Лайон де Камп - Потерянные континенты

Справедливости ради надо отметить, что в «Законах» Платон отказывается от чистого коммунизма, как от неподходящего нашему несовершенному миру строя. Вместо этого он пропагандирует «государство второго сорта», очень похожее на современные ему греческие города-государства, управлявшиеся аристократией и придерживавшиеся нормальных семейных отношений. Он даже объявляет спартанскую конституцию слишком милитаристской, поскольку она не пренебрегает мирными добродетелями наряду с военными.

В XVII в. Джеймс Гаррингтон продолжил традицию утопий своей «Океаной», остававшейся весьма популярной несколько десятилетий, но, будучи, подобно «Законам» Платона, голым наставлением без художественной канвы, сегодня почти забытой. Гаррингтон был республиканцем, стоявшим за систему сдерживания и равновесия, а также разделение законодательной, исполнительной и судебной функций правительства. Некоторые из его идей, например коллегия выборщиков (которая, впрочем, реализовалась не так, как планировалось), вошли в конституцию Соединенных Штатов Америки и некоторых штатов. Можно сказать, что утопии в самом деле влияют на общество и политику. Одной из менее практичных идей Гаррингтона было переселение всех евреев мира в Ирландию (Панопею в «Океане») на основании того, что несчастные ирландцы все равно вымирают, а Англии («Океане») не помешали бы по соседству трудолюбивые и легко приспосабливающиеся люди, с которых можно взимать налоги.

Если Платон и Мор в основном полагались на призрачную добродетельность народа, чтобы заставить свое государство функционировать, более поздние утописты, начиная с Бэкона, все больше и больше верили в естественные науки, которые дадут ответ на вопросы людей. Эта тенденция усилилась в работах социалистов начала XIX столетия (в основном французов, таких как Сен-Симон и Кабе) и достигла апогея полвека назад в утопических романах Эдварда Беллами и Г. Уэллса, где соединение науки и социализма предлагалось в качестве надежды для человечества получить рай на земле.

Недавно Олдос Хаксли в книге «Храбрый Новый Мир» показал, насколько страшным может быть даже научный социализм, если довести его до крайности. К счастью для человека, он редко доводит любое дело до логического завершения, иначе давно бы уже вымер. В последние десятилетия утопии пишут редко. Возможно, утописты удручены тем, что все, включая науку и социализм, испробовано, и ничто не дало таких результатов, как предсказывали пророки.

Один недавний роман, «Исландия» А.Т. Райта, представляет школу утопизма «назад к природе», которая возвращает нас к Атлантиде. Ибо реакция Райта на обычаи цивилизации (назовите ее примитивизмом, архаизмом или натурализмом) является примером одного из настроений, что поддерживают культ Атлантиды на плаву.

Это отношение восходит к древним повествованиям о потерянном рае и золотом веке, но не становится опасным до тех пор, пока Жан-Жак Руссо в конце XVIII в. не распространяет идею о благородном дикаре, хотя сам с дикарями никогда не встречался. Руссо и его современники Моррели и Бабёф придали утопизму веру в естественную добродетель человека, наряду с крайним иевалитарианизмом (стремлением в всеобщему равенству) и догматическим энвиронментализмом (стремлением очистить природу). Эти представления перешли в ранний социализм и посему ответственны в значительной степени за такой феномен в СССР, как противостояние Мичурина и Лысенко в научной генетике.

Вордсворт, Колридж, Байрон и другие романтические авторы начала XIX столетия популяризировали идеал возврата к природе. Друг Байрона Джон Галт написал трагедию в духе Руссо под названием «Отступник, или Атлантида разрушенная», опубликованную в 1814 г. В этой пьесе безнравственный Антонио, моряк, потерпевший кораблекрушение, обращает царя Атлантиды Ямоса в христианство и приобщает его к западному искусству и науке, одновременно пытаясь соблазнить царицу и вынуждая верховного жреца древней атлантической религии бежать в лес с немногочисленными последователями. Антонио добивается своего с царицей и убеждает атлантов построить большой грешный город по европейской модели. В конце концов Антонио разоблачают. Жрец побуждает атлантов поджечь город, который угрожает безмятежному благоденствию Атлантиды.

