наиболее важных. В целом, как уже отмечалось ранее, инициатива в основном принадлежала Рейгану с 1981 по 1985 год, а затем перешла к Горбачеву. Вкратце, действия и риторика Рейгана в эти годы заставили советских лидеров углубиться в конфронтационную линию и вызвали в Москве серьезные сомнения в том, возможны ли вообще какие-либо другие отношения с Соединенными Штатами. Диалог и переговоры сошли на нет, поддерживаемые лишь дипломатами с обеих сторон (включая госсекретаря Шульца), которые сохраняли скромные надежды.
Горбачев не собирался обновлять свою дипломатию, особенно в отношении Соединенных Штатов, на основе каких-либо ожиданий или иллюзий в отношении американской позиции. Как интеракционист, он (и его коллега Эдуард Шеварднадзе, которого он вскоре назначил министром иностранных дел вместо слишком опытного Андрея Громыко) стремились занять позицию и "создавать факты", на которые Соединенные Штаты должны были реагировать. Если для этого требовались далеко идущие предложения и даже далеко идущие и односторонние уступки на переговорах или односторонние действия для изменения ситуации, Горбачев был готов действовать соответственно. И он это сделал.
Некоторые американские наблюдатели, особенно те, кто придерживается эссенциалистской точки зрения или заинтересован в администрации Рейгана и ее репутации, склоняются к тому, что удивительная уступчивость Горбачева была ответом и оправданием жесткой линии администрации Рейгана в предыдущие четыре или пять лет. Горбачев уступил, приняв заведомо односторонний нулевой вариант администрации Рейгана (который такой сторонник жесткой линии, как министр Алекс Хейг, считал "легкомысленным пропагандистским упражнением или даже хуже"). Было признано, что Брежнев, Андропов и Черненко не ответили на конфронтационную линию Рейгана и наращивание военного потенциала, но уступки Горбачева рассматривались как запоздалая реакция на них. Однако крестоносная линия Рейгана, жесткая позиция по контролю над вооружениями, наступление на права человека, SDI и другие военные программы сделали движение СССР к согласию скорее затруднительным, чем вероятным. Линия Рейгана давала боеприпасы советским сторонникам жесткой линии, а не тем, кто искал компромиссы на основе баланса интересов.
Горбачев продолжал свои односторонние действия и уступчивые переговоры не благодаря жесткой линии Рейгана и наращиванию военного потенциала, а вопреки ей. Он был полон решимости изменить название игры. Хотя верно, что наращивание Рейганом военной мощи и стремление к SDI бросили военный вызов, на который Советскому Союзу было экономически и технологически трудно ответить, ответом Горбачева не было временное соперничество или благоразумное приспособление. Вместо этого он упорно продолжал успешную в конечном итоге кампанию, которую он в любом случае продолжал бы, чтобы лишить гонку вооружений политической основы и резко обесценить военный фактор в советско-американских и восточно-западных отношениях. Горбачев понимал, что Советский Союз не может позволить себе сравняться или превзойти Соединенные Штаты в военном отношении, но, что более важно, он понимал, что в этом нет необходимости. Он понимал, что обеим странам и всему миру будет лучше без военной конфронтации времен холодной войны и постоянной гонки вооружений. Он не проиграл гонку вооружений, а прекратил ее. Действительно, наращивание военного потенциала Рейганом рассматривалось в горбачевской Москве как убедительное доказательство того, что не только Советский Союз не может выиграть от такого соревнования, но даже Соединенные Штаты не могут, и что продолжающееся соревнование является бесплодным и ненужным.
Жесткая переговорная позиция Соединенных Штатов при Рейгане и Буше с марта 1985 года до подписания Договора СНВ-1 в июле 1991 года потребовала от Горбачева львиной доли уступок. Первым крупным конкретным шагом стали более значительные сокращения в рамках INF, включая сворачивание не только наращивания SS-20 в конце 1970-х и начале 1980-х годов, но и крупных развертываний SS-4 и SS-5 в конце 1950-х и 1960-х годов, причем как в Азии, так и в Европе. Но хотя сокращения были болезненными для многих военных руководителей и других людей, которым не нравилось видеть несбалансированные советские сокращения, у Горбачева были более широкие цели. Прежде всего, он подтвердил важность контроля над вооружениями, который пострадал не только от пренебрежения и злоупотреблений со стороны Рейгана в отношении Договора SALT II и незаконного одностороннего "нового толкования" Договора по ПРО, но и от барабанного боя обвинений в советском жульничестве, в основном необоснованных, выдвинутых администрацией Рейгана. Эти обвинения поставили под серьезный вопрос не только соблюдение советской стороной договора в прошлом, но и ценность любых соглашений по контролю и сокращению вооружений. Когда та же администрация подписала новое крупное соглашение по вооружениям, Договор INF, весь процесс контроля над вооружениями был восстановлен, как и рассчитывал Горбачев. Кроме того, Горбачев стремился ликвидировать всю военную конфронтацию между Востоком и Западом, и Договор о запрещении ядерного оружия снял озабоченность Запада. lnitiallv, конечно, в Западной Европе оставалась озабоченность по поводу баланса основных сил, точнее, дисбаланса в пользу СССР и Варшавского договора. Но Горбачев ответил на эти опасения односторонними действиями.
Сокращение вооружений и занятие переговорных позиций, в результате которых было отказано от огромного превосходства в обычных вооружениях на всем протяжении до Уральских гор. И снова были сделаны односторонние военные уступки, потому что целью Горбача был демонтаж военной конфронтации в Европе и вместе с политическими изменениями в Восточной Европе, как он говорил еще в 1984 году, превращение Европы в "общий дом", а не в "театр военных действий".
Продолжение жесткого торга Рейгана и Буша в устаревшем режиме переговоров с нулевой суммой осложнило задачу Горбачева, не все коллеги которого были новыми мыслителями. Но он успешно продолжал упорствовать. Не только Договор СНВ-1 был подписан в июле 1991 года, но Горбачев был готов в любое время, начиная с 1986 года, достичь еще более глубокого сокращения стратегических вооружений, чем то, которое в итоге было достигнуто Бушем и Ельциным в Договоре СНВ-2 в январе 1993 года. Но он был разочарован американской администрацией не только в отношении глубоких сокращений стратегических вооружений, но и в отношении прекращения ядерных испытаний, тактического и нм ядерного оружия (до запоздалого рассвета нового мышления Буша в сентябре 1991 года), а также в отношении обеспечения Договора по АБЯ и предотвращения гонки вооружений в космическом пространстве.
Администрация Рейгана и в целом администрация Буша также продолжали в 1980-е годы "жестко держаться" и заставлять Горбачева делать практически все уступки не только на переговорах по вооружениям, но и в других областях, например, по условиям вывода войск из Афганистана. Вместо того, чтобы облегчить Горбачеву сотрудничество, администрации Рейгана и Буша такой тактикой усложнили задачу, а затем, в конце концов, получили результат, которого хотели, но так мало сделали для его достижения.
Было одно заметное исключение. Если администрация Рейгана публично призывала к переменам в Восточной Европе (и подкрепляла их тайными действиями),
