В то же время и в тот же час
На море, братцы, овин горит
С репою, со печенкою.
А и середи синя моря Хвалынскова
Выростал ли тут крековист дуб,
А на том на сыром дубу крековистом
А и сивая свинья на дубу гнездо свила,
На дубу гнездо свила,
И детей она свела, сивеньких поросяточок,
Поросяточок полосатиньких.
По дубу оне все разбегалися,
А в воду оне гледят – притонути хотят,
В поле гледят – убежати хотят.
А и по чистому полю карабли бегут,
А и серой волк на корме стоит,
А красна лисица потакивает:
«Хоть вправо держи, хоть влево, затем куда хошь!»
Оне на небо гледят, улетети хотят.
Высоко ли там кобыла в шебуре летит.
А и чорт ли видал, что медведь летал,
Бурою корову в когтях носил.
В ступе-де курица объягнилася,
Под шес[т]ком-та карова еиц снесла,
В осеку овца отелилася.
А и то старина, то и деянье.
У дородного доброго молодца
Много было на службе послужено:
На печи было вволю полежано;
Дослужился я, добрый молодец, до край печи
И увидел корыто предолгое.
Он спросил ли у товарищев:
«Не та ли то Волга широка да долга,
Широка да долга, крутобережна?»
Что увидел он во ставчике ложечки:
«Не те ли то весла, чем на Волге гребут?»
У дородного доброго молодца
Много было на службе послужено:
С шелепом за свиньями было похожено;
Много цветного платья поношено:
По подоконью онуч было попрошено;
И сахарного куса поедено:
У ребят корок отымано;
На добрых на конях поезжено:
На чужие дровни приседаючи,
Ко чужим дворам приставаючи.
У дородного доброго молодца
Много было на службе послужено:
На поварнях было посижено,
Кусков и оглодков попрошено,
Потихоньку без спросу потаскано,
Голиками глаза были выбиты,
Ожогом плечи поранены.
Как вчерась-то я, братцы, не ужинал,
Да сегодня встал – не позавтракал,
Как схватились мы обедать – да и хлеба нет,
Хлеба нет да брюшко голодно.
Как у моей государыни у маменьки,
Она каждый день пекет мяконьки,
Она день не пекет и второй не пекет,
Да два денечка пропустит и опять не пекет.
Завела она коврижки -
На горшка накрышки,
В стену бросить – хлеб ломится,
Хлеб не ломится – стена колется.
Как женил-поженил меня батюшка,
Не у голого женил, не у богатого,
Приданого-то много, дак человек худой.
Все люди сидят, как будто свечечки горят,
А мой муж сел на покрасу всем:
Уж он бороду погладил да ус залощил,
Ус залощил да глаза вытаращил;
Муж на меня, как черт на попа,
А я на него помилее того,
Помилее того – как свинья на говно.
Как у наших у господ был и повар дорогой.
Ехал повар на чумичке, две кастрюли впереди,
Он с ушатом поровнялся: «Здравствуй, милая лохань!»
В роще Марьиной гулянье, в самый жаркий день– Семик.
Играл Губин на гитаре, тут и я с ними, старик.
Там цыгане танцовали под березкою одни.
Как на них-то глядя, Ванька с торбаном пошел.
Торбанисты с торбанами – словно черти с кистенями.
Как между-то них был и Ерема со Фомой.
Вот Ерема с Фомой что побратилися.
Вот Ерема жил на горке, а Фома-то – под горой;
Как Ерема жил в избушке, а Фома-то – в хлевчике;
Как Ерема ел ветчинку, Фома – заиньку;
Как Ерема глядел в дверь, а Фома смотрел в окно.
«Ах, и брат Фома, посконная борода!
Не пора ли нам с тобой за хороше ремесло,
За хороше ремесло – черну пашеньку пахать?»
Вот Ерема купил лошадь, а Фома-то – жеребца;
Вот Ерема запряг в соху, а Фома-то – в борону;
Вот Ерема кричит: «Но!» – а Фома кричит: «Возле!»
Вот Еремина не едет, а Фомин-то не везет.
Вот Ерема-то ножом, Фома шкуру на рожон,
Сохи, бороны – в огонь, сами с поля долой.
Вот Ерема-то бежит, не оглянется;
А Фома-то за ним дует, не останется.
«Ах, брат, постой! Еремей, погоди!
Не пора ли нам с тобой за хороше ремесло,
За хороше ремесло – за охотою ходить,
За охотою ходить, серых заиньков травить?»
Вот Ерема купил суку, а Фома-то – кобеля;
Вот Ерема дал полтину, а Фома-то дал алтын.
Вот Ерема: «Ту-ту-ту!» – а Фома-то: «Тю-лю-лю!»
Вот Еремина не гонит, а Фомин-то не бежит.
Вот Ерема на осину, а Фома-то на лозину.
Вот Ерема-то бежит, не оглянется,
А Фома-то за ним тянет, не останется.
«Ах, брат, постой! Еремей, погоди!
Не пора ли нам с тобой за хороше ремесло,
За хороше ремесло – при дорожке стоять,
При дорожке стоять, кафтаны, шубы снимать?»
Как Ерема срубил палку лутоховую,
А Фома-то срубил палку, с чего лыки дерут.
Как на тот-то ведь раз – пятьдесят подвод.
Вот Ерему-то связали, Фоме – руки назад;
Вот Ерему-то палкой, Фому – навезнем.
Вот Ерема-то вырвался, а Фома-то выбрался.
Вот Ерема-то бежит, не оглянется,
А Фома-то за ним тянет, не останется.
«Ах, брат, постой! Еремей, погоди!
Не пора ли нам с тобой за хороше ремесло,
За хороше ремесло – к Божьей церкви ходить,
К Божьей церкви ходить, всё молебны служить?»
Вот Ерема взошел в церковь, а Фома – в алтарь;
Вот Ерема стал креститься, Фома – кланяться.
Как на тот-то ведь раз что ведь злой пономарь.
Вот Ерему-то по шее, а Фому-то в толчки;
Вот Ерема-то ушел, а Фома-то убежал.
Вот Ерема-то бежит, не оглянется,
А Фома-то за ним дует, не останется.
«Ах, брат, постой! Еремей, погоди!
Знать, не наше с тобою дело к Божьей церкви ходить,
А наше с тобою дело – белу рыбицу ловить!»
Вот Ерема сел на лодку, а Фома-то – на краю;
Вот Ерема стал тонуть, Фому за ноги тянуть;
Вот Ерема-то на дно, а Фома-то там давно.
«Уж, знать, нам с тобой, брат,
к Петрову дню не бывать!»
У нас было в селе Поливанове…
У нас было в селе Поливанове,
Боярин-от дурак в решете пиво варил.
Пойтить было молоденьке, поучить дурака!
Возьми, дурак, котел – больше пива наваришь!
А дворецкий-дурак в сарафан пиво сливал.
Возьми, дурак, бочку – больше пива насливаешь!
А поп-от дурак косарем сено косил.
Возьми, дурак, косу – больше сена накосишь!
А пономарь-дурак на свинье сено возил.
Впряги, дурак, лошадь – больше сена навозишь!
А попович-дурак шилом сено подавал.
Возьми ты вилы – больше сена подашь!
А крестьянин-дурак косточкой пашню пахал.
Возьми, дурак, соху – больше пашни напашешь…
Панья к пану приходила,
Всё у пана выспрошала:
«Куда ты, пан, поезжаешь,
Куда, молодой, поезжаешь?» —
«В чужую дальнюю землю,
Вывезу вам погонялку».
Куры поют с певунами,
Жены больши над мужьями:
Старостой Варвара,
Выборной Татьяна,
Причастьё даё Окулина,
В Москву посыла Катерина,
Пироги скала Аксинья,
Наливала Опросинья,
В печь сажала Алёна,
На стол выставляла Аграфёна,
Кланялась душа Марья:
«Ешь, ешь, душа Анна».
Красна рубашка – Агашка,
Бура убора – Федора,
Длинный клин – Настасья,
Кислый квас – Василиста,
Светла иголка – Феколка.
А во славном во городе во туесе,
А за крепкой-ле стеной было, за жёрновом,
А стояла тут-ле льдина воеводою,
А стояла-то ледина до Петрова дни,
О Петрове дни эта льдина-то ростаела;
А не стало-де во городи управителя,
А не стало-де во городи распоряччика.
Роздралисе тут невески со золовками,
А вострыма-то щиками всё лучинами,
Каленыма-ти стрелами всё лопатами,
А тугима-ти луками да коромыслами,
А невеска-то золовку пересилила;
Они скоро-то гледят да на синё морё,
Как бежит-ле караб да по синю морю,
На носу-ту сидел серой волк укащиком,
На середке медведь сидел расправщиком,
На кормы-то ли бык сидел приправщиком,
Кривоногоёт-де заец бичевой тащит,
Бичевой-то тащит – только вода шульчит,
А вода-де шульчит, да бичева трещит.
Небылица про щуку из Белого озера
Да худому-де горё да не привяжетса,
Да тому-то-де горюшко нонь привяжитцэ,
Ищо хто-жо горё можот измыкати,
После матери горё перемыкати.
Да это не чудо, да не диковина,
Да я-то того-то почудне скажу,
Почудне-де скажу да подиковинне:
Да медведь-от летит да по поднебесью,
Да короткими лапами помахиват,
Да коротким хвостиком подправливат.
Да это не чудо, да не диковина,
Да я-то того да почудне скажу,
Почудне-то скажу да подиковинне:
Да корабль-от бежит да по сырой земли,
Да тёмные лесы да бицевой идут.
Да это не чудо, да не диковина,
Да я-то того да почудне скажу,
Почудне-то скажу да подиковинне:
Да во славном-то было да Беле-озере,
Заселилася щука да приогромная,
Да робят-де хватат, да жоребят глотат,
Кабы стали-то думу да они думати:
Ищэ как-то бы щуку да нынь добыть её?
Да сковали-то уду нынь десить пудов,
Да надели жеребёнка тут кобыльего,
Да бросили-де во славно Бело-озеро,
Да хваталася щука приогромная,
