вынести. Но тебе уже приходилось испытывать на себе плети, верно? – Он снова подождал на случай, если арестант ответит, но, не услышав ни слова, продолжил, кивнув: – Если ты вслух сосчитаешь всю сотню, обещаю тебе, что больше ничего терпеть не придется.
«Вот оно что», – сокрушенно понял Вивьен. – «Он хочет заставить меня говорить. Пусть даже просто считать вслух, лишь бы я произнес хоть слово».
Обещание де Борда, разумеется, было ложью. Он продолжит пытку, даже если Вивьен пересчитает вслух всю сотню. Он надломит волю своего арестанта и сумеет заставить его делать все, что ему нужно: за требованием считать вслух последует требование выдать сообщников, которых не существует.
Нет, считать вслух было ни в коем случае нельзя, это будет значить поражение.
Вивьен сжал губы, понимая, что не имеет права даже задумываться о сотне ударов – их будет больше. Гораздо больше.
Палач снял с перекладины на стене плеть-семихвостку, «хвосты» которой были выполнены из жесткой бечевки. Без узлов или крюков на концах – чтобы было меньше крови от вырванных кусков плоти.
Ecclesia non novit sanguinem…
«Господи, помоги», – произнес про себя Вивьен, слыша позади шаги палача.
Первый удар заставил арестанта шумно выдохнуть и запрокинуть голову от боли. Ему показалось, что резкий росчерк обжег спину целиком, но теперь он осознал, что боль сосