Александр Коротич - Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Опустили глаза скитники: «Батюшку твоего, Пётр Антипыч, неведомый злодей убил».

«Как же это!», — простонал странник и слёзы потекли по щекам его.

«А кто ж тебе такой подарок-то вручил?», — спрашивает его Лукерья и кость показывает.

Поглядел Пётр на кость и вздрогнул. «Огромный страшный унх за мной гнался, а я от него убежать не смог. Пырнул он меня остриём своим, да видать подумал, что насмерть убил. А не убил, оказывается. Вот как вышло».

«Ладно, — говорит Лукерья. — Лежи Пётр Антипыч, от беды оправляйся, а завтра поутру братья твои тебя в отчий дом перенесут».

Завалилось солнышко за калиновский берег, стало темно. Лишь факела по околице — охрана службу несёт.

Открыл среди ночи глаза Панкратий от того, что в рот ему тряпицу засунули, да так, что и не замычишь.

«Ну что, дед, — шепчет у него над ухом спасённый Пётр. — Теперь пришло время нам с тобой на берег прогуляться. Не зря мне сказал батюшка мой перед смертью, что ты один дорожку к рыбе-острову знаешь».

С виду худой да хилый взвалил Пётр Панкратия на плечо и шмыг за ворота. Ужом проскочил мимо охраны, да и не мудрено: охрана-то вовсе в другую сторону смотрела.

По камням между сосен спустился Пётр со своей ношей на берег. Огляделся. А уж после тряпку изо рта Панкратьева вынул.

«Давай, старче, зови рыбу свою, — шипит Пётр. — А коли не позовёшь, пойдёшь к старцам своим за компанию». Одной рукой злодей у горла Панкратьева вострую рыбью кость держит, а в другой факел полыхает.

«Не знаю я, зачем тебе большая рыба нужна, только не буду я звать её сюда, потому как зло от тебя, а я злу служить не буду», — говорит Панкратий, а сам понимает, что последний час его настал.

«Если бы ты знал дед, как меня твоя Рыба в подземелье заманила, как я много лет выхода искал да едва не сгинул там, знал бы ты, как сладко было бы мне убить её так же, как я убил всех стариков ваших. Я даже отца своего не пожалел, потому что никогда бы он не понял страданий моих. Отмстить за всё это хочу, только ради этого я и живу теперь, а ты мне в этом сейчас поможешь. А коли не поможешь, то найдут тебя завтра с острою костью в горле. Спервоначалу я убью детей твоих, а потом и за внуков возьмусь».

«Убей меня лучше, а путь к Рыбе я тебе не покажу! — отвечает ему старец. — Видит Господь злодеяния твои и не даст тебе совершить больше, чем ты совершил уже».

«Тогда иди встречать Господа своего!», — закричал Пётр и замахнулся костью.

Только тут будто ветер по веткам пробежал и со стороны озера голос раздался: «Не трогай старца, Пётр. Не он тебе нужен, а я нужна».

Поворотился Пётр к озеру, а озера-то и не видно — Гора-Рыба перед ним стоит.

Кинул Пётр старца на камни, и бросился к Рыбе.

«Ах ты чёртово отродье! — кричит Пётр. — Я тебе сейчас припомню все мучения мои!». — «Ты сам их выбрал, — отвечает Гора-Рыба. — А уж коли выбрал, так смирись с судьбою».

Перепрыгнул Пётр на спину рыбью и стал факелом жечь все кусты и деревья, что на каменной спине её росли. Не прошло и минуты, как Гора-рыба превратилась в большой костёр. А злодею того и надо: «Я поджарю тебя, уродина!» — кричит он.

Горячо стало Рыбе, и поплыла она на середину озера, а злодей всё не успокоится — подобрался он к тому месту, где рыбий глаз был и вонзил в него факел горящий. Закричала Рыба от боли страшным голосом. Этот крик услышали птицы и снялись с веток, белки покинули свои дупла и разбежались, рыбы и большие и малые легли на дно и затаились. Гора-Рыба нырнула в глубину, чтобы потушить пожар, а вместе с ней и Пётр под воду ушёл. Чёрная злоба, что накопил он за многие годы, не отпускала его. Лишь оказавшись на дне озера, он понял, что не хватит ему дыхания, чтобы живым выплыть. Вдохнул он таватуйской воды, и пальцы его разжались. Всплыло его мёртвое тело на поверхность, а волна ночная к берегу его прибила.

Проснулись по утру скитники: ни старца Панкратия, ни сына блудного Петра Антиповича в доме нет. Бросились на берег, а там только мертвец на волне качается — в одной руке обломок факела, а в другой — кость рыбья. Признали Петра, а вот Панкрантия найти не смогли. Смутные мысли одолели поморов, будто бы сиротами они сделались. Смерть вокруг подступает, а мудрое слово сказать некому. Нет Панкратия, кому свой ум да мудрость приложить? Потому, наверное, и называют людей стадом Господним, что они будто овцы, без пастыря не ведают, куда идти.

