Франц. Сейчас мне нечего добавить. Пусть, если хочет, добавляет он.
Купец. Нет, я не хочу. Но только прошу и заклинаю вас, позаботьтесь о том, чтобы Германия раз и навсегда избавилась от этих смертельно опасных для нее разбойников! Только теперь я понял смысл твоего обещания показать таких разбойников, по сравнению с которыми остальные — уже не разбойники. Да, конечно, когда узнаешь об этом грабеже, приходится забыть о любом другом, который ныне тревожит Германию.
Гуттен. Да, мы не будем сидеть сложа руки и, надеюсь, кое-чего добьемся, если только Франц станет мне ревностным помощником и не лишит меня своей поддержки.
Франц. Я помогу тебе, но — в свое время, когда представится благоприятный случай. А ты, по-моему, слишком торопишься.
Гуттен. Да разве того, кто лишь теперь принимается за дело, можно упрекать в поспешности?! Разве можно еще выжидать благоприятного случая после этой бесконечной вереницы преступлений и разве не всякое время годится для того, чтобы оказать сопротивление их бесчинствам?!
Франц. И тем не менее есть одно соображение, которое меня останавливает, и ты сам знаешь какое. Неужели ты хочешь, чтобы, начав не в срок, мы были разбиты теми, кто не думает о благе Германии?
Гуттен. Нет, избави бог! Не хочу!
Франц. А я уверен, что так оно и будет, если найдутся люди, которые откликнутся на твой безрассудный призыв. Нет, уж ты подожди вместе со мною другого часа, и когда этот час придет, ты сам скажешь, что он гораздо благоприятнее для наших начинаний.
Гуттен. Подожду, если недолго осталось ждать.
Франц. Совсем недолго, вряд ли я ошибаюсь! Германия приходит в себя и, пробужденная тобою и Лютером от какого-то глубокого сна, начинает распознавать обман, который ее усыпил. Мне кажется, она не может долее терпеть унизительного общения с бездельниками, а если бы даже и могла и не желала ни узнавать самое себя, ни замечать окружающего, Христос не допустил бы, чтобы и впредь, прячась под напускным благочестием, над ним измывались и искажали его заветы.
Гуттен. Но когда этот час наступит, мы должны, по-моему, забыв о прежних раздорах и недоброжелательстве, постараться, чтобы наиболее уважаемые города Германии сделались нашими союзниками. Я вижу, что они жадно тянутся к свободе и стыдятся мерзкого рабства, как ни одно из остальных сословий. Они сильны и очень богаты, и если дело дойдет до войны (а я надеюсь, что в конце концов войны не миновать), дадут в изобилии и бойцов и денег.
Франц. Я принимаю совет и согласен с твоим планом. Впрочем, я и сам уже давно решил про себя помириться с ними и заключить дружбу.
Купец. Предложение необыкновенно заманчивое, если оно осуществимо!
Франц. С моей стороны препятствий нет.
Купец. Ах, если бы так! Наши-то хоть сейчас готовы, я знаю.
Франц. Поверь мне, что я тоже готов.
Гуттен. Отлично, ибо в противном случае тебе не избежать упреков! Как бы там ни было, а я не перестану убеждать тебя и упрашивать, чтобы ты пошел навстречу желаниям немцев, что принесет нашему отечеству двойную пользу: прежде всего, прекратится пагубная распря и два наиболее могущественных сословия свяжет единодушие; а затем Германия вырвется из плена, в котором держат ее нечестивые попы, — плена самого жестокого, самого позорного, — христианская свобода будет восстановлена, просияет истина, умножится слава Христова.
Купец. Все это, по-видимому, свидетельствует о том, что война с попами близится. Да ускорит господь, спаситель наш, ее приход, потому что, на мой взгляд, никогда еще не бывало столь основательной причины для немедленного объявления войны.
Гуттен. Ты говоришь дело. Ибо если правы были иные из императоров, под страхом жесточайших пыток запрещавшие покупать светские должности, то как нам поступить с теми, кто ныне торгует духовными? Разве нет у нас законного основания истребить их, свести под самый корень?! И если всегда считалось необходимым бороться против любой тирании, с каким рвением должны мы действовать теперь, когда тираны не только дерзко покушаются на наше имущество, не только отнимают у вас гражданскую свободу, но стараются погубить даже веру, высшую справедливость и религию, попирают истину, отвратили от ушей человеческих слово божие и уже замышляют изъять из помыслов наших самого Христа? Мало им терзать наше тело — и на душу (в той мере, в какой это от них зависит) изливают они лютую злобу, яростно на нее нападая.
Купец. Чтоб уж они сами передохли, погубители души и тела! А ты неутомимо продолжай звать к борьбе, и пусть не оправдаются подозрения тех, которые, как мне известно, временами поговаривают, будто деньги и щедрые подачки сбили тебя с намеченного пути.
Гуттен. Несправедливые подозрения, от кого бы они ни исходили. Меня с пути не собьешь!
Франц. Да, он останется тверд, готов за него поручиться. Я хорошо знаю этого человека, знаю, в какие опасности он бросался очертя голову, чтобы навлечь беду на тех, чью ярость теперь может утишить, а душам вернуть покой, по-видимому, лишь его смерть и смерть Лютера: так они пылают гневом и пышут ненавистью за то, что Гуттен и Лютер открыли немцам глаза на их обманы и разоблачили их приемы.
Купец. Пусть случится все, что угодно, лишь бы не исполнилось их желание!
Франц. Эти слова должны произнести вместе с нами все порядочные люди… Ну, теперь ты видишь, что в Германии есть не один-единственный вид разбойников?
Купец. Вижу и всю жизнь буду помнить.
Франц. И впредь будешь говорить о нас более сдержанно?
Купец. Как нельзя сдержаннее и даже с любовью.
Франц. И миришься с нами?
Купец. С величайшей охотой, и вас прошу о том же.
Франц. Разве мы недостаточно выказали сегодня свое миролюбие, как тебе кажется?
Купец. Вполне достаточно, если то, что я услышал от вас, говорилось всерьез.
Франц. Всерьез.
Гуттен. Всерьез.
Франц. Дай мне твою руку.
Купец. Прими, сделай милость.
Франц. И Гуттену протяни руку.
Купец. С большим удовольствием. Вот она.
Гуттен. Христос всемилостивый и всемогущий да упрочит нашу дружбу и да сотворит так, чтобы этот пример распространился как можно шире в обоих сословиях. Прощай.
Купец. Прощайте и вы.
Франц. Прощай, друг.
К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 18, стр. 572.
Так же (лат.).
Господин доктор (лат.).
В силу этого (лат.).
чуждых музам (греч.).
памятку (греч.).
Войну лягушек и мышей (греч.).
апофеоз (греч.).
Филавтия — Себялюбие (греч.).
когда дело затрагивает интересы кармана (греч.).
самой себе подыгрывать на флейте? (греч.).
как до звезды небесной (греч.).
старается выбелить эфиопа и из мухи делает слона (греч.).
что в голову взбредет (греч.).
всяческих благ (греч.).
обезьяны, рядящиеся в пурпур, и ослы, щеголяющие в львиной шкуре (греч.).
глупейшие из глупцов (греч.).
глупомудрами (греч.).
помахивают ушами (греч.).
Да, именно так (греч.).
Плутос {120}(греч.).
отец богов и людей{122} (греч.).
прозябали бы (греч.).
Вот каков мой отец (греч.).
от вожделения свободной любви (греч.).
