ее для твоих соседей.
— Филипп проводил терапию для моих подруг, ты — для соседей. Похоже, вы себе выбрали не те профессии.
— За твоего брата не поручусь, а у меня еще много талантов.
Анжелика недоверчиво хмыкает, но приносит все заказанное. Взяв лист, я пишу на нем: «Соли нет. Сахара нет. Муки нет. Крупы нет. В общем, бакалея закрыта!» — и вывешиваю на дверь.
Несколько свободных минут урвать получается. А потом:
— Анжелика Генриховна, вы не забыли, что у нас собрание жильцов через две недели? Вы должны расписаться на извещении!
— Твою мать… — Я ставлю на стол бокал с теплым вином. — Все, собирайся. Переезжаем ко мне.
— Вот еще! — возмущается она. — Мы же договаривались!
— Договаривались попробовать. Мы попробовали. Здесь жить нельзя. Нет, я полагал, что могу произвести сильное впечатление, но моя популярность среди жильцов этого дома уже просто зашкаливает.
Анжелика хочет поспорить, но у нее это не получается. Она снова начинает смеяться.
— Если я не прав, значит, по твоей вине сейчас сидит голодной половина подъезда.
— Прямо не знаю, что выбрать, — говорит она, задумчиво накручивая на палец прядь длинных волос. — И один, и второй вариант для меня за гранью фантастики.
— Фантастика, — терпеливо поясняю я, — это то, зачем они устроили паломничество под твоей дверью. Судя по всему, ни одна из них такого в жизни не видела.
— Щепотки муки или соли?
Отшучивается, а щеки слегка раскраснелись. Нужно быть терпеливым. Ей-то тоже не повезло, я ее бывшего видел. Поэтому благосклонно отмахиваюсь:
— Типа того. Давай собирайся, пока мы не разжалобились и не разорились. После брака такое часто бывает. Но в первый день как-то не хочется. Статистика здесь и без того не очень оптимистичная.
Анжелика ненадолго задумывается и неожиданно без лишних споров принимается собираться. Видимо, ей и самой не терпится съехать, потому что чемодан с вещами она выкатывает менее чем через пятнадцать минут.
— Сосиски и пельмени тоже захватим, — предлагаю я. — Все равно они здесь пропадут.
На выход мы идем с двумя чемоданами и пакетом с продуктами. Вино оставляем, потому что этого у меня у самого в доме хватает.
— И все-таки, — говорит Анжелика в дверях, — ты меня обвел вокруг пальца. Я не рассчитывала на переезд.
— А ты относись к этому проще. Думай, что это не переезд, а свадебное путешествие.
— Угу, — усмехается она, — а завтра я пойду на работу.
— Ну что поделать, — пожимаю плечами и подхватываю ручку и ее чемодана тоже, — путешествие-то нужно как-то оплачивать.
Мы уже за дверью, уже почти замок закрывается, и вдруг…
— Ириска! Я совсем про нее забыла!
Она возвращается за крысой, а я удрученно вздыхаю.
— К сожалению, не совсем…
Странно. Я был уверен, что без провожатых не обойдется, а тут нет никого. Может, и правда где-то сейчас в тихих-тихих комнатах сидят голодные люди? И у них просто нет сил? Взглянув на Анжелику, давлю в себе желание поделиться с ней этими мыслями. Если она так крысу жалеет, с нее станется отправиться за заказами, которые ей озвучивали под дверью, и разнести по соседям. Или вообще наши сосиски отдать.
На парковке она бросает взгляд на красный Пежо. Неплохая модель, приятный цвет, здесь выбор более осознанный, чем с помадой. Но при одной мысли о том, чтобы сесть в нее, мне уже становится тесно.
— Поедем на моей, — говорю я и поспешно ставлю чемоданы в багажник.
— Она второй день без меня грустит. Еще немного, и скоро я и правда подумаю над тем, чтобы купить себе проездной на метро.
— А ты транжира. Только поженились, а уже заявка на непредвиденные расходы.
— Это я еще не вошла во вкус нашего свадебного путешествия, — тянет она, мечтательно улыбаясь.
Что ж, запомню. По пути я заезжаю на заправку и, пока заливают бензин, покупаю два рожка мороженого, щедро политого шоколадом.
— Спасибо, — говорит Анжелика, когда один рожок я передаю ей.
Мне нравится, что нет удивленного «Ой, да зачем?» или «Я не просила и не хочу». Она даже с азартом разворачивает бумагу. Ей явно хочется скорее попробовать, и она делает это с удовольствием.
— Ну как? — спрашиваю я.
— Ты угадал, — отвечает она с улыбкой. — Мне нравится этот вкус. Сладкий. С легкой, чуть терпкой горчинкой.
Но главное не то, что она говорит. Главное — то, что она делает. Сначала она слизывает шоколадную дорожку поверх пломбира, а потом пробует мороженое губами. Ну кто бы тут устоял?
Я не смог, поэтому отдаю ей свою пачку мороженого. И стараюсь не сильно часто крутить головой. Твою мать… как она ест…
— Хочешь? — предлагает она.
Я с грустью киваю и вру:
— Нет.
Почти вру. Есть не хочу. А что хочу, того мне не предлагают.
До дома без происшествий добираемся исключительно благодаря моей силе воли. Все-таки правильно говорят: во всем нужно знать меру. Было бы у нее еще одно мороженое — я бы вряд ли сдержался.
Когда въезжаем в поселок, Анжелика начинает осматриваться. Видно, что ей здесь нравится.
— Это ты еще мой дом не видела, — говорю я, когда она засматривается на соседский «курятник» прокурора.
Мы въезжаем в мой двор. Анжелика смотрит на дом, на меня, бросает взгляд в сторону, где все еще виднеется безвкусная башня соседа, и я подсказываю:
— Изнутри.
Мой дом чуть меньше, но гораздо удобней, практичней. А там я едва не потерялся в золотом туалете: бывал я у прокурора в гостях. После этого сказал ему: Виталик, отныне будем встречаться только в суде, а то у меня при виде тебя опять клаустрофобия просыпается.
Едва переступаем порог дома, натыкаемся на Емелю. Глаза круглые. Лицо стремительно зеленеет. А потом он слышит подозрительный писк, бросает взгляд вниз и… белеет.
Надо же, он может и так! Хоть какое-то разнообразие в цветовой гамме.
— А… вы… — произносит он, заикаясь. — Александр Юрьевич,
