а также узаконенного беззакония, от которого зависело их сохранение. Либеральный империализм, прошедший испытание кратковременным расцветом норм в области прав человека, в послевоенную эпоху международного гуманитарного права и его исключений проявился живым и здоровым.
В той мере, в какой Европа создала один из самых прогрессивных и юридически обязывающих документов по правам человека послевоенного периода - Европейскую конвенцию по правам человека (ЕКПЧ), в той же мере колониальные державы, такие как Великобритания, сохранили свою историческую способность доминировать, принуждать и исключать в рамках самой Конвенции. Как и международное гуманитарное право, послевоенные европейские конвенции по правам человека возникли в результате тоталитарных кризисов Второй мировой войны. Британия играла ведущую роль в Совете Европы и переговорах по Конвенции отчасти для того, чтобы парировать обвинения в изоляционизме от континента, который усилился в результате имперской экономической политики страны и ее незаинтересованности в интеграции. Это была бы легкая победа для осажденного министерства иностранных дел Эрнеста Бевина, поскольку британское правительство сосредоточило бы свои усилия на обеспечении европейских свобод и запрете вместе с континентальными коллегами противостоять коммунистической диверсии, потенциал которой казался безграничным. Или, как подчеркнул представитель Великобритании на переговорах в Совете Европы лорд Лейтон:
[Конвенция является] средством усиления сопротивления во всех наших странах против коварных попыток подорвать наш демократический образ жизни изнутри или извне, и, таким образом, придать Западной Европе в целом большую политическую стабильность.
Великобритания первой подписала ЕКПЧ в марте 1951 года, и хотя она вступила в силу только в сентябре 1953 года, когда Люксембург предложил десятую ратификацию, торжества в Страсбурге были ощутимыми, а ее историческое значение запечатлено в речи "От Европы Дахау к Европе Страсбурга", которую Поль Анри-Спаак, один из самых ярых поборников интеграции на континенте, предложил в качестве символического завершения работы Совета.
Прежде всего, ЕКПЧ должна была стать сводом европейских законов о правах человека, и Великобритания приложила все усилия, чтобы так оно и было. В то же время существовали глубокие опасения, что Конвенция, столь необходимая для сохранения западных свобод, особенно по мере развития холодной войны, может легко подорвать репрессивные меры, необходимые для подавления восстаний и диверсий в других странах. На следующий день после подписания Конвенции лейборист Герберт Моррисон, проницательный в средствах массовой информации, сменил заболевшего Бевина на посту министра иностранных дел и был полон решимости укрепить обязательства Великобритании в том, что касается ЕКПЧ и империи. Его кабинет должен был отдать достаточно, чтобы успокоить сторонников прав человека, и в то же время обеспечить международную правовую структуру, которая не только способствовала, но и легитимизировала узаконенное беззаконие, от которого зависели многие части британской империи.
На момент переговоров по ЕКПЧ Великобритания находилась в состоянии чрезвычайного положения, в том числе и на Малайском полуострове. Когда Конвенция была подписана, статья 63, или "колониальная оговорка", отказалась от априорного применения ее силы в европейских империях. Тем не менее, для британского правительства ЕКПЧ была меньшим из двух зол в области прав человека, когда дело касалось его колониальных подданных, поскольку его союзники в Европе были гораздо более предсказуемы, чем несчастная ООН, которая вела переговоры по своим собственным пактам. Моррисон не мог выразить свою позицию яснее: "Чем скорее мы откажемся от участия [в ООН], которое может быть неудобным только с колониальной точки зрения, тем лучше". Поэтому неудивительно, что Министерство иностранных дел приняло решение о распространении ЕКПЧ на сорок пять своих колоний и территорий не потому, что стремилось "улучшить положение колониальных подданных", как заметил один историк, а скорее для того, чтобы "представить британскую колониальную политику и практику в выгодном свете, публично обязав колониальные правительства соблюдать права человека и предоставить аргумент для отказа от принятия Пакта ООН, если таковой когда-либо будет принят".
Более того, распространяя действие ЕКПЧ на свою империю, Великобритания мало от чего отказалась. Во-первых, не было права на индивидуальное обращение в Европейскую комиссию по правам человека - орган, который принимал жалобы и, в случае их обоснованности, передавал в Европейский суд по правам человека после его создания в апреле 1959 года. Вплоть до 1966 года, когда Brit ain приняла индивидуальную петицию, государственные чиновники объясняли это логикой, утверждая, что международное право распространяется только на государства. Однако, как отмечает А. В. Симпсон, "на самом деле Великобритания опасалась последствий в колониях и протекторатах". Во-вторых, на ранних этапах разработки ЕКПЧ британское правительство ввело и настояло на принятии статьи об отступлении, которая позволяла договаривающейся стороне освобождаться от действия Конвенции "во время войны или другого чрезвычайного положения, угрожающего интересам народа". В конечном итоге, закрепленная как статья 15, она позволила государствам отступать от большей части Конвенции, за исключением нескольких статей, наиболее заметной из которых была статья 3, или "Запрещение пыток", которая гласила: «Никто не должен подвергаться пыткам, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию». Одним росчерком пера отступление превращало большинство универсальных прав в условные, даже если эти права уже были ограничены в силу природы процесса подачи петиций в ЕСПЧ. В последующие годы аналогичные отступления и условные права будут закреплены в двух Пактах ООН, причем с одобрения Великобритании.
Британия первой подписала Европейскую конвенцию по правам человека, статья 15 которой могла стать гигантской лазейкой для безудержного применения силы либеральным империализмом как против так называемых террористов, так и против их гражданских сторонников. Колониальное министерство прекрасно понимало, что распространение ЕКПЧ на его заморские владения - это пиар-переворот, но при этом было откровенно неискренним, поскольку, согласно внутренней служебной записке, оно предпочитало "присылать список отступлений, которые практически сводят на нет всю идею". Со временем исключительное и временное стало правилом, так как в таких колониях, как Малайя и Кения, были введены чрезвычайные положения, в которых на основании военного положения создавались полицейские государства, направленные на подавление инакомыслия и на установление политически приемлемых режимов, способствующих интересам Великобритании в конце империи и после нее. Более того, не существовало никаких ограничений на количество отступлений, которые страна могла подать, используя минимальное количество доказательств для обоснования своей ссылки на статью 15. В течение шести недель после вступления ЕКПЧ в силу на большей части территории империи Британия сделала отступления для Малайи и Сингапура, а вскоре за ними последовали Кения, Британская Гвиана и Бугандийская провинция Уганды. Фактически, число британских отступлений в первое десятилетие действия ЕКПЧ - всего около тридцати - превысило суммарный показатель всех остальных сорока пяти членов Совета Европы за первые шестьдесят лет применения Конвенции. По сути, как отмечает правовед Джон Рейнольдс, Великобритания ввела "режим отступлений", который не только сформировал и
