означавшие, что Элизу никто не тронул, эхом звучали в ушах, а перед глазами воскресала улица Кана. Улица, по которой Элиза шла с тем мужчиной. В памяти всплывали наставления Жаннетты де Круассе, а грудь сжимали сожаления о времени, которого не хватило, чтобы им последовать.
Если бы только Господь даровал ему еще один день…
В затхлой тишине своей темницы Вивьен ощутил непреодолимое одиночество, и теперь, когда никто не видел его, он отвернулся к стене, сжал руками горсть соломы из настила и, задушив звуки рыданий, позволил горячим слезам потечь по щекам.
***
Кан, Франция
Год 1361 от Рождества Христова
В один из тех осенних дней в конце октября, когда, по словам суеверных людей, во всех темных уголках земли ведьмы слетаются на свои шабаши[11], Элиза дождалась вечера и направилась за город, минуя ворота. На ночь стража запирала их, и пройти в Кан до утра, не вызывая подозрений, не представлялось возможным. Однако Элиза и не собиралась возвращаться – всю ночь она рассчитывала провести в лесу.
Ранее днем она спешно доделывала работу. В преддверии зимнего перерыва в сборах аптекарь и его пациенты спешили запастись целебными настойками и сушеным травами, так что дел у Элизы было невпроворот. Однако она расстаралась ради возможности провести хотя бы один вечер и ночь так, как было угодно ее душе и как предписывали ее верования.
Наткнись кто-нибудь ночью или вечером на одинокую женщину, не спешившую вернуться в город, это могло бы вызвать – да и вызвало бы! – нешуточные подозрения, однако Элизу это не остановило. Похоже, за время своего «пленения» в Кане она осмелела настолько, что готова была пойти на подобный риск.
Отметив, что солнце начало клониться к горизонту, Элиза взяла корзину, положила в нее все необходимое для розжига костра, несколько пучков трав и немного яблок, накинула на плечи теплый платок и вышла с постоялого двора. Заметивший ее Паскаль предложил составить ему компанию за ужином, и расстроился, услышав вежливый отказ. Как показалось Элизе, расстроился чуть сильнее, чем стоило. Однако останавливать ее не стал.
В последние недели Паскаль начал проявлять по отношению к задержавшейся в его владениях язычнице особую заботу и интерес. Впрочем, Элиза не могла утверждать с точностью, что ей это не чудится. Паскаль часто искал ее общества, интересовался ее делами, предлагал проводить, если какие-то дела влекли ее в город в вечернее время. А иногда Элиза ловила его заинтересованные, долгие взгляды, которые он даже не пытался скрывать. Это внимание запутывало Элизу, и она опасалась, что Паскаль начнет проявлять его ярче. А ведь он был холост.
Размышляя о Паскале, Элиза не могла не признать, что он был умен, состоятелен, наделен приятной внешностью, да и в целом вызывал у нее симпатию. К тому же его забота и странное понимание, которое он проявил к ее верованиям, не могли не вызвать отклика в ее душе. Другая незамужняя женщина на ее месте наверняка с готовностью уцепилась бы за оказанные знаки внимания и толковала бы их в свою пользу. Однако Элизу они лишь смущали. Возможно, познакомься они при других обстоятельствах, она реагировала бы иначе, но судьба распорядилась так, что сердце язычницы было полностью занято иным чувством. И разлука не притупляла его, а, напротив, словно делала сильнее и обреченнее.
В голове Элизы зрел и становился все желаннее план по возвращению в Руан, чего бы ей это возвращение ни стоило. Она хотела дождаться поздней осени, когда ее работа приостановится и можно будет уйти, не вызывая подозрений.
«Подозрения», – озлобленно думала она. – «Осторожность, осмотрительность, скрытность… Я и так осторожна сверх меры! Я не возвращаюсь в Руан, куда меня так тянет, – и из-за чего?! Из-за призрачной, непонятной мне опасности! Я торчу здесь, как узница в темнице, в ожидании некоего знака! Если я не нужна Вивьену – что же, пусть скажет мне об этом в лицо! Пусть поступает со мной, как хочет. Все лучше этого треклятого плена!»
В моменты подобной злости Элиза преисполнялась бесстрашного нетерпения.
И вот теперь, в ночь, священную для ее верования, она направилась в лес, словно утверждая свою решимость вернуться к прежней жизни, презрев опостылевшую скрытность. Сколько себя помнила, каждый год в этот день Элиза была не одна – сначала с матерью, а затем и с Рени. Они разжигали большой костер, пели веселые песни, готовили щедрые блюда, насколько позволял осенний урожай, гадали, провожали ушедшее и очищали свое жилище, чтобы не нести с собой в зиму ничего лишнего. Сейчас Элиза была одна. И тем важнее и сокровеннее для нее было соблюсти традицию.
Войдя в лес, где стремительно темнело, она забрела подальше, в чащу, наблюдая, как удлиняются тени, постепенно растворяясь в сизой тьме. Затем, ненадолго остановившись, она достала из корзины небольшой факел, подожгла и пошла дальше с ним, отрешенно наблюдая, как играют блики огня на листьях и ветвях, делая тьму за пределами освещенных мест в разы гуще и непрогляднее.
Через некоторое время Элиза вышла на полянку, по краю которой протекал небольшой ручей. Это место она заприметила еще во время вылазок за растениями для аптекаря. Притоптав жухлую траву в центре поляны, она положила на землю корзину и отправилась на поиски сухих веток и сучьев, которые могли бы послужить дровами. Эта работа заняла некоторое время и порядком вымотала Элизу, однако она не обращала внимания на усталость. Натаскав на середину поляны достаточное количество дров, она сложила их аккуратной кучкой, еще тщательнее вытоптав траву вокруг. Повезло, что несколько дней не было дождя, и земля не отсырела. Подготовив костер, Элиза занесла факел в его центр. Сухая трава, которой были присыпаны ветки, занялась, вспыхнув. Два огонька блеснули рыжими искрами, отразившись в глазах лесной ведьмы. Она не убирала факел, пока пламя не перекинулось на дрова.
Дикий, будто бы одержимый смех пронзил ночную темноту. Элиза танцевала вокруг костра, громко и отрывисто напевая. Глаза слезились от едкого дыма костра, в который она подбросила несколько пучков душистых трав.
Достав из корзины розовое яблоко, Элиза с наслаждением впилась в него зубами, продолжая смотреть на огонь и щуриться.
– Осенний пир! – ухмыльнувшись, проговорила язычница, вскинула голову и крикнула в темноту леса: – Спасибо! Спасибо тебе, щедрая Земля, за твое богатство, за твои дары!
Лес отозвался перешептыванием листвы.
Кинув огрызок от яблока в костер, Элиза простерла руки к небу и глубоко вдохнула. Обычно она благодарила Землю с благоговением и счастьем, однако сейчас не могла
