Джон Мильтон - Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец

Не знаю, Диодати[600], как я мог
Так измениться за одно мгновенье,
Чтобы к Любви, внушавшей мне презренье,
Неосторожно угодить в силок.

Пусть ни златых кудрей, ни алых щек
У милой нет, зато ее движенья —
Достоинства и неги воплощенье,
А взор меня, как молния, обжег.

Язык любой страны иноплеменной
В ее устах способен слух пленять;
Когда же запоет она, сирена,
Не тщусь я даже уши залеплять[601] —

Ведь в пении ее так много пыла,
Что воск оно немедля б растопило.

Глаза у вас — два солнца, от огня
Которых меркнет взор мой ослепленный:
Ведь в Ливии, жарою истомленной, —
И то не так палит светило дня.

Во мне клокочет, грудь мою тесня,
Какой-то пар, сухой и раскаленный —
Хоть вздохом бы назвал его влюбленный,
Слов, чтоб его назвать, нет у меня.

Днем, госпожа, он заперт, как в темнице,
А если ночью вырвется порой,
То сразу остывает и ресницы
Мне жжет соленой ледяной росой,

И вас, моя заря, от мук рыдая,
Без сна я до рассвета ожидаю.

Я, госпожа, так юн, так прост подчас,
Что лучше уж признаюсь откровенно:
Да, сердце вам я посвятил смиренно.
Оно, конечно, недостойно вас,

Но, — в чем и убеждался я не раз, —
Не грубо, не коварно, не надменно,
К добру не глухо, в чувствах неизменно,
В житейских бурях твердо, как алмаз,

Не чуждо музам и высоким даром
Слагать певучий стих наделено,
И равнодушно к зависти стоокой,

И низкой лестью не уязвлено,
И только там чувствительно к ударам,
Где в нем сидит стрела Любви жестокой.

Прочь, Меланхолия! Исчезни,
Дочь Цербера и тьмы! Вернись скорей
На Стикс, в страну теней
И призраков, стенящих в адской бездне,
Или ищи приют
Там, где крылом ревнивым ночь ширяет
И черный ворон грает —
В той Киммерии,[604] где нагие скалы
Над степью одичалой,
Как космы у тебя на лбу, встают.

Дай место здесь иной богине —
Ясноокой Евфросине.[605]
К нам, о Радость, как зовем
Мы на языке земном,
Тебя, дочь Вакха и Венеры,
Хоть не дать не можем веры
И таким певцам, что нас
Уверяют, будто раз
Встретился весной с Авророй
Озорной Зефир, который
С ней возлег в траве густой
Меж роз, обрызганных росой,
И плод его свиданья с нею —
Ты, кто из Граций всех милее!
Принеси нам шутки с неба,
И улыбки, как у Гебы,[606]
Те улыбки, что таит
Юность в ямочках ланит,
Смех, целящий от кручины
И стирающий морщины,
Игры, плутни, пыл, задор,
Непринужденный разговор.
К нам стопою торопливой,
Словно в пляске прихотливой,
Порхни и приведи с высот
Свободу, что в горах живет.
Радость, чтя тебя, пребуду
Я с тобой всегда и всюду,
Деля с толпою слуг твоих
Невинные забавы их —
Под утро жаворонку внемля,
Когда, как сторож с башни, землю
Он песней будит из-за туч,
Пока не вспыхнет первый луч;
Назло всем горестям, бросая
Приветливое «Здравствуй!» маю,
Глядящему ко мне в окно,
Что лозой оплетено;
Слушая, как криком кочет
Мглу прогнать скорее хочет
И вывести своих подруг
Спешит из птичника на луг,
Как лают псы в тиши рассветной,
И вслед им голос рога медный
Катится от холма к холму,
И эхом вторит лес ему;
Иль гуляя одиноко
Меж вязов в час, когда с востока
По облакам грядет заря
В зареве из янтаря,
И за плугом пахарь свищет,
И пастух скликает, ищет,
Гонит на пастьбу овец,
И вострит косу косец,
И оглашает склоны дола
Коровницы напев веселый.

