бревна, следы когтей и засохшая кровь. Придерживая Шую, шла она к своему дому под тяжелыми взглядами соседей. Никто не встал на пути, никто не подал руку помощи.
Её не было здесь слишком долго.
Родной дом выглядел отчуждённо, не было в нем больше уюта и тепла, лишь в старых воспоминаниях она видела себя в нем счастливой. Сейчас на крыльцо выйдет отец, окинет её долгим взглядом, хмуря брови и сжимая губы в тонкую полосу. Увидеть на его лицее разочарование, было столь ожидаемо, что думать о таком казалось естественно.
Но, услышав суету на улице, на крыльцо вышла мать. Мира не сразу даже узнала эту крепкую женщину с добрыми карими глазами. Сейчас Марья походила на тень самой себя. За её спиной столпилось два ребенка.
— Мама… — прошептала Мирослава, сквозь ком в горле. Женщина открыла рот, её губы затряслись в попытке вымолвить имя дочери, но, не сдержавшись, она бросилась ей в объятья. Роняя слезы, Марья благодарила богов за чудо, целовала в обе щеки своё чадо, чувствуя, как что-то возрождается у неё в груди.
— Милая моя, Мирославушка, как же я рада, что ты вернулась, — женщина светилась счастьем. — Родненькая, жива, возратилася…
Прежде, чем мать снова перейдет в плачь, Мира обхватила её руки, проговаривая:
— Матушка, все потом. Сейчас нужно помочь Шуе.
Женщина посмотрела на бледного юношу, что когда то отрезал косу дочери, тем самым перевернув её судьбу, и кивнула в сторону дома. Дети расступились, с любопытством оглядывая знакомых гостей. Мира помогла лечь Шуе на нижнюю лавку, тот, скрипя зубами от боли, смог улечься. Его повязка давно уже пропиталась кровью.
— Принесите тряпки, — скомандовала Марья детям. Она убрала мешающую светлую прядку со лба и закатала рукава, а после, взяв принесенные клочки ткани, обратилась к сыну. — Беги к лекарю, сынок, да поживее.
Шуя застонал от боли, едва она попыталась убрать повязку с живота — кровь успела пропитать ткань и намертво приклеиться к коже. Ласково женщина гладила его по голове, успокаивая. Лекарь пришел быстро и приказал нагреть воды.
Мира узнала дядьку Степана, что лечил деревню от всех недуг. Увидев, как он занялся Шуей, она опустилась на соседнюю лавку, наблюдая за происходящим со стороны. Шаман тенью стоял у печи, спокойно разглядывая все. Увидев её взгляд, он коротко пояснил:
— С ним все будет хорошо. Духи не дадут ему умереть.
Мира кивнула и сжала кулаки. В правой руке тяжелой ношей лежало то, что изменит все. Она посмотрела на мать, окутанную сетью внезапных морщин, оглядела дом, чувствуя, как изменилось его убранство.
— Матушка, а где отец?
Марья вздрогнула, бледнея и опуская голову. На глазах навернулись слезы, а младшие дети, Весна и Дарен, уткнулись в длинную юбку.
— Дня три как схоронили. Его и еще десяток наших мужиков…
Слезы скатились вниз, а холодные руки зажали рот, чтобы не закричать. Сейчас Мира чувствовала себя предателем, покинувшей деревню. Она должна была встретить напасть вместе со своей семьёй, плечом к плечу. В глазах потемнело, а в памяти возник образ отца — сильного, крепкого, за его спиной можно было спрятаться от всех невзгод. Острая боль пронзила сердце — она ушла, не сказав ему ничего.
— Я хочу увидеть его могилу, — голос дрогнул. Мира обняла себя руками, а взгляд устремился в пустоту.
Степан оторвался от больного, наложив несколько швов, измазав живот пострадавшего зеленной густой массой, и приказал ждать три дня. Шуя устало сопротивлялся, но уснул прежде, чем лекарь покинул дом. Марья тяжко посмотрела на дочь:
— Поздно уже, располагайтесь. Ночью дело не решить.
Её кровать не изменилась, оставалась такой же на ощупь. Под боком улеглась младшая сестренка, обняв Миру так сильно, что она почти пискнула. И все же, уснула она быстро, едва коснулась голова подушки, а на утро, с первыми петухами, Мирослава отправилась на могилу отца. Там под толстым дубом, лежало тело потомка Настасьи Миклушиной, старосты деревни, кто защищал и оберегал её от всех невзгод.
Больше не осталось слез, Мира опустилась на колени перед свежей могилой, прося прощение за свой поступок. Уняв дрожь, она подняла руку, показывая клык Берендея:
— Мы справились, отец. Мы остановили его, я остановила. Прости, что так поздно. Знай, что я люблю тебя. Пусть Солнце согреет твою душу, а Боги встретят с почестью.
За прошедшие три дня она едва ли сказала десяток слов. Только, собрав людей на улице, ей пришлось объявить, что Берендей повержен, и Лукоморье может жить в спокойствии. В доказательство она показала белый клык, размером с палец.
Каждый поверил в её слова, говоря, что потомок Миклушиной вернула жизнь в эти земли.
К сожалению, отца она вернуть не смогла.
Шуя поправился быстро, уплетал кашу с аппетитом, почти не жалуясь на боль. Лекарь приходил еще раз, проверяя швы на ране и давая указания. По широкой улыбке друга, Мира поняла, что он все пропустил мимо ушей. Кам выглядел лучше, хотя кашель участился. Степан предлагал осмотреть и его, но тот отмахнулся.
Больше к нему никто не приставал, а на четвертый день, Кам и Шуя засобирались в дорогу. Мира смотрела на них с сожалением, привязавшись за время странствий. Не хотелось ей отпускать от себя новых друзей, но, как старшая из рода, она должна позаботиться о семье и деревне.
— Хорошее вышло приключение, да? — улыбнулся Шуя, протягивая ей руку. Она неуверенно пожала её, а парень, хохотнув, прижал девушку к себе, обнимая. — Попробуй потренироваться в мяуканье, может, возьму тебя еще раз с собой на вылазку.
— Я… подумаю над твоим предложением.
Кам встал перед ней, губы не дернулись в улыбке, но глаза излучали тихую гордость.
— Мирослава Миклушина, ты изменила мнение о себе. В тебе гораздо больше от твоего предка, чем я думал. Ты вольна сама выбирать свой путь.
Ощутимо стало присутствие семьи за спиной. Ждала мать, рядом ожидающие смотрели младшие дети, без мужчины в доме будет тяжко. Мира благодарственно поклонилась Каму, принимая решение.
— Спасибо вам.
— Знаешь, я постараюсь зайди в гости, — подмигнул Шуя все так же улыбаясь. — На обратном пути сделаю крюк специально для тебя. Уверен, наши дороги еще сойдутся вместе.
Не сдержав слезинку, Мира стерла её ладонью. Её не хотелось плакать сейчас, однако, наблюдать за спинами уходящих друзей было тяжело. Такие разные Шуя и Кам стали ей по-особенному дороги, притягивая жгучем ощущением магии и тайн.
На лопатку легла ладонь матери. Её мягкий голос негромко проговорил:
— Если твое сердце рвется с ними, то… иди.
Мирослава округлила глаза, обернувшись.
— Что? А как
