Шапур привозит Ширин к Михин-Бану
Ширин в ее края примчал художник снова,—
Но встреча не сбылась: там не было Хосрона.
С Гульгуна сняв Ширин, в цветник Михин-Бану
Ее он снова ввел, как светлую весну.
И снова гурия меж роз родного края
Дарила свет очам, огнем очей играя.
И приближенные, и слуги, и родня,
Которые давно такого ждали дня,
Увидевши Ширин, ей поклонились в ноги,
И, прахом ставши, прах лобзали на дороге.
И благодарственным моленьям и дарам
Предела не было, и был украшен храм.
А что с Михин-Бану? Да, словно от дурмана,
Ей тесно сделалось в пределах шадурвана,[180]
Как сердцу старому, что стало юным вновь,
Что мнило умереть, а в нем взыграла кровь.
Беглянки голову Бану к себе прижала —
И пробудился мир, и начал жить сначала.
Как ласкова Бану! Какой в ней пламень жил!
Ну кто хоть в сотне строк все это б изложил?!
Введя Ширин в простор дворцового предела,
Ей предложила все: «Что хочешь, то и делай!»
Покровами стыда ей не затмив чела,
Ей омрачить чела печалью не могла.
Ведь понимала все: ее побег — сноровка
Неопытной любви, влюбленности уловка.
И в шахе виделись ей признаки любви.
Ей шепот лун открыл огонь в его крови.
Вино бродящее укрыть она старалась,
Свет глиною укрыть[181] — хоть солнце разгоралось.
Бану твердит Луне: «Покорной надо стать,
Домашний, тихий мир, как снадобье, принять».
И с ней она нежна и создала — в надежде
Все прошлое вернуть — все то, что было прежде.
И снова куколок, прекрасных, как весна,
Дано ей семьдесят, — чтоб тешилась она.
Круговорот небес, что кукольник, баюкал
И пробуждал к игре сереброгрудых кукол.
Ширин, увидев их, — как прежнею порой,
Луною рассекла веселый звездный рой.
Вновь у себя Ширин. Как праздник новоселья —
Опять открыл базар досуга и веселья.
Бегство Хосрова от Бехрама Чубине[182]
Победы ключ сверкнул и грозен стал: могуч
Рассудок — золотой преодолений ключ.
Рассудок победит могучих с их мечами.
Венец, прельщая всех, царит над силачами.
Лишь разуму дано тьму воинов смести,—
Мечом ты их сметешь не больше десяти.
На трон взошел Парвиз. Все помыслы Бехрама
К Парвизову венцу влекли его упрямо.
И он схватил венец, когда к нему простер
Он руку ловкую. Был ум его остер.
И клевету творить Бехраму — не в обузу,—
Он всем шептал: «Хосров пронзил глаза Ормузу»,[183]
Хоть знал он, что, когда Юсуф умчится вдаль,
Якубу — света нет[184]: все затемнит печаль.
Он тайно разослал посланья людям разным,
Благое исказив рисунком безобразным.
«Ребенку ли владеть вселенной суждено?
Отцеубийце быть владыкой не дано.
Ста братьев кровь прольет он за глоток напитка,
Напитка, что в домах имеем до избытка.
Арфисту — царство даст: над арфами дрожит.
Что царство! Песнею он больше дорожит.
Горячий — он путей к делам не примечает,
Незрелый — он добра от зла не отличает.
Клеймо любовных игр горит на нем. И страсть
К неведомой Ширин над ним простерла власть.
Злой, обезглавливать за малое готовый;
Утратив голову, не обретают новой.
Оковы бы сковать, чтоб им греметь на нем!
Исправить бы его железом и огнем!
Пусть покорится нам! Не покорится — верьте,
Отцеубийцу нам предать разумней смерти.
Ему закройте путь, нежданный меч воздев,
И знайте — я иду, могущественный лев».
Вот так-то этот лев, взыскующий признанья,
Свел шахских подданных с дороги послушанья.
И видит шаханшах — счастливый рок смущен,
И подданных своих в смятенье видит он.
И силу счастья он крепил казной златою,
И слепоту врага он множил слепотою.[185]
И так тянулись дни. Но враг привел войска,—
И тотчас поднялась восстания рука.
Опоры не было — был сломлен трон Парвиза,—
И с трона пересел он на спину Шебдиза.
От вихрей, взвившихся из-за камней венца,
Он голову унес: она ценней венца,
Уж венценосца нет. Владычества порфира
И мира — брошена возжаждавшему мира.
Когда по воле звезд узрел смятенный шах
Меча Бехрамова над головою взмах,—
В сей шахматной игре, что бедами богата,
Без «шаха» для него уж не было квадрата.[186]
С уловок сотнею, свой потерявши сан,
По бездорожию проникнул он в Арран.
Оттуда он в Мугань направился: в Мугани
Жила Ширин; в сей храм свои понес он дани.
Встреча Хосрова и Ширин на охоте
Хосров приезжает в Мугань, во владения Михин-Бану. Он едет в степь охотиться и случайно встречает Ширин, которая тоже выехала с подругами на охоту. Узнав друг друга, они теряют сознание. Придя в себя, Ширин приглашает Хосрова во дворец Михин-Бану. Михин-Бану устраивает пиршество.