К вечеру другого дня ворвался в скит младший из семьи антиповой, Серёга Седой. Рассказал он, как на рыбалку шёл на мыс, да Панкратия убитого увидел. Бросились скитники на место указанное и увидели такую картину: тело старца Панкратия держит на руках здоровенный унх, по всем приметам тот самый, про которого Тришка Кабаков сказывал.

Мужики того унха сразу на мушку взяли. «Оставь старца, а сам отойди!», — кричат. Только унх будто не слышит их, головой водит из стороны в сторону, молится будто.

Не утерпел Семён Орлов, да и пальнул в дикаря. Целился, прямо в сердце, только вот незадача — пуля от груди унховой отскочила да и в сосну ушла. Поглядел унх на скитников, да и пошёл им навстречу, а Панкратия бережно, словно ребёнка, на руках несёт. Те испугались и бегом обратно, в скит. Затаились скитники по избам, а унх положил Панкратия на лавку рядом с домом фёдоровским. Глядят — а Панкратий-то и не мёртвый вовсе, руками шевелит, будто всех к себе зовёт.

Осторожно по одному выползли они из берлог своих, да пошли к той лавке, где Панкратий лежал. Только тут и узрели скитники, что голова у старца с затылка — сплошное кровавое месиво. Побежали Лукерью-травницу звать, только без толку — Лукерья увидела Панкратьев затылок и упала на колени — Господу молиться.

«Люди мои православные, — обратился к ним старец слабым голосом. — Приближается последний мой час на земле, поэтому хочу я, чтобы запомнили вы мои слова надолго, а когда сами состаритесь, чтобы передали их детям своим и внукам».

Заслышав это, стали креститься скитники и на колени встали, а бабы лица платками закрыли, чтобы слёз не растерять.

Так говорил Панкратий: «Я привёл вас сюда много лет назад, я дал вам кров, пищу и веру нашу сберёг. А меня сюда привёл Господь, он дал мне силу и терпение, чтобы я это смог сделать. Словно Моисей вёл я вас на благодатный таватуйский берег. Немалые беды и трудности мы пережили вместе, помогая друг другу. Сосед здесь никогда не был соседу врагом, потому как любовь к ближнему заповедал нам Господь, а мы сердцем сохранили эту заповедь. Мы выжили, мы умножились силами и числом. Дети наши и внуки родились здесь, и никогда в жизни у них не будет ничего дороже, чем этот берег и это озеро».

Закивали скитники, мол, истину говоришь.

А Панкратий продолжал так: «Коварным злодеем оказался вовсе не дикарь калиновский, как вы думали, а Пётр, Архипа Седого старший сын. Долгие годы скитаний накопили в душе его чёрный яд и злобу на всё сущее. Убил он наших старцев, и даже отца родного не пощадил. Если бы не чудо, то и меня ждала бы та же участь. А кости рыбьи он использовал, чтобы все на унхов думали. Даже себя костью проткнул, чтобы в доверие к нам влезть. Боязно подумать, какие злодеяния он мог совершить, кабы не настигла его судьба прошлой ночью. Знаю я, что поквиталось с ним само Таватуй-озеро, напоило его до смерти своей водой, да на берег выплюнуло».

Перекрестились скитники, по убитым загоревали да за живых порадовались.

Ещё Панкратий так сказал: «Братья и сёстры мои, это вовсе не значит, что испытания ваши на этом закончились. В тот миг, когда злодей душил меня, было мне видение: словно воспарил я над берегами таватуйскими и видел многое из того, что скрыто завесой времени. Будто бы за все недобрые дела да греховные мысли страшный потоп через годы случится, и не все, кто жив, спасётся от него. Будто озеро наше после потопа того удвоится величиной. Будто на берегах его встанут заводы железные да городины каменные. Будто люди из заводов и городин тех будут свои нечистоты в озеро отправлять, а берега свалкой помойной сделают. И наполнится озеро ядом от нечистот тех, и станут берега его болотами топкими, и всплывёт рыба его брюхом кверху, и сделается вода его мёртвой, такой, что на берегах всякое дерево и трава в прах обратятся. Не ведаю я, может, это видение — приговор нашим внукам, а может, это предупреждение им.

Так наказываю вам, а вы детям и внукам своим накажите жить так, чтобы не сбылось всё это. Если останется чистой вода таватуйская, то и земля вся наша процветать будет, а коли озеро в грязь превратится, то скотом сделается человек и дети его скотами народятся».

Страшными и непонятными показались скитникам слова Панкратия. «Скажи, отче, а кто человек этот, что принёс тебя сюда?», — спросил кто-то из скитников.

«Это великий человек: он унх и зовут его Уйго, сын Уйрала, — отвечал Панкратий.  — От него зависит многое, что случится здесь от века до века. Зла никому он не сделает, а добра даст вам столько, сколько вы попросите. Он будет заботиться о вас, когда меня не станет. Не смотрите, что он немой — зато он сердцем умеет так говорить, что любой язык позавидует. Полюбите его, несмотря на то, что это из-за него камнем люди наши стали».