Оказался я в зале волшебно богатом,
Где все жемчугами светилось да златом,
А какие там яства! И вина! О, боже!..
Это было все только вчера. Не позже..."
"Не шутите над девой несчастной.
Вы шутник, да притом опасный,
В этом я присягнуть готова.
Здесь за тридцать верст нет жилья никакого,
А не то чтобы за версту...
Вы – по вашему видно щиту -
Рыцарь явно не здешний, заезжий...
Ну, а замок-то, замок-то где же?
Клянусь, что ни ночью вчерашней, ни днем
Вы в нем быть не могли, да и не были в нем.
И, конечно, не тот вы имели в виду,
Где, на счастье одним, а другим на беду,
Всевозможнейших благ земных преизбыток:
Любое блюдо, любой напиток.
Но чтоб в замок этот попасть,
Не нужны ни усердье, ни власть,
Ни удача, ни разум могучий, -
Лишь судьбой уготованный случай.
В неведенье священном
Приходят к этим стенам.
Зовется замок Мунсальвеш,92
А местность – Терредесальвеш,93
Сия земля, которой
Анфортас правит хворый...94
Он смерти, говорят, бледней,
Он скован ею, дышит ей,
Болезнь его томит и гложет.
Ни ходить, ни стоять он не может,
Ни лежать, ни сидеть, ни скакать на коне, -
Лишь полулежать, прислонившись к стене.
Но если вправду вы попали
В Мунсальвеш и в тронном зале
Увидали бы короля,
Воспряла здешняя земля,
Поскольку ваше появленье
И означало б исцеленье
Анфортаса..." – "Я видел там, -
Рек Парцифаль, – прекрасных дам
Среди сверканья зала..."
И тут она его узнала
По голосу: "Ты – Парцифаль!
Так, значит, видел ты Грааль
И короля, что был столь мрачен?
Высокий жребий тебе назначен!
Спеши отраднейшую весть
Мне в утешенье преподнесть
И объяви: король спасен,
А ты навеки вознесен,
И с этого мгновенья
В твоем повиновенье
Весь мир, все земли, все и вся.
Ты для чудесных дел родился
И станешь королем Грааля!.."
«Как вы меня узнали?»
"Как?! Вспомни: это я была,
Кто Парцифалем тебя нарекла...
С тобой в родстве я состою,
Я чтила матушку твою,
Ей матушка моя – сестра,
Вся – святость, вся полна добра,
Она, оплаканная мной,
Была венцом красы земной...
Скажи, не ты ль мне сострадал,
Узнав, что бедный друг мой пал,
С кем я расстаться не могу
И смертный сон его стерегу,
Не ведая успокоенья.
Нет! С каждым днем мои мученья
Все тягостнее, все страшней!.."
Герой Парцифаль ответил ей:
"О, страшен мне твой лик усталый!
Стал мертв и бледен рот твой алый.
Ужель зовешься ты Сигуной,
Которую знал я прекрасной, юной?
Не в Бразельянском ли лесу
Свою оставила ты красу?
Кудри твои поредели,
Жизнь в тебе – на последнем пределе,
Лицо твое бескровно.
Мне ясно одно безусловно:
Предать земле сей труп должны мы!
Воистину невыносимы
Страданья, что познала ты,
Смиренный ангел доброты!.."
. . . . . . . . .
Навзрыд Сигуна зарыдала:
"Я долго, долго ожидала
Предсказанного избавленья.
Так вот оно: в твоем явленье!
Коль тот страдалец исцелен,
Мой дух, что птица, окрылен,
И я упьюсь святой усладой.
Так молви, так обрадуй
Известием, что там, где был,
Вопрос задать ты не забыл!.."
«Спросить я не решился!..»
"Знай: ты всего лишился!..
О я, распятая судьбой,
Зачем я встретилась с тобой?
Зачем не промолчала
С самого начала?
Подумать только, что видали
Глаза твои в том волшебном зале!
Копье, сочащееся кровью,
Хозяина в странном нездоровье,
Рубины, золото, хрусталь,
Наконец, святой Грааль!
Ты блюда дивные едал,
Ты столько, столько повидал
И доброго и злого -
И не спросил ни слова?!
О, гнусное отродье волчье!
Душа, отравленная желчью!
Узревши короля в несчастье,
Вопрос, исполненный участья,
Ты должен, должен был задать!
Отныне ты не смеешь ждать
Ни снисхожденья, ни пощады!..
Будь проклят! И другой награды
Не жди, помимо этих слов!.."
"Сестра, я искупить готов
Свой тяжкий грех любой ценою.
Поверь мне, помирись со мною..."
"Нет, проклят, проклят, проклят будь!
И о родстве со мной забудь.
Забудь и Мунсальвеш, в котором
Ты рыцарство покрыл позором!.."
Так Парцифаль расстался с ней,
С бедною сестрой своей...
