интеграцию. Исчезновение религиозных и языковых расколов s очевидно, и это соответствует тому факту, что политические партии пытаются преодолеть эти расколы не только перед народными голосованиями, но и в поисках электоральных преимуществ по всей стране. С другой стороны, в швейцарском обществе наблюдаются признаки углубления раскола между сельскими и городскими районами, а также между капиталом и трудом. По многим вопросам актуальность этих базовых общественных конфликтов регулярно подчеркивается. За последние два десятилетия Швейцарская народная партия выдвинула ряд народных инициатив по якобы нерешенным проблемам иммиграции . Две из них, запрет на строительство минаретов (2009) и "против массовой иммиграции" (2014), даже увенчались успехом вопреки всему. Частично это объясняется недоброжелательным отношением к мусульманским обычаям и страхом перед исламским фундаментализмом, а также беспокойством по поводу рынка труда. Однако у 300 000 мусульман - около 35 % из них являются гражданами Швейцарии - и иностранных резидентов в целом были причины чувствовать себя дискриминированными. Как и в других случаях, спорным было и то, нарушает ли инициатива по строительству минарета конституционное или международное право.
Таким образом, риск прямой демократии двоякий. Во-первых, народная инициатива может быть использована в электоральных целях, и в этом нет ничего нового. Но есть разница, кто это делает - маргинальная или правительственная партия. В последнем случае это вредит функционированию правительственной коалиции. Во-вторых, инициативы могут быть дискриминационными по отношению к меньшинствам, особенно если они становятся частью постоянной избирательной кампании и не могут голосовать сами (Christmann and Danaci 2012). Таким образом, при решении социальных конфликтов в условиях прямой демократии политические элиты несут большую ответственность за качество кампаний, что согласуется с выводами Криези, упомянутыми выше. В XX веке прямая демократия смогла справиться с острыми конфликтами благодаря политическим партиям, которые отказались от популизма и искали широко приемлемые решения. Есть надежда, что это сохранится и в XXI веке (см., однако, Papadopoulos 2009).
4.6.3 Цифровизация: Возможность, риск или и то, и другое?
Цифровизация коренным образом изменила политические процессы . Политики используют персонализированные веб-сайты и социальные сети как наиболее эффективное средство мобилизации избирателей и немедленного доведения своих намерений и сообщений до общественности, причем не только перед выборами. Граждане, в свою очередь, используют Twitter, Facebook или Instagram как быстрые, дешевые и надежные каналы коммуникации, открытые для всех. Эти инструменты позволяют даже группам, не имеющим финансовых ресурсов, формулировать и обсуждать свои требования без посредников, мобилизовать большое количество сторонников и обращаться к политикам напрямую, публично. Наконец, огромное количество независимых онлайн-газет представляют альтернативные проблемы, точки зрения и мнения - даже те, которые обычно не встречаются в основных СМИ.
Неудивительно, что энтузиасты прославляют цифровизацию как демократическую революцию. И в каком-то смысле это действительно так. Но тем временем стало ясно, что эти перемены не всегда идут на пользу демократии. Онлайн-взаимодействие, вместо того чтобы стимулировать взаимное уважение и понимание, может привести к растущей поляризации (Bail et al. 2018). В нем также могут участвовать автоматические боты и анонимные, даже злобные тролли, которые намеренно подрывают стандарты совещательности. Технологические гиганты, такие как Apple, Alphabet, Facebook или Twitter, а также партии и участники кампаний все больше полагаются на алгоритмы для отображения целевых новостей и рекламы. Это ускоряет процессы индивидуализации, создает так называемые "экопалаты" пользователей-единомышленников и порождает неуверенность в политике: если виртуальное - это новое реальное, то реальное должно быть фальшивым.
Швейцарские политики долгое время были увлечены электронным голосованием, как на выборах, так и в рамках прямой демократии. Они надеялись повысить активность и опереться на новый канал коммуникации: электронные средства связи, которые избиратели используют в повседневной жизни. Около 20 лет назад несколько кантонов начали в экспериментальном порядке внедрять электронное голосование, позволяя части граждан голосовать с помощью компьютеров или смартфонов. После 15 лет опыта в 15 кантонах в более чем 300 голосованиях результаты оказались неоднозначными. Сравнение двух групп, одна из которых использовала электронное голосование, а другая - обычное (лично или по почте), не выявило разницы в поведении избирателей . Таким образом, "цифрового разрыва", которого многие опасались, не произошло. Однако ни явка избирателей не повысилась, ни электронное голосование не привлекло новые группы избирателей. Электронное голосование также оказалось более сложным для избирателей, чем традиционные формы голосования (Germann and Serdült 2017). 12
Когда федеральное правительство решило распространить электронное голосование на федеральный уровень , оппозиция возникла с неожиданной стороны, а именно со стороны экспертов по цифровизации. Они показали, что существующее программное обеспечение для электронного голосования не может полностью исключить риск взлома. В то время как нарушения на одном обычном избирательном участке обычно незначительны, они предупреждали о системном риске при электронном голосовании, который может привести к искажению результатов всех выборов или голосования. Федеральный совет не захотел мириться с этим риском и остановил весь проект электронного голосования в 2019 году. 13
Но как насчет сбора подписей под народной инициативой или референдумом, где цифровые инструменты могут сыграть свою сильную сторону быстрой и массовой мобилизации? В отличие от электронного голосования, у нас нет систематических данных об эффекте электронного сбора подписей (Bisaz and Serdült 2017). Немногочисленный опыт частных организаций, таких как wecollect.ch, свидетельствует о перспективности электронного сбора: в нескольких случаях им удалось собрать за короткое время большую часть подписей, необходимых для проведения референдума (50 000) или народной инициативы (100 000), чем актерам на улице. В своем нынешнем виде платформы электронного сбора подписей по запросу высылают официальный бланк, который избиратель должен распечатать, подписать от руки и отправить обратно (почтовые расходы оплачиваются).
Это ускорение, но оно не использует всех возможностей цифровизации: используя приложение или электронную подпись, избиратель может просто нажать кнопку "нравится" или "не нравится", чтобы подписать референдум или народную инициативу . Примеры из штатов США и Нидерландов показывают, что таким образом можно в кратчайшие сроки собрать необходимое количество подписей. Как следствие, власти задумываются об ограничении или даже запрете электронного сбора подписей (Nuspliger 2018). То же самое может произойти и в Швейцарии - полупрямой демократии. Если парламент примет закон о повышении цен на бензин, например, любая известная платформа для продажи подержанных автомобилей может легко сыграть ключевую роль. Поскольку некоторые платформы посещают 50 000 раз в день, они могут собрать 50 000 "непонравившихся" практически мгновенно, что сделает существующий временной лимит в 100 дней совершенно неактуальным. В то же время решение подписаться под референдумом с помощью простой кнопки "не нравится" больше похоже на эмоциональную реакцию, чем на взвешивание всех