Все новые красоты взгляд
Повсеместно веселят:
Синих гор нагие кручи,
Где вкушают отдых тучи;
Серых пустошей чреда,
Где, пасясь, бредут стада;
Луговин ковры цветные;
Реки и ручьи лесные,
И над зеленью дубров
Кромка башенных зубцов,
Где, может быть, приют находит
Та, кто с ума округу сводит.
А вон над хижиною дым.
Там Коридон и Тирсис с ним
Сидят за скромною едою,
Что им Филлидой молодою
На стол поставлена была.
Она ж сама давно ушла
И с Фестилидой[607] вяжет в поле
Тяжелые снопы, а коли
Хлеб для уборки не созрел,
Хватает им и с сеном дел.

Но, видно, нынче воскресенье,
Коль приглашает нас в селенье
Колокольный перезвон,
Что звучит со всех сторон.
Там пляшут под ребек[608] селяне
В тенистой роще на поляне,
Там веселится стар и млад,
А когда сверкнет закат,
Всем добрый эль язык развяжет,
И каждый что-нибудь расскажет.
О Мэб[609] заводит речь одна:
Мол, эта фея озорна
И сласти по ночам ворует.
Другой о домовых толкует —
О Джеке с фонарем, о том,
Как Гоблин[610] к ним забрался в дом,
Взял кринку сливок и за это
Так много им зерна до света
Успел намолотить один,
Что впору дюжине мужчин.
Затем косматый гость наелся,
У очага чуть-чуть погрелся,
Шмыгнул за дверь и был таков
Еще до первых петухов.
Но вот пришел конец рассказам,
И все ко сну отходят разом.
Нас же в города влечет,
Где, шумя, снует народ;
Где лавры рыцарь и вельможа
Стяжают и в дни мира тоже
Умом или клинком своим,
А дамы присуждают им
За смелость щедрые награды —
Обворожающие взгляды;
Где факелом бог Гименей
В шафранной мантии своей
На свадьбах озаряет пляски,
Застолье, представленья, маски —
Картины, что себе поэт
В мечтах рисует с юных лет.
Теперь в театр! Там Джонсон бурный
Надел ученые котурны[611]
И сын фантазии Шекспир
Дивит сладчайшей песней мир.
Там без забот, не знаясь с грустью,
Лидийской музыкой упьюсь я;[612]
И со стихом бессмертным слив
Змеею вьющийся мотив,
То робкий, то безмерно страстный,
Проникнет пенье в душу властно,
И, вновь умиротворена,
До дна исполнится она
Гармониею прирожденной,
От всех оков освобожденной;
И дивным звукам вняв сквозь сон,
Орфей в Элизии, где он
Спит на цветах, вспоенных Летой,
Сочтет, что можно песней этой
Опять Плутона укротить
И Эвридику возвратить.[613]

Радость, дай мне это счастье,
И в твоей навек я власти.

