И, обратясь к Венере, продолжает:
— А ты, дочка, отбрось всякую печаль и не бойся, что твой род или положение пострадает от брака со смертной. Я уже сделаю так, что союз не будет неравным, но законным, сообразным гражданским установлениям.
Тут отдает приказ Меркурию сейчас же взять Психею и доставить на небо. Протянув чашу с амброзией, говорит:
— Прими, Психея, стань бессмертной, да никогда Купидон не отлучается объятий твоих и да будет союз ваш на веки веков.
24. Немедленно свадебный стол роскошный устраивают. На возвышенном ложе возлежал новобрачный, прижав к персям своим Психею. В таком же положении находился и Юпитер со своей Юноной, а за ними по порядку и остальные боги. Чашу с нектаром, что богам вино заменяет, Юпитеру подавал кравчий его, пресловутый отрок сельский,257 остальным гостям подносил Либер, Вулкан — кушанья готовые, Оры все осыпали алыми розами и прочими цветами, Грации окропляли благовониями, Музы оглашали воздух пением, Аполлон пел под кифару, прекрасная Венера в такт музыке сладкой плясала, так устроив себе сопровождение, что Музы пели и играли на флейтах, а Сатиры и Паны дули в свирели. Так по чину передана была в Купидоновы руки Психея. И в определенный срок родилась у них дочка, которую зовем мы Вожделением.
25. Так рассказывала пленной девушке выжившая из ума и пьяная старушонка; а я, стоя неподалеку, клянусь Геркулесом, жалел, что нет при мне табличек и палочки, чтобы записать такую прекрасную повесть. Тут после какой-то опасной схватки возвращаются разбойники с добычей, но несколько более задорных из них ранеными; этих они на поправку оставляют дома, а самим не терпится возвратиться за припрятанной в какой-то пещере добычей. Проглотили второпях обед и меня с лошадью, как вьючную силу для предстоящей перевозки, погоняя палкой, выводят на дорогу, измучившись, кружась вверх и вниз, к вечеру добираемся мы до некоей пещеры; там на нас навьючили множество всякой поклажи и, ни минуточки не дав отдохнуть, сейчас же гонят обратно, и так впопыхах заторопились, что, осыпаемый ударами, споткнулся я о камень, лежавший при дороге, и свалился. Опять посыпались на меня удары, чтобы я поднялся, хотя я и повредил себе правое бедро и левое копыто.
26. И один из них говорит: — Долго ли мы будем даром кормить этого никуда не годного осла, который теперь к тому же и охромел еще? — А другой: — Как только этот проклятый завелся у нас в доме, ни в чем удачи нам нет, самых храбрых то ранят, то насмерть убивают. — Еще другой: — Как только он, хочет не хочет, поклажу донесет, — я не я буду, если его вниз головой не сброшу, пускай ястреб им досыта питается.
Покуда эти добрейшие люди так между собою о моей смерти переговариваются, мы добрались и до дому. От страху у меня на копытах словно крылья выросли. Тут, наскоро свалив с нас груз и перестав заботиться о нашем благосостоянии и также о моей смерти, сейчас же вызывают они товарищей, которые оставались ранеными, чтобы остаток добычи перенести на руках, так как, по их словам, им до смерти надоела наша медлительность. Меня же немало мучила мысль о готовящейся мне смерти. И я так раздумывал сам с собой: — Ну, что, Луций, стоишь, каких новостей ждешь? Смерть, и притом жесточайшая, решена тебе на совете разбойников. Привести в исполнение этот приговор не стоит никакого труда.
Видишь, совсем близко высокие скалы, усеянные острейшими камнями, которые в тело тебе вонзятся, раньше, чем умрешь, на клочки тебя раздерут. Ведь пресловутая магия твоя, дав тебе образ и тяготы осла, не ослиной кожей тебя снабдила, а тонкой пленкой, как у пиявки. Что же ты не воспрянешь духом и не подумаешь, пока еще возможно, о своем спасении? Пока разбойников нет, все для бегства сложилось самым благоприятным образом. Или ты боишься присмотра старухи полуживой? Лягнуть ее разок хромой ногой — вот с ней и покончено! Но к кому направить бег свой и кто окажет мне гостеприимство? Вот нелепое и поистине ослиное рассуждение! да любой прохожий охотно уведет с собою средство к передвижению.
