— Из какой страны луноликих держишь ты путь, о красавец? Ведь самому Юсуфу из Ханаана ямочка на твоем подбородке покажется бездонным колодцем, а египетский Азиз станет рабом твоей черной родинки. Куда ты скачешь, одинокий, словно солнце? Ведь цветущая весна пред твоим прекрасным лицом подобна завядшей траве.
Разумница Зухра не проронила в ответ ни слова, не впустила его в шатер своей тайны, ибо
Затаив свои тревоги, спрячь сомненья и мечты,
Если нужно будет, мигом их раскрыть сумеешь ты.
Но когда открыта тайна, ни отшельник, ни злодей
Скрыть того, что стало явным, не сумеет от людей
Шахзаде, который потерял голову от красоты Зухры, не отставал от нее. Зухра, видя, что она, словно Харут, упала в бездну бедствий, поневоле развязала язык, заговорила ласково и любезно.
— О царь нашего времени, — сказала она, — я чужестранец, еду по своему делу. Я погнался на охоте за добычей, заблудился и отъехал далеко от родных краев, так что потерял своих спутников. А теперь я ищу дорогу назад.
— Все же, — настаивал шахзаде, — озари своим благословенным приходом келью страждущего и отведай с нами того, что есть под рукой.
Зухра, догадавшись, что сердце юного шахзаде стало ее пленником, что ее мускусно-черные локоны арканом обвились вокруг него, поняла, что легко от него не избавится и что уберечь свою невинность и честь Бахрама она сможет лишь с помощью божественного покровительства. И вот она, руководствуясь благоразумием и здравым рассудком, уступила просьбам шахзаде, поскольку
Мудрая птица, в силок угодив, сумеет набраться терпенья
[134].
Шахзаде обрадовался этому всей душой, и они поехали в его дворец. По обычаю гостеприимных шахов он велел принести вина и яств и вместе с несколькими близкими друзьями уселся с Зухрой пировать вдали от людских глаз.
— Как звать тебя? — спросил он Зухру. — Ведь перед твоей пленительной красотой и стройным станом все красавицы Чина и Чигила замажут от стыда свои лица глиной.
Зухра же заиграла на своей лютне новую мелодию и ответила:
— Меня, глупого чужестранца, нарекли Хирадмандом, подобно тому как негра в свое время назвали Кафуром [135].
Когда трапеза была окончена и настала пора отдыха, мнимый Хирадманд согласился на просьбы хозяина отдохнуть него. Шахзаде сам отвел его в покои, потом позвал к себе няню, которая была доверенной всех его тайн, и раскрыл перед ней свою новую тайну. Он рассказал, как встретил Хирадманда, пленился его красотой и влюбился в него.
— Хотя этот гость и в мужском платье, — закончил он, — но движения и повадки у него не мужские, верно, это женщина. Если бы ты смогла привести ее на мое ложе и утолить жажду моего сердца свиданием с ней!
— О шахзаде, — отвечала няня, — ведь на свете много юношей, щеки которых еще не украсились пушком, ибо они только что ступили на путь совершеннолетия. Потому-то они и походкой напоминают женщин. А бывает и так, что юноша проведет много времени в обществе женщин и невольно начнет им подражать поведением или походкой. Мне кажется, что это и есть юноша, а не девушка. Неразумно так сразу пытаться овладеть им, не разузнав все как следует. Ведь если дело повернется вопреки твоим ожиданиям и твое желание не исполнится, то тебе придется раскаяться и устыдиться, так как в скором времени об этом узнают все люди и над тобой будут потешаться те, кто любит позлословить. К тому же этот юноша побывает еще во многих странах и всем расскажет о тебе и будет жаловаться другим падишахам, так что в течение многих веков о тебе будут повествовать все рассказчики и историки правителям и падишахам, да еще приукрашивая и привирая. Было бы разумнее тебе воздержаться и не спешить. Если это даже женщина — все равно, оставь ее в покое, так как не подобает великим мужам обижать путешественников и странников.
— О няня, — возразил шахзаде, — хотя все жемчужины-наставления, которые ты просверлила острием своего языка, и достойны похвалы, но тем не менее — как мне быть? Сердце мое пленено ее густыми кудрями, а мое терпение и разум похищены ее взорами
— Если ты не можешь совладать со своим сердцем, — сказала няня, — и не в силах удержаться, то тебе надо сначала разобраться во всем и докопаться до истины, а потом уже заикаться о своем желании, чтобы не пришлось потом краснеть от стыда.