Полвека спустя Джон Раскин использует тему Атлантиды в лекциях о недостатках промышленной революции, которые читал потрясенным бизнесменам английского города Бредфорда. Если они не прекратят поклоняться золоту, предупреждал он, то из повествования Платона могут узнать, какая судьба их ждет.

Да, Атлантиду использовали так и сяк. Один из отцов христианской церкви Арнобий взял ее в качестве примера катастроф, которые беспокоили мир до христианства, чтобы опровергнуть аргументы язычников, которые (как Эвард Гиббон гораздо позднее) полагали, что эта религия принесла несчастье цивилизации, подорвав Римскую империю. Косьма притягивал Атлантиду к своим доводам в пользу плоской Земли. Бэкон использовал ее как образчик научного общества, возникновения которого ожидал всей душой. А Галт приводил ее как пример донаучного общества, о котором весьма сожалел. Бенуа с помощью Атлантиды иллюстрировал тезис о том, что мир потерян для любви – что являлось распространенным мотивом французских романов определенного сорта. Теософы и прочие оккультисты вписывали Атлантиду в свои причудливые космогонии.

В последние годы Льюис Спенс стал относиться к ней так серьезно, что решил предупредить нас: если мы не одумаемся и не изменимся, Господь утопит нас, как Атлантиду. То же говорил Дмитрий Мережковский. Мережковский является образцом интересной, но почти вымершей породы тех дореволюционных российских мистических интеллектуалов, которые в состоянии возбужденного уныния размышляли о Боге, сексе, смерти и других глобальных вопросах. Он считал, что история об Атлантиде представляет собой и историческую хронику, и аллегорию грядущего. «Запад, – говорил Мережковский, – освободил мощь Машины, которая без контроля может уничтожить нас в нашей гордыне, так же как высокомерие и алчность Атлантиды вызвали ее падение». В свете последних научных открытий идеи Мережковского, возможно, довольно разумны, несмотря на его пространное разглагольствование.

Мы увидели, какую роль играла идея пропавшего континента в серьезных науках: археологии, антропологии и палеогеографии. Мы проследовали за этим мерцающим маленьким призраком через лабиринт истории, философии и оккультизма.

Но что можно сказать об использовании данной идеи в той области, в которой (полагаю, мне удалось показать это) сам Платон намеревался ее применить, – в области вымысла, фантастики или художественной литературы? Ведь именно на этой почве мы сумеем прийти к согласию с большинством иступленных атлантологов. Вопрос не в том, является ли она объективно истинной, а в том, действительно ли автор построил свою иллюзию так мастерски, что в процессе чтения она представляется нам истинной?

Поэты, хотя и упоминали Атлантиду время от времени, не эксплуатировали ее в той степени, в какой можно было ожидать. Казалось бы, как это естественно, например, для английских романтиков начала XIX в. Однако после Блейка они почти не обращались к ней. Да, Шелли дает название «Устье большой Реки на острове Атлантида» одной из сцен своей длинной философской поэмы «Освобожденный Прометей», но далее никак не использует саму идею.

С тех пор Атлантида появилась в англоязычной поэзии только в недавних стихотворениях Айкина и Мейзфилда. Айкин рассказывает, как современные путешественники, проходя по местоположению Атлантиды, слышат песни эльфов и звон неземных колокольчиков из вод морских. Мейзфилд описывает бледных атлантов, которые постигли всю мудрость, ходят в молчании по своим солнечным городам, а мысли их перелетают, словно золотые птички.

А вот для романистов Атлантида стала даром небес. В последнее время пропавший континент, наряду с другими планетами и отдаленным будущим, превратился в неизменную декорацию для произведений научно-фантастического жанра. Возрождение Атлантиды в литературе началось с выхода в свет в 1869 г. самого известного романа Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой» и с той поры переиздающегося регулярно.

В этой книге рассказчик и капитан Немо, надев скафандры, оставляют подводную лодку «Наутилус», чтобы прогуляться по дну Атлантического океана, и видят, как лава, текущая из подводного вулкана, освещает дно на многие мили вокруг.