Наставление Михин-Бану Ширин
Михин-Бану видит: Хосров и Ширин любят друг друга. Она боится, что охваченная страстью Ширин раньше времени уступит домогательствам Хосрова и будет опозорена и брошена великим шахом, непостоянным в своих увлечениях. Она умоляет Ширин быть стойкой — лишь тогда Хосров пойдет на сватовство, и Ширин станет царицей. Ширин клянется, и Михин-Бану разрешает ей постоянно видеться с Хосровом.
Хосров и Ширин играют в човган
Хосров со своими приближенными и Ширин с подругами целый месяц то играют в човган, то охотятся. Девушки не уступают юношам в силе и ловкости. Хосров зовет как-то Ширин на пир, но она отвечает: «Спокойной ночи, шах!»
Описание весны и веселия Хосрова и Ширин
Наступает прекрасная весна — пора любви. Хосров и Ширин бродят но горам, собирают цветы, пируют. Хосров счастлив — «Ширин с ним хороша».
Хосров убивает льва во время пира
С Ширин гуляет шах меж радостных долин.
Прекрасно все окрест, прекрасно, как Ширин.
Когда желанная — вершина мирозданья,
То место каждое есть место любованья.
И, отдыха ища, глядят: невдалеке
Лишь лилии цветут на сладостном лужке.
И, колышками прах в таком раю ударив,
С поспешностью шатер воздвигли государев.
Гулямы, девушки вокруг шатра видны —
Иль вереница звезд блестит вокруг луны?
Сидят Хосров с Ширин и песен внемлют звуку,—
Они ведь за ноги повесили разлуку.[187]
Вот кравчий накренил рубиновый сосуд,
И струны говорят: дни радость принесут.
Влюбленность и вино! В них — неги преизбыток.
Пьянит царя царей сей смешанный напиток.
Но вот внезапно лев скакнул из-за куста,
И в воздух взвил он пыль ударами хвоста.
Как пьяный, бросился к стоянке он с размаха,
И наземь воины попадали со страха.
И, подскочив к шатру и яростью горя,
Сын логовищ лесных взметнулся на царя.
В рубахе, без меча, в свою удачу веря,
Нетрезвый шаханшах опережает зверя.
До уха натянул он лука тетиву —
И грузно рухнул лев: пронзил он сердце льву.
Льва обезглавили. И вскоре светло-бурой,
Умело содранной, все любовались шкурой.
И повелось в стране с Хосрововых времен:
Хоть пиршествует царь — меч сохраняет он.[188]
Хоть мощен был Парвиз, как лев пустыни дикой,
Но был владыкой он — медлительны владыки.
В хмелю он победил своим уменьем льва.
Не хмелем славен стал, а одоленьем льва.
И эту крепкую, приученную к луку,
Спасенная Луна поцеловала руку.
Как розовой воды коснулся сладкий рот.
И вот в ладонь царя горсть сахару кладет.
С прекрасных уст печать уста царя сломали,
Чтоб не ладони сласть, а губы принимали.
Поцеловав уста, он вымолвил: «Вот мед!
Вот поцелуев край, куда наш путь ведет».
Тот поцелуй гонцом был первым, чтоб второго,
Такого же, ей ждать от жадного Хосрова.
Но хоть и множество мы выпьем ночью чаш,
Все ж чаша первая милей всех прочих чаш.
О хмель, что нам испить дают впервые чаши!
Что́ вин изведанных — пусть огневые — чаши!
При первой чаше мы восторг найдем в вине,
Испив последнюю, печаль найдем на дне.
И роза первая среди весенних станов
Благоуханнее десятка гюлистанов.
В жемчужнице зерну отрадно первым быть.
Что зерен перед ним последующих нить!
И мало ли плодов мы сладостных встречали,
И что же! Каждый плод нам сладостней вначале.
И вот напиток нег обжег влюбленным рот,
И отвели они поводья всех забот.
Спеша к безлюдному чертогу или лугу,
Как молоко к вину тянулись друг ко другу.
Так руку за добром протягивает вор,
Увидевши, что страж смежил беспечный взор.
И за врагом они одним следили глазом,
Другим они к цветам тянулись и к алмазам.
Лишь на мгновенье враг позабывал свой страх, —
Они лобзание хватали второпях.
Когда в руках Ширин вина не примечалось,
То птица райская к ее устам не мчалась.
Когда ж она была беспечной от вина,
То и на ней была любовная вина.
Так мощно он сжимал ее в объятье рьяном,
Что горностай ее в шелку скрывался рдяном.[189]
Так рот его впивал атлас ее щеки,
Что меж румяных роз возникли васильки.[190]
Тогда, из-за стыда пред синими следами,
И по небу луна шла синими садами,
Держа в час трезвости и в ночи пьяных гроз
Белила в скляночке, подобно розе[191] роз.
Рассказывание притч Хосровом, Ширин, Шапуром и девушками