Шахзаде послушался мудрых советов няни, вышел из гарема и завел с Хирадмандом беседу о красавицах. Он показал ему периликую красотку, резвившуюся в неге, и предложил провести с ней ночь.
— О шах, равный Фаридуну! — ответил Хирадманд. — Меня ждут великие и важные дела на чужбине, и не подобает мне нарушать свое целомудрие скверной прелюбодеяния.
Когда шахзаде не добился своей цели таким путем, он решил подвергнуть гостя другому испытанию: велел слугам принести купальные принадлежности, а потом сказал Хирадманду:
— Во дворце есть прелестный водоем с прохладной водой. От ветерка вода там искрится и переливается пузырьками, словно льющиеся волной локоны красавицы. Сейчас как раз полдень, летний зной в разгаре, неплохо бы нам искупаться и поплавать.
— Купание, бесспорно, освежает тело и очищает душу, — ответил Хирадманд, — но я несколько дней и ночей скакал по знойной пустыне и меня бросает то в жар, то в холод, а в таком состоянии купаться вредно. Прими мои извинения и уволь меня от этого!
Тут Зухра поднялась, собираясь проститься, но шахзаде стал просить ее остаться еще на несколько дней. Он так упрашивал, что Зухра догадалась о его намерениях и решила схитрить.
Из благоразумия она приложила руку к глазам в знак согласия и сказала:
— Те милости, которые мне оказал падишах, так обязали меня, что птица моего сердца в ожидании разлуки расправляет крылья с большой неохотой. Если бы не мой долг, я бы навеки пал у твоего порога в знак своей рабской покорности.
Шахзаде сверх меры обрадовался этим словам и решил вместе с Хирадмандом отправиться на охоту, надеясь испытать красавицу в охоте на львов и тем разоблачить ее.
Когда охотник-утро полонило горизонты сетью света, а владыка звезд выскочил в небесные степи, охотясь за небесным Львом, Зухра отправилась в степь, подкупила охотников и попросила их убить несколько львов. Когда те исполнили, что она велела, она отрезала животным уши и хвосты, спрятала их, а охотникам велела пойти к шахзаде и объявить, что еще до восхода солнца в шахские угодья ворвался какой-то юноша и поубивал львов, прежде чем охотник увидели его, и что такой доблести они-де еще ни в ком не видели.
Шахзаде, услышав, как та серна поражает львов, совсем потерял рассудок и, словно испуганная газель, убежал в бескрайнюю степь изумления. Тут как раз появился Хирадманд и бросил перед шахзаде уши и хвосты львов. Все присутствующие убедившись, что такое хрупкое создание сразило лютых львов, громко закричали от удивления и погрузились в бездну изумления. А шахзаде, потрясенный и подавленный, тут же побежал к няне и рассказал ей о случившемся. Няня стала успокаивать его:
— О средоточие благородства! О источник радости во всем мире! Не раздирай своего царского облика ногтями печали, испытай ее вином: вот тогда воистину проявится ее природа, и ты узнаешь, рис это или же мак.
Для нас пробным камнем да будет вино, пусть принесут вина!
Высоких и низких разделит оно, — пусть принесут вина!
Шахзаде послушался ее совета, вышел из ее каморки, поцеловал руку Хирадманду и стал расхваливать его.
— Ты проявил героизм в этом трудном деле, — говорил он, — и теперь даже само небо должно целовать тебе ноги А мне следует устроить по этому случаю пир, увидев который, сам Джамшид изумился бы. На пиру мы выпьем вина, зажигающего в душах людей пламя радости и веселия.
— Я — смиренный скиталец на чужбине, — отвечал Хирадманд, — я отдал поводья своей воли в руки твоего величества, и ты можешь направлять меня куда пожелаешь. Однако днем, когда палит солнце и парит зной, не следует приступать к такому делу. Пить вино днем — все равно что зажигать днем светильник, а ведь разумные мужи этого не одобряют. Если же устроить этот веселый пир ночью, когда луна светит и озаряет своими лучами весь мир, то мы хорошо повеселимся.
Шахзаде от этих слов опьянел, хоть и не выпил вина, и велел друзьям и слугам приготовить все, что необходимо для пира.
Когда виночерпий небес наполнил луну до краев светом, словно чашу вином, и она пустилась в круг по небесному своду, шахзаде поднял кубок за арку бровей той луны на небе красоты и кравчий пустил по кругу чашу. Хирадманд, чтобы не выдать себя, принимал у кравчия чашу с ясным взглядом, а потом, похитив своим томным взором разум у пирующих, выливал вино на землю и вновь прикасался губами к кубку, делая вид, что осушает его единым духом.