27. Сейчас же быстрым усилием оборвав привязь, которой я был прикреплен, пускаюсь в бегство со всех четырех ног. Однако я не смог ускользнуть от ястребиного глаза хитрой старухи. Как только она увидела меня на свободе, набравшись не по возрасту и не по полу своему дерзости, ухватилась она за привязь и пыталась привести меня обратно. Но я, памятуя о зловещем намерении разбойников, не поддаюсь никакой жалости, но, ударив старуху задними ногами, сейчас же валю ее на землю. Но она, хотя и распростертая ниц, все-таки крепко держала привязь, так что несколько шагов я протащил ее за собою. К тому же она начала громким воем звать к себе на подмогу. Но тщетно воплями поднимала она напрасный шум, так как не было никого, кто мог бы прийти к ней на помощь, разве только одна пленная эта девица, которая, прибежав на крики, видела зрелище, клянусь Геркулесом, достойное памяти, — старуху в виде Дирцеи,258 повисшую не на быке, а на осле. Тогда она, вооружившись мужским мужеством, решилась на прекрасное и опасное дело. Выхватив у той из рук привязь и остановив меня успокоительным щебетаньем, она ловко на меня вскакивает и снова побуждает к бегу.
28. Одушевленный добровольным решением бегства и стремлением освободить девицу, к тому же и убежденный ударами, которые частенько меня подбадривали, я с лошадиной скоростью застучал по земле четырьмя копытами, пытаясь даже отвечать ржанием на нежные обращения девушки. Неоднократно даже, повернув морду, будто для того, чтобы почесать спину, я целовал красивые ноги девушки. Наконец она, вздохнув из глубины души и обращая к небу взволнованное лицо, восклицает:
— Вы, всевышние боги, помогите же наконец мне в крайней опасности, а ты, жестокая слишком Судьба, перестань уже быть ко мне враждебной! Достаточно для умилостивления тебя этих достойных сострадания мучений. Ты же, опора моей свободы и спасения, если ты меня невредимо доставишь домой и вернешь родителям и жениху моему прекрасному, как я тебе буду благодарна, какими почестями осыплю, какой корм предоставлю! Прежде всего гриву твою, старательно расчесав, моими девичьими драгоценностями украшу; челку же, кудрявую когда-то, красиво разделю на две пряди; лохматый и свалянный, оттого что долго его не мыли, хвост старательно размягчу; весь, украшенный золотыми шариками как небесными звездами, заблестишь ты, приветствуемый радостными криками толпы; насыпав в шелковые мешки миндалей и лакомства, каждый день буду кормить тебя как спасителя своего.
29. Но кроме нежной пищи, полного бездействия и спокойствия в течение всей жизни, не будет тебе недостатка в достойном прославлении. Запечатлею я память о настоящем счастье моем и божеском промысле вечным свидетельством; закажу картину, где будет изображено теперешнее мое бегство, и повешу ее в сенях своего дома.259 И все будут видеть, и в сказках слышать, и на вечные времена в книгах ученых людей читать историю о том, как «девица царской крови из плена на осле убежала». Причислен будешь ты к древним чудесам, и твой живой пример заставит поверить и Фриксу,260 переплывшему море на баране, и Ариону,261 правившему дельфином, и Европе, возлегшей на быке. Если правда, что Юпитер мычал,262 обратившись в быка, может быть, и в моем осле скрывается какое-нибудь человеческое лицо или божеский лик?
Пока девушка несколько раз это повторяла и обеты свои прерывала частыми воздыханиями, дошли мы до некоего перекрестка, откуда, схватив за недоуздок, старалась она изо всей силы повернуть меня направо, где, по ее мнению, шла дорога к ее родителям. Но я, зная, что разбойники по ней же пошли за остальной своей добычей, крепко заупрямился и так молча в душе своей к ней обращался:
— Что делаешь, дева несчастная? Что творишь? Зачем спешишь к Орку? Зачем стремишься насильно направить мои шаги? Ведь не только к своей точной гибели, но и к моей ведешь! — Пока мы так тянули друг друга в разные стороны и спорили, будто на суде о владении землей или о межевании, внезапно появляются разбойники, нагруженные своей добычей, и издали еще, узнавши нас при лунном свете, приветствовали нас злорадным смехом.
30. Один из их числа взывал к нам: — Куда это вы по этой дороге спешным шагом по ночам шатаетесь, не убоявшись в глухую полночь усопших душ и привидений? Или ты, честнейшая девица, спешишь увидаться со своими родителями? Но в одиночестве твоем мы будем тебе защитой и к родителям твоим путь укажем.
За словом последовало и дело, и, схватив рукой за привязь, повернул он меня в обратную сторону, не скупясь на привычные для меня удары узловатой палки, которая была у него в руках. Тут невольно вспомнил я, приближаясь к скорой гибели, о боли в копыте и, мотая головой, принимаюсь хромать. Но тот, что меня тащил обратно, восклицает: — Вот как! Снова ты принялся хромать и ковылять и ноги твои гнилые бегать могут, а идти не умеют! А только что в быстроте ты с Пегасом мог поспорить!
