Некоторое время после приезда из Таны Барбаро жил, по-видимому, в Венеции и, вероятно, продолжал деятельность купца. За этот период можно отметить только 1455 г., указанный им самим, когда он повстречал в Венеции двух татар из Таны. Но венецианское правительство имело в виду направить Барбаро на службу, связанную с его знанием Востока, и в марте 1460 г. сенат высказался за его назначение консулом в Тану (designatus est consul noster Tane).[235] Однако Барбаро не пожелал занять этот пост, так как ему предстояла деятельность, связанная с Далмацией и Албанией. В 1463 г. Барбаро действовал как «officialis rationum veterum»[236] в Далмации, а в июле 1465 г. он был назначен проведитором в Албанию. С этих пор Барбаро вступил в сферу как военной, так и дипломатической борьбы Венеции с турками.
До 1463 г. Венеция всячески пыталась налаживать мирные отношения с султанами;[237] однако когда турки овладели значительной частью Мореи, которая уже не могла защищаться (Мистра и ее земли были захвачены турками в мае-июле 1460 г.), война стала неизбежной и началась в апреле 1463 г.[238] В связи с этим особо важное значение приобрел не только Негропонт, ставший для Венеции ее восточным форпостом, но и восточный берег Адриатического моря — Далмация и Албания, [74] потому что приблизилась опасность турецкого нападения на Италию.[239]
В Албании шла жестокая война между местными албанскими династами и турками. Героем этих войн, легендарным еще при жизни, был албанский князь Георгий Кастриота, прозванный в Турции (где он был до 1443 г. заложником) Скандербегом.[240] Любую турецкую осаду, даже руководимую самим Мухаммедом II, выдерживала Кройя, неприступная крепость Скандербега, расположенная в горах восточное Дураццо. Барбаро был отправлен проведитором (иначе «провизором») в Албанию, чтобы следить за обороной мест, принадлежавших Венеции на морском побережье, а также, чтобы поддерживать союз с албанцами в общей борьбе против турок. В «комиссии», полученной Барбаро 17 августа 1465 г. от дожа Христофоро Моро, указывалось, что проведитор получал в полное распоряжение венецианские вооруженные силы в Албании — как пешие, так и конные — и что венецианские правители (ректоры) городов и их гарнизоны также должны были подчиняться проведитору в случае, если он примет решение двинуть войска в поход.[241] Таким образом, Барбаро, как проведитор, имел власть командующего войсками.
Венецианское правительство возлагало немалые надежды на военный и дипломатический таланты своего посланца. Поручая ему руководство защитой целой страны — тем более трудное, что эта страна находилась на непосредственных подступах к Италии, — сенат просил Барбаро приложить «всю энергию и помыслы, всю заботу и старание» для сохранения центра провинции — крепости Скутари, для снабжения ее продовольствием и для поддержания ее боеспособности. Приказывалось запасать для этого укрепленного пункта и других крепостей зерно, вино, растительное масло, уксус, воду и вообще все необходимое для пропитания (ad victum), а также лес и фашины для ремонта (ad reparia) крепостных сооружений. Предписывалось следить, чтобы немедленно удалялась земля (letamen sive terrenum) у подошвы стен и чтобы были разрушены все строения вне их.[242] Таким образом, Барбаро [75] держал в руках оборону страны в целом, имея под командованием значительные войска.
Еще более сложные обязанности Барбаро в Албании касались дипломатической стороны дела. Он должен был уметь и ладить с албанцами, и предупреждать — если случалось — их переговоры с турками. Даже при осуществлении общих, казалось бы дружных усилий против турок надо было зорко следить за намерениями албанцев. Еще до прихода Барбаро в Албанию, в 1448 г. Скандербег проявил настолько явное стремление овладеть главной опорой венецианцев — городом Скутари, что Венеция стала искать поддержки против своего албанского врага[243] у самих турок. В то же время Венеция постоянно опасалась вмешательства в дела восточного побережья Балканского полуострова со стороны неаполитанских королей, сначала Альфонса I Арагонского, а после его смерти в 1458 г. — сына его, Фердинанда I. Как пишет Тирье, «интересы Венеции были настолько сложны (complexes), что настоящее, т. e. искреннее, правдивое соглашение (accord franc) между синьорией и другими христианскими государствами представлялось затруднительным».[244]
Несомненно, что Барбаро с успехом выполнял предписания своего правительства, потому что летом 1469 г. он получил новую «комиссию» от того же дожа и с теми же высокими полномочиями: «Повелеваем, чтобы под твоим начальством действовали войска, как пешие, так и конные».[245] Обстановка в Албании стала еще труднее и сложнее: после смерти Скандербега (в январе 1468 г.) наступила анархия среди мелких албанских правителей, стремившихся к захвату власти. Бесперспективная для Венеции война длилась еще десять лет и кончилась в 1478 г., когда турки взяли и Кройю, и Скутари. Но деятельность Барбаро в Албании прервалась раньше. Он был отозван в Венецию по решению Сената от 15 декабря 1470 г.,[246] после того как за несколько лет прошел суровую, но полезную практику активного и самостоятельно действовавшего дипломата.
Положение Венеции в войне с турками к тому времени резко ухудшилось: летом 1470 г. турки завоевали Негропонт, и перед [76] ними обнажился путь на Италию. Венецианское правительство начало тогда готовить грандиозный план подавления турецкого могущества путем наступления по способу клещей, которые должны были охватить турецкие владения с Константинополем в центре: с востока силами Персии, с севера силами татарской Большой Орды, с моря силами венецианского флота. В этом плане роль послов к персидскому шаху Узун Хасану последовательно поручалась лучшим дипломатам венецианской синьории — Катарино Дзено и Иосафату Барбаро.
Деятельность в качестве посла к Узун Хасану, выдающемуся правителю Персии, составила особую и существенную главу в жизни Барбаро. В сложнейшей обстановке, когда и в Европе, и в Передней Азии международные отношения были неустойчивы и перестраивались в зависимости от политической и военной активности турок, в лагере противников Мухаммеда II вырастали внутренние осложнения. Это выразилось, например, в том, что некоторые державы не были склонны вкладывать свои силы в общую борьбу с турками, опасаясь, что Венеция в случае победы могла бы получить необыкновенные выгоды, потому что она располагала, как казалось, сильнейшим союзником в лице Узун Хасана.
Доменико Малипьеро, будучи членом венецианского сената и находясь в центре политического руководства своего государства, конкретно определил создавшуюся ситуацию: император Фридрих III (1440—1493), поддавшись проискам (trama) со стороны правящих кругов Милана и Флоренции,[247] уклонился от общего одновременного удара по врагу и, следовательно, от помощи Узун Хасану — основному противнику турок на почве Малой Азии (Анатолии). Вследствие этого возникла скрытая помеха освобождению «Греции», т. е. бывшей Византийской империи, где в случае удачи экономическое господство наверняка оказалось бы в руках Венеции: она стала бы «хозяйкой» (patrona) положения. Вот это интереснейшее место из Анналов Малипьеро, где выражена тенденция политики императора и итальянских городов по отношению к туркам и Венеции: «Император Федериго пытается заставить “диэту” не оказывать помощи Узун Хасану: тогда турки будут свободно действовать против Венеции. Это несомненно были козни герцога Миланского Галеаццо и флорентийцев, для которых нетерпимо, что в войске Узун Хасана считаются только с послом Венеции. Ясно, что если будет завоевана Греция, ее хозяйкой станет [венецианская] синьория».[248] [77]
Несмотря на то, что при дворе Узун Хасана энергично действовал венецианский посол, опытный дипломат Катарино Дзено,[249] который к тому же приходился родственником Узун Хасану,[250] венецианский сенат решил направить в Тебриз еще одного посла. На этот пост в январе 1473 г. был избран уже известный своим искусством в международных делах Иосафат Барбаро.[251] Он должен был отплыть из Венеции вместе с персидским послом, возвращавшимся к Узун Хасану. Кроме того, что уже составляло сущность «комиссии» предыдущего посла, а именно кроме задачи убедить Узун Хасана двинуть наибольшие военные силы против Мухаммеда II и вырвать из его власти Анатолию, — основное владение, как бы «сердце и внутренности (viscere) врага», — Барбаро поручалось важное и рискованное дело: доставить Узун Хасану большое количество вооружения (munitiones; artiglierie), военных специалистов и инструкторов,[252] а также ценные подарки. Все это стоило очень больших денег, и постановление было вынесено с участием всех трех групп sapientes или savi (consilii, terre ferme, ordinum). Но момент был критический; недаром решение предварялось торжественными словами: «Подошло время и понуждает величайшая необходимость» (Appetit tempus et urget maxima rerum necessitas). Вот перечисление того, что было отправлено на Восток, чтобы умножить мощь Узун Хасана, усилить удар на «общего врага», «дракона и ненасытного змея, разрушителя веры и ниспровергателя государей»: две легкие и две тяжелые галеи[253] приняли груз в виде шести крупных стенобитных бомбард (bombarde grosse ... per ruinar ogni muro et torre); 10 средних и 50 малых бомбард; 500 «спингард» — длинных пушек (так называемых кулеврин) с их двуколками. Посылалось много пороху, ружей, [78] мотыг и лопат.[254] Подарки Узун Хасану состояли из серебряных сосудов и парчи, шелков и сукон.[255]
