Ко старому дубу.
Сустрелися с совкой
Синеньки, маленьки,
Крылушки рябеньки,
Ноженьки тоненьки,
Ноготки востреньки,
А носики длинные,
А задочки глиняны.
Стали сову рвати,
На клочки метати,
Во кусты головой,
Да и кверьху ногой!
Сова всторопилась,
Назад полетела,
Прилетела ко двору,
Повалилась на полу,
Расплакалася,
Раскудахталася:
«А лунюшка белой,
Друг ты мой милой,
Что это за люди,
А что за татаре?
Синеньки, маленьки,
Крылушки рябеньки,
Ножки тоненьки,
Ноготки востреньки,
А носики длинные,
А задочки глиняны?» —
«Сова ты, дурища!
Это наши люди,
Наши крестьяне,
За морем бывали,
Сено косили,
В стоги пометали,
Домой прибывали».
У мово ли тестя
Есть что поести:
Сорок кадушек
Соленых лягушек,
Сорок амбаров
Сухих тараканов,
Сорок бочонков
Свежих мышонков.
Воробей пиво варил,
Молодой гостей сзывал,
Ай люли, ай люли!
Он всех гостей созывал,
Всех мелких пташечек;
Одною сову не звал.
Совушка не спесива,
Савельевна не гордива —
Сама пришла незваная,
Она села посеред пола,
Середь полу на лапочки,
Заиграла во скрипочку.
Воробей пошел плясать,
Молодой в присядочку,
Отдавил сове ногу,
Савельевне правую.
Совушка рассердилася,
Савельевна возгордилася,
Она дверью хлопнула,
Воротами скрыпнула.
Воробей пошел в догон,
Молодой с поклонами:
«Воротися, совушка,
Воротись, Савельевна!» —
«Не того я отчества,
Чтоб назад воротитися,
А я роду царского,
А лица дворянского,
Я сама вино курю,
Я сама крестьян держу».
Далече, далече в чистом поле
Стояли тут два садочка,
В них вспевали два щеглочка,
Что будет-де свадьба веселая,
Веселая, матерая:
Комар с мухой сговорится
И будет он на ней жениться.
Прилетали к комару слепни,
Они свадьбу разбивали:
«Худа тебе муха невеста:
Прясти она не умеет,
Ни в кроснах ткати не знает».
Полетел комарище в лесище,
Садился комар на дубище.
Дуб под ним зашатался,
Комар весьма испугался.
Стукнуло-грянуло в лесе —
Комар с дубу свалился;
Упал он на коренище,
Сбил он до костей плечище.
Слеталися мухи-горюхи,
Славныя громотухи;
Стали они возглашати,
О комаре вспоминати:
«Ах ты, наш милый комаре,
Жаль нам тебя, и не вмале!
Как будешь ты умирати,
Где нам тебя погребати?» —
«Похороните меня в поле,
При зеленой дуброве!»
Там-то казаки бывают,
Часто горелку вспивают,
Туды и сюды обзирают,
Про комара вспоминают:
«Тут-де лежит комарище,
Славный донской казачище;
Лежит тут брат комару,
Сей дубровы господарю!»
Покрай болота
Жили мызгирь толстой, клоп простой,
Мошка грязная да строка некошная.
Оне завоевали да и заворовали:
Дескать, друг дружку и хвалят,
А мызгиря-борца ни к какому делу не ставят.
Это мызгирю стало вредно,
И взяло его великое непокорство.
Он с горя, с кручинушки
Став ножками трясти
Да мережки плести
И ставить те мережки
На те путь-дорожки,
Где мухи летали.
Одна муха летала
Да в мережку и попала.
Мызгирь пришов,
В мережке муху застав,
Ей руки и ноги связав,
И став ее бити-губити
И за горло давити,
А муха – вопити.
Услыхала их драку
Честная госпожа оса,
Она прилетела вскорости, боса,
Да и без пояса;
Прилетала да тут же в мережку и попала.
Однако рвалась да вырвалась И говорит:
«Ах, тошно моей голове!
Лучше жить бы мне в своей слободе:
У нас выезды частые,
А у мызгиря-плута вымыслы лихие!»
Вот пропустили про мызгиря такую славу,
Будто бы его заслали в дальные города,
Будто бы ему там руки и ноги связали
И шибко-больно наказали.
Мухи после того первую весенку летают
Да песенки попевают;
В барские домы летают,
Крестьян кусают.
Как бы муху убить -
А она, плутовка, и улетит.
Вот мухам стал жар не по нутру,
И все они забрались в дуплю.
А мызгирь тогда сдружився
С клопом да с тараканом
И со сверчком-блинником,
Адуплю подтенётив.
Сверчок-смовчок
Сев на ковер
Да в дудочку заиграв,
А клоп да таракан
Учали бить в барабан.