Прочь, Радости, химеры,
Которые бездумьем рождены!
Как мало вы нужны
Душе, взалкавшей знания и веры!
Царите в тех умах,
Что предаются с пылом беззаботным
Фантазиям, бессчетным,
Как сны, ночной эскорт Морфея, или
Частицы мелкой пыли,
Танцующие в солнечных лучах.
Богиня мне мила другая —
Ты, Меланхолия благая,
Чей лик нарочно зачернен,
Затем что слишком светел он
Для слабого людского взора;
Но это чернота, которой
Лишь умножалась прелесть той,
Кому Мемнон[615] был брат родной,
Иль царственной Кассиопеи,[616]
Дерзнувшей дочерей Нерея
Прогневать похвальбой своей.
К тому ж твой род стократ знатней:
Родитель Весты светлокудрой,
Тебя Сатурн с ней прижил мудрый[617] —
Когда над миром он царил,
Такой союз за грех не слыл.
Не ведая, что свергнет с трона
Его Юпитер беззаконно,
Бог проводил нередко дни
На Иде[618] с ней в лесной тени.
Отшельница, ты вся — терпенье,
Раздумье, самоотреченье!
Надень наряд, чей черен цвет,
И пускай тебе вослед
Струится он волною темной,
Окутай столой[619] плечи скромно
И низойди ко мне, но так,
Чтоб был величествен твой шаг
И, зеркало души крылатой,
Был холодней, чем мрамор статуй,
Твой лик нездешний до тех пор,
Пока вперенный в небо взор
Сама и нежно и сурово
К земле не обратишь ты снова.
Веди сюда Покой, и Мир,
И Пост, которого на пир,
Равно как муз, в свои чертоги
От века приглашают боги.
Пускай с тобой придут Досуг,
Садов трудолюбивый друг,
И златокрылый тот возница
Огнеколесой колесницы,
Тот херувим,[620] кого наш род
Высоким Помыслом зовет.
И пусть вокруг все стихнет разом
И ждет, чтоб Цинтиею[621] к вязам,
Глядящимся в окно мое,
Привязан был дракон ее
И звонкой трелью Филомела
Чело разгладить мгле сумела.
О птица, как чарует нас
Твой сладкий, твой печальный глас!
Твоим напевом упиваясь,
Я часто по лесам скитаюсь;
Когда ж ты петь кончаешь нам,
Брожу по скошенным лугам
Одиноко и безмолвно
И гляжу, как месяц полный
Плывет в бескрайных небесах,
То исчезая в облаках,
То вновь из толщи их волнистой
Являя лик свой серебристый.
С холма я слышу звон — сигнал,
Что час тушить огни настал,
И стучит прибой о взморье,
Этим звукам мрачно вторя.
В ненастье же и в холода
Скрываюсь я в глуши всегда,
Где гасят свет, едва стемнеет,
И видно лишь, как уголь тлеет
В очагах у бедняков,
И слышны лишь песнь сверчков[622]
Да окрик сторожа ночного,
Смолкающего тут же снова.
Порой сижу у ночника
В старинной башне я, пока
Горит Медведица Большая,
И дух Платона возвращаю
В наш мир с заоблачных высот,
Где он с бессмертными живет,
Иль тщусь, идя за Трисмегистом[623]
Путем познания тернистым,
Заставить слушаться меня
Тех демонов воды, огня,[624]
Земли и воздуха, чья сила
Стихии движет и светила.
Порой Трагедия в слезах
Мне повествует о делах
Детей Пелопса,[625] и о Фивах,[626]
И о троянках несчастливых,
И о событьях поновей,
Хоть редко здесь дивлюсь я ей.
Ты, Меланхолия, всесильна!
Прервать ты можешь сон могильный
Мусея[627] в роще иль велеть
Душе Орфея так запеть,[628]
Чтоб отпустил Плутон железный
Его с женой из адской бездны.
Своди ж меня в полночный час
С тем, кто оставил нам рассказ,
Не дописав его, однако,[629]
Про Камбускана и Канаку,
Про Альгарсифа, Камбало,
Чудесное кольцо, стекло
И скакуна из меди звонкой,
Иль с тем, кто выспренно и тонко
Воспел турниры, шум дубрав,[630]
Волшбу и фей, словам придав
Смысл больший, нежели обычный,
Для слуха нашего привычный.
Вот так всю ночь при свете фонаря
Я жду, пока придет заря,
Но не в порфире, как бывало
Во дни охотника Кефала,[631]
А спрятав лик под клобуком
Из черных туч, коль вихрь кругом
Неистовствует, злобно воя,
Иль под вуалью дождевою,
Если ветер замолчал
И ливень в окна застучал.
А если солнце светит ныне,
Ты уведешь меня, богиня,
В леса, где тишину топор
Не смел нарушить до сих пор,
Где в полусумраке сильваны
По чаще бродят невозбранно,
Где сосны и дубы приют
Дриадам, как и встарь, дают.
Там, на траве, росой омытой,
От зноя и от взоров скрытый,
У говорливого ручья
Раскинусь утомленно я,
Внимая плеску волн и гуду
Хлопотливых пчел, покуда
Не забудусь в легком сне
И не слетит с небес ко мне
Чреда таинственных видений,
Бесплотных и немых, как тени,
И ласковые крылья их
Не коснутся век моих.
Когда ж я вновь глаза открою,
Пусть музыкою неземною
Всю местность огласит вокруг
Дух леса, смертных добрый друг.
Затем направлюсь непременно
Я в древний монастырь, где стены
О своды прочно оперлись
Под кровлей, устремленной ввысь,
И через витражи цветные
Едва сквозят лучи дневные.
И пусть там громовой орган,
Сливаясь с хором прихожан
В благоговейном песнопенье,
Меня исполнит восхищенья
И небеса очам моим
Отверзнет рокотом своим.
И пусть, когда промчатся годы,
Я возвращусь под эти своды,
Во власяницу облачусь,
В замшенной келье поселюсь,
Вникая в свойства нам известных
Целебных трав и тел небесных,
И в старости сложу, даст бог,
Хоть несколько высоких строк…
Коль ждет меня судьба такая,
Твой, Меланхолия, слуга я.