыми и в почете. Что мы с самого начала имели в виду спокойствие и не стремились ни к чему иному, кроме общей свободы, — это показывает исход. Ввести нас в заблуждение не может никто, кроме тебя, что, во всяком случае, чуждо твоей доблести и порядочности; но никто другой не имеет возможности обмануть нас; ведь одному тебе мы поверили и намерены верить.