Мухи такого шума испугались,
Тотчас все из дупли выбирались,
И все в мережку попались.
Мызгирь их в мережке застав,
Всем им руки-ноги связав,
И учав их бити-губити
И больно за горло давити,
А мухи – вопити.
Тогда мухи, которые и по воле летали,
К мызгирю тут прилетали,
И все ему покорство воздавали.
Сему судному делу конец,
А хто сложив про его – молодец!
Как во городе было во Казани,
Середи было торгу на базаре,
Хмелюшка по выходам гуляет,
Еще сам себя хмель выхваляет:
«Уж как нет меня, хмелюшки, лучше,
Хмелевой моей головки веселее!
Еще царь-государь меня знает,
Князья и бояре почитают,
Священники-попы благословляют;
Еще свадьбы без хмеля не играют,
И крестины без хмеля не бывают;
Еще где подерутся, побранятся,
Еще тут без хмеля не мирятся.
Один лих на меня мужик-крестьянин:
Он частешенько в зеленый сад гуляет,
Он глубокие борозды копает,
Глубоко меня, хмелину, зарывает,
В ретиво сердце тычиночки втыкает,
Застилает мои глазоньки соломкой.
Уж как тут-то я, хмель, догадался,
По тычинкам вверх подымался,
Я отростил свои ярые шишки.
Но всё лих на меня мужик-крестьянин:
Почастешеньку в зеленый сад гуляет;
Он и стал меня, хмелюшку, снимати
И со малыми ребятами щипати,
В кульё, в рогожи зашивати,
По торгам, по домам развозити.
Меня стали мужики покупати
И со суслицем во котликах топити.
Уж как тут-то я, хмель, догадался,
Я из котлика вон подымался,
Не в одном мужике разыгрался;
Я бросал их о тын головами,
А во скотский помет бородами».
От чего хмелек зарождается сперва?
От матушки от сырой земли, от гнилой соломины.
Кто поводится с хмелечком, тот и будет человек!
Как повадился детинка во кабак ходить гулять.
Во кабак идет детинка – ровно маков цвет цветет,
С кабака идет детинка – ровно липенька гола,
Что гола, гола, гола, в чем матушка родила,
В чем баушка повила!
Он и улицей прошел, он к народу подошел,
Он к народу подошел, во весь голос закричал.
А у нас вчера, робята, Филимон ночевал,
На полатях спал, семь бед сбедовал —
Семь девушек украл,
В кошелище поклал, на плечище поднял,
На льдище снес, по льдищу растрес;
Да и все эти девчонки располозилися, Разъелозилися;
А как старая девчища Васильевища
Залезла в дуплище в осиновище.
Калачом-то манили, да не выманили;
Топором-то рубили, да не вырубили.
Как и стара старика, его чорт догадал —
Девке кукиш показал.
Девка выскочила, глаза вытаращила;
Девка дура, девка дура пошла к старосте на думу:
«Уж ты дядя староста, рассуди пожалуйста!»
Староста умен, праву рученьку отвел,
Девку по уху оплел.
А и на Дону, Дону, в избе на дому
На крутых берегах – на печи на дровах,
Высока ли высота потолоч[н]ая,
Глубока глубота подпольная,
А и широко раздолье – перед печью шесток,
Чистое поле по подлавечью,
А и синее море – в лохани вода.
А у белова города, у жорнова,
А была стрельба веретенная,
А и пушки-мушкеты горшечныя,
Знамена поставлены помельныя,
Востры сабли – кокошники,
А и тяжкия палицы – шемшуры,
А и те шешумры были тюменских баб.
А и билася-дралася свекры со снохой,
Приступаючи ко городу ко жорному,
О том пироге, о яшном мушнике,
А и билися-дралися день до вечера,
Убили оне курицу пропашшую.
А и на ту-та на драку, великой бой,
Выбежал сильной могуч богатырь,
Молодой Агафонушка Никитин сын.
А и шуба-та на нем была свиных хвостов,
Белестью опушена, комухой подложена,
Чирьи да вереды – то пуговки,
Сливныя коросты – то петельки.
А втапоры старик на полатех лежал,
Силу-ту смечал, во штаны насрал;
А старая баба, умом молода,
Села срать, сама песни поет.
А слепыя бегут, спинаючи гледят,
Безголовыя бегут, оне песни поют,
Бездырыя бегут, попердовают,
Безносыя бегут, понюхивают,
Безрукой втапоры клеть покрал,
А нагому безрукай за пазуху наклал,
Безъязыкова – тово на пытку ведут,
А повешены слушают,
А и резаной – тот в лес убежал.
На ту же на драку, великой бой,
Выбегали тут три могучие богатыри:
А у первова могучева богатыря
Блинами голова испроломана,
А другова могучева богатыря
Соломой ноги изломаны,
У третьева могучева богатыря
Кишкою брюхо пропороно.
В то же время и в тот же час