Он скачет далее... Одним
Раскаяньем герой томим.
Постигнув, сколь он грешен,
Он вправду безутешен...
А солнце жарит и печет,
Пот по лицу героя течет.
Дышать ему нечем стало,
Стесняет дух забрало...
Он это понимает,
Свой тяжкий шлем снимает
И едет, шлем держа в руке...
Вдруг видит, там, невдалеке
На тропке, – свежий след подков.
Не видно только ездоков.
И тут он замер, болью скованный:
На старой кляче, неподкованной,
Скакала женщина. Она
Была бледна, была бедна,
Куда-то поспешала,
А кляча чуть дышала
И не скакала, а плелась.
И паутина ей вплелась
В нечесаную гриву.
А в дополненье к диву,
Казалось, чуть ли не сползло
С кобылы старое седло.
Оно было без луки.
Немыслимые муки
Перенесла, должно быть, та,
Чья бесподобна красота...
Был на прекрасной даме
Истерзанный шипами,
Вконец изодранный наряд
(Вы в нем узнаете навряд
Роскошное когда-то платье).
О, горе! О, проклятье!
Несчастной нет защиты.
На платье дыры не зашиты.
И все ж сквозь рубище белело
Прекрасное нагое тело...
И рот по-прежнему пылал,
Как прежде, жарок был и ал,
Но – небо в том свидетель -
Святую добродетель
Она торжественно блюла,
Хоть зло обижена была
Напраслиной, наветом...
Подумайте об этом!..
...Я все о бедности твержу
Затем, что радость нахожу
Не в роскоши чванливых дам,
Что вечно досаждают нам,
А в неприкрытой плоти!
(Вы меня поймете...)
Но где ж красавец юный? Он,
Отвесив женщине поклон,
Был поражен ее словами:
"К несчастью, мы знакомы с вами.
Ах, слишком памятен тот час,
Когда пришлось мне из-за вас,
Несчастнейшей на свете,
Надеть лохмотья эти.
В измене я обвинена!
И ваша, ваша в том вина..."
Он на нее взглянул в упор:
"Мной не заслужен сей укор,
Поскольку, – верьте, я не лгу, -
Обидеть даму не могу...
Кто вы? Не угадаю...
Но вам я сострадаю!.."
Теперь она с ним рядом скачет
И горько, безутешно плачет.
Как градинки, как льдинки
Из дивных глаз слезинки,
Звеня, ей катятся на грудь...
Однако стоило взглянуть
Ей вновь на Парцифаля -
Слезы бежать перестали...
С нее он не спускает глаз
И говорит: "Дозвольте, вас
Плащом своим укрою
С подкладкой меховою,
Прекраснейшая госпожа!.."
Всхлипнула она, дрожа:
"Ваш плащ не смею я принять,
Вы в том должны меня понять.
Не жаль, что жизни я лишусь,
Несчастный, я за вас страшусь:
Коли на помощь мне придете,
Вы под его мечом падете!.."
Герой едва повел плечом:
"Как так паду? Под чьим мечом?
Мне сила господом дана,
И вражья сила ни одна
Меня не одолеет:
А кто дерзнет, сам пожалеет!..
Так кто ж он, супротивник мой?.."
"Он прежде звал меня женой.
Теперь же, если б мое тело
Его служанкою стать захотело,
Он прочь бы оттолкнул меня,
Измену мнимую кляня.
В его груди угасла вера..."
"Надеюсь, что найдется мера,
Чтоб к вере возвратить его.
Но много ль войска у него?.."
"Нет, с ним пока что я одна.
Но бойтесь! Месть его страшна!
Супруг шутить не любит,
Он вас в куски изрубит.
Да, он изрубит вас в куски,
А я исчахну от тоски,
Злосчастная Ешута!.."
Раздета и разута
Она Орилусом была,
И все же кротостью цвела,
Воистину святою
Женской чистотою...
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
Герой тотчас свой шлем надел
И словно ветер налетел
На герцога, что страшным взглядом
Смотрел, как некто скачет рядом
С его печальною женой...
Конь Парцифаля – вихрь шальной.
. . . . . . . . .
Герои копьями дрались.
Ешута бедная, молись!
И впрямь: подобного турнира
Не знали с сотворенья мира.
Здесь все гремело, все звенело.
Они дрались осатанело.
(Ах, крови, что ль, пролито мало?)
Ешута руки ломала...
Орилус храбрый был боец.
Да что поделаешь? Юнец
Его одолевает,
Сдаваться повелевает.
«Ах так? Не слушаться меня?!»
Взял и стащил его с коня
Могучими руками
(Что было с герцогом, судите сами)
И мигом, как мешок с овсом,
Швырнул его на бурелом,
Синяками лицо изукрасил
И нос ему расквасил.
Кровь из-под шлема льется.
Одно лишь остается
Орилусу: глаза смежить
И умереть... "Ты хочешь жить?
Все от тебя зависит.
