CCCXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., VII, 16]
Калы, 28 января 49 г.
1. Все твои письма, полагаю я, мне вручены, но первые в обратном порядке, а остальные — в том, в каком они посланы через Теренцию. О поручениях Цезаря и приезде Лабиена, а также об ответе консулов и Помпея я писал тебе в том письме, которое отправил за четыре дня до календ из Капуи, и, кроме того, вставил в это же письмо еще многое.
2. Теперь мы в ожидании двух следующих известий: во-первых, что Цезарь будет делать, когда получит то, что дано Луцию Цезарю для сообщения ему; во-вторых, что делает Помпей! А тот пишет мне, что у него в скором времени будет надежное войско, и подает надежду, что если он прибудет в Пиценскую область, то мы возвратимся в Рим. При нем Лабиен, не сомневающийся в слабости войск Цезаря; с его приездом у нашего Гнея гораздо больше присутствия духа. Мне же консулы приказали приехать в Капую к февральским нонам.
Из Капуи я отправился в Формии за два дня до календ; получив в этот день твое письмо почти в девятом часу, я тотчас же послал это.
3. Насчет Теренции и Туллии я с тобой согласен. Им я написал, чтобы они обращались к тебе. Если они еще не выехали, то нет основания им двигаться, пока мы не выясним, каково положение дела.
CCCXII. Марку Туллию Тирону, в Патры
[Fam., XVI, 12]
Капуя, 26 января 49 г.
Марк Туллий Цицерон шлет большой привет своему Тирону.
1. В какой опасности существование и мое и всех честных граждан, а также всего государства, ты можешь знать на основании того, что мы оставили свои дома и самое отечество на разграбление или на сожжение. Дело дошло до того, что, если нам не поможет какой-нибудь бог или случай, нам не спастись.
2. Я, со своей стороны, как только прибыл под Рим 1387, не переставал и обдумывать, и делать все, что имело бы отношение к согласию; но необычайное безумие вселилось не только в бесчестных, но также в тех, кто считается честными, так что они жаждут сразиться, хотя я и кричу, что нет большего несчастья, чем гражданская война. И вот, после того как Цезарь был увлечен каким-то безумием и, забыв свое имя и положение, занял Аримин, Писавр, Анкону, Арреций, мы покинули Рим; насколько это благоразумно и насколько мужественно — обсуждать нечего.
3. В каком мы положении, ты видишь. Его условия в общем следующие: Помпей должен отправиться в Испанию; вновь набранные войска и наши гарнизоны должны быть распущены; дальнюю Галлию он передаст Домицию 1388, ближнюю — Консидию Нониану 1389 (им ведь они и достались); он приедет для соискания консульства, причем он уже не хочет, чтобы вопрос о нем обсуждался в его отсутствие; он будет лично добиваться избрания в течение трех нундин 1390. Условия мы приняли, но с тем, чтобы он вывел гарнизоны из занятых им местностей, чтобы сенат мог в Риме без страха обсудить эти самые условия.
4. Если он сделает это — есть надежда на мир, хотя и не почетный: ведь нам предписывают законы. Но что бы ни было — лучше, чем быть в таком положении, в каком мы теперь. Если же он не захочет соблюдать свои же условия, война неминуема, но такого рода, что он сам не сможет выдержать ее, особенно когда он отступит от своих условий. Только бы мы его отрезали, чтобы он не мог подступить к Риму, что, мы надеемся, возможно; ведь мы произвели большой набор, а он, полагаю, опасается потерять Галлии, если начнет поход на Рим; обе они крайне ему враждебны, за исключением транспаданцев 1391; а со стороны Испании у него в тылу шесть легионов и большие вспомогательные войска под начальством Афрания и Петрея. Если он будет неистовствовать, с ним, по-видимому, можно будет справиться, только бы Рим был невредим! Но сильнейший удар он получил от того, что Тит Лабиен, пользовавшийся в его войсках необычайным авторитетом, отказался участвовать в преступлении; он оставив его и теперь с нами, и многие, как говорят, намерены сделать то же.
5. Я до сего времени начальствую над морским побережьем, начиная от Формий. Я не согласился принять большее назначение, чтобы мои письма и советы больше влияли на него 1392 в сторону мира. Но если будет война, я, по-видимому, буду начальствовать над лагерем и определенными легионами. Удручает меня еще то, что наш Долабелла у Цезаря. Я хотел, чтобы это тебе было известно. Но только не тревожься из-за этого, и пусть это не мешает твоему выздоровлению.
6. Я самым заботливым образом препоручил тебя Авлу Варрону 1393, который, как я понял, и глубоко по-дружески относится ко мне и очень расположен к тебе, с тем, чтобы он позаботился и о твоем здоровье, и о поездке по морю, и всецело взял тебя под свое покровительство; я уверен, что он все исполнит, так как он взялся и говорил со мной очень любезно. Раз ты не мог быть со мной в то время, когда я более всего нуждался в твоем содействии и верности, отнюдь не торопись и не позволяй себе выехать морем либо больным, либо зимой. Я никогда не сочту, что ты приехал поздно, если ты приедешь здоровым. Пока я еще не видел никого, кто бы видел тебя позже, чем Марк Волусий, от которого я получил твое письмо. Не удивляюсь этому и не думаю, чтобы мои письма доходили до тебя такой глубокой зимой. Но старайся быть здоровым. А если будешь здоров, то отплыви тогда, когда плавание может быть надежным. Мой Цицерон в формийской усадьбе. Теренция и Туллия в Риме. Береги здоровье. За три дня до февральских календ, из Капуи.
CCCXIII. От Квинта Туллия Цицерона Марку Туллию Тирону, в Патры
[Fam., XVI, 8]
Формийская усадьба, 2 (?) февраля 49 г.
Квинт Цицерон Тирону привет.
1. Твое нездоровье сильно тревожит нас. Хотя те, кто приезжает, и извещают, что оно, правда, не опасно, но затяжное, тем не менее к большому утешению все-таки присоединяется огромная тревога, если дольше с нами будет разлучен тот, чью обходительность и обаятельность мы ощущаем оттого, что нам их недостает. Однако, хотя я и жажду видеть тебя всем своим помышлением, все же настоятельно прошу тебя решиться в зимнее время на такое плавание и на такую дорогу только вполне окрепшим и сесть на корабль только с полной уверенностью.
2. Даже под кровом и в городах с трудом избегают холода при слабом здоровье; тем труднее избегнуть жестокой непогоды в море и в пути.
Мороз — злой враг для нежной кожи 1394
— говорит Эврипид. Насколько ты ему веришь, не знаю. Я, во всяком случае, считаю изречением каждый его стих. Если ты меня любишь, постарайся быть здоровым и возможно скорее приехать к нам крепким и здоровым. Люби нас и будь здоров. Сын Квинт шлет тебе привет.
