3. Вообще я не считал для себя столь необходимым писать более подробно, раз твое благоразумие и рассудительность столь глубоки. Однако я хотел, чтобы тебе было хорошо известно мое мнение, которое сводится к следующему: я предпочитаю, чтобы ты всё измерял достоинством, а не честолюбием, и усматривал большую пользу в постоянстве славы, а не в быстроте достижения претуры. Это самое я говорил у себя дома, пригласив брата своего Квинта и Цецину 4795 и Кальвисия 4796, глубоко преданных тебе, причем присутствовал твой вольноотпущенник Дардан. По-видимому, все одобряли мои слова. Но лучше всего рассудишь ты.
DCCCLXXIX. Луцию Мунацию Планку, в провинцию Нарбонскую Галлию
[Fam., X, 19]
Рим, приблизительно 27 мая 43 г.
Цицерон Планку.
1. Хотя я и не нуждался в благодарности с твоей стороны, зная, что ты и на деле и в глубине души являешься в высшей степени благодарным, всё же — ведь следует признаться — она была очень приятна мне. Ведь я видел так, словно это — то, что замечается глазом, что я тобой любим. Ты скажешь: «А раньше?» 4797. Конечно, всегда, но никогда более ясно.
Твое донесение 4798 было необычайно приятно сенату и благодаря содержанию, которое было очень важным и очень обширным и указывало на величайшую храбрость и величайшую рассудительность, и благодаря убедительности мнений и выражений.
2. Но приложи усилия, мой Планк, чтобы окончательно завершить войну. В этом будет вершина и влияния и славы. Все мои желания — на пользу государства; но, клянусь, уже утомленный сохранением его 4799, я стараюсь на пользу отечеству немногим больше, нежели ради твоей славы; величайшую возможность ее, надеюсь, тебе даровали бессмертные боги; заклинаю тебя — приобрети ее. Ведь кто уничтожит Антония, тот завершит эту отвратительнейшую и опаснейшую войну.
DCCCLXXX. Луцию Мунацию Планку, в провинцию Нарбонскую Галлию
[Fam., X, 16]
Рим, приблизительно 27 мая 43 г.
Цицерон Планку.
1. На памяти людей я не видел ничего более славного, ничего более приятного, ничего даже по времени более подходящего, нежели твое донесение 4800, Планк! Ведь оно было вручено при полном составе сената Корнуту 4801, после того как он прочитал весьма холодное и неопределенное донесение Лепида. Тотчас же после него было прочитано твое, не без громких возгласов: ведь оно, будучи чрезвычайно приятно по содержанию и по стремлениям оказать услуги государству, отличалось особенной убедительностью выражений и мнений. Сенат настоятельно потребовал от Корнута немедленного доклада о твоем донесении. Он — что хочет обдумать. В то время как весь сенат резко высказывал ему свое неодобрение, пятеро народных трибунов доложило. Сервилий, будучи спрошен, внес предложение отложить дело: я высказал мнение, с которым согласились все до одного. Каково оно было, узнаешь из постановления сената.
2. Что касается тебя, то хотя у тебя нет недостатка в благоразумии, а есть скорее избыток его, все-таки ты должен быть настроен так, чтобы ни с чем не обращаться сюда 4802 и, при столь неожиданных и затруднительных обстоятельствах, не считать нужным просить совета у сената. Сам будь для себя сенатом, и куда бы тебя ни повела забота о государстве, туда и следуй. Старайся, чтобы мы услыхали о твоем каком-либо выдающемся действии до того, как мы подумаем, что оно произойдет. Обещаю тебе одно: что бы ты ни совершил, то сенат и одобрит как совершенное не только честно, но и мудро.
DCCCLXXXI. Консулам, преторам, народным трибунам, сенату, римскому народу и плебсу от Публия Корнелия Лентула Спинтера
[Fam., XII, 15, §§ 1—6]
Перга 4803, 29 мая 43 г.
Пропретор, проквестор Публий Лентул, сын Публия 4804, шлет привет консулам, преторам, народным трибунам, сенату, римскому народу и плебсу 4805.
1. Если вы и дети ваши здравствуете, хорошо; я здравствую. После того как Азия была захвачена вследствие преступления Долабеллы 4806, я удалился в ближайшую провинцию Македонию и к военным силам государства, которыми располагал славнейший муж Марк Брут, и приложил старания к тому, чтобы провинция Азия и поступления от налогов были переданы в ваше распоряжение при посредстве тех лиц, благодаря которым это было бы возможно скорее всего. Когда Долабелла сильно испугался этого и, опустошив провинцию, захватив поступления от налогов, ограбив главным образом всех римских граждан и распродав их имущество, удалился из Азии быстрее, нежели туда было возможно ввести войска для охраны, я счел невозможным дольше медлить или ждать прибытия войска и признал нужным возможно скорее вернуться к своим обязанностям, чтобы и взыскать остальные налоги, и собрать деньги, которые я сдал на хранение, и возможно скорее узнать, сколько из них захвачено и по чьей вине это случилось, и обо всем сообщить вам.
2. Между тем, когда меня во время моего плавания в Азию мимо островов 4807 известили, что флот Долабеллы находится в Ликии, и что родосцы располагают множеством снаряженных и подготовленных кораблей, спущенных на воду, я с теми кораблями, которые я привел с собой, и теми, которые подготовил проквестор Патиск 4808, — человек, теснейшим образом связанный со мной и дружескими отношениями, и общностью взглядов на государственные дела, — возвратился на Родос, полагаясь на ваш авторитет и на постановление сената, которым вы признали Долабеллу врагом 4809, а также на договор, который был возобновлен с родосцами при консулах Марке Марцелле и Сервии Сульпиции 4810; на основании его они поклялись считать врагами тех же, кого сочтут врагами сенат и римский народ. В этом я сильно ошибся: ведь я не только не усилил своего флота благодаря их поддержке, но родосцы не допустили наших солдат в город, гавань, к якорной стоянке, расположенной вне города, лишили их подвоза, наконец, воды, а я сам был с трудом принят с малым числом небольших кораблей. Это бесчестие и умаление не только нашего права, но также величества и власти римского народа мы перенесли потому, что узнали из перехваченного письма, что Долабелла, если бы он потерял надежду на Сирию и Египет, что было неизбежно, готов сесть на корабли со всеми своими разбойниками и всеми деньгами и направиться в Италию; что поэтому также его флот стережет стянутые в Ликии грузовые корабли, из которых ни один не вмещал меньше двух тысяч амфор 4811.
3. Напуганный этим, отцы-сенаторы, я предпочел вытерпеть несправедливости и, даже с поношением для нас, испробовать всё. И вот, впущенный по их желанию в город и в их сенат, я со всей настойчивостью, с какой только мог, защищал дело государства и объяснил всю опасность, какая возникла бы, если бы тот разбойник 4812 со всеми своими сел на корабли. Но я заметил, что подлость родосцев так велика, что они склонны считать более сильными всех, но только не честных; что они неохотно верят, что это согласие и сплочение всех сословий для защиты свободы состоялось; что они даже теперь уверены в том, что терпение сената и всех честных продолжается 4813 и что никто не мог осмелиться признать Долабеллу врагом; словом, все то, что вымышляли бесчестные, они находят более соответствующим истине, нежели то, что поистине произошло и на что мы указывали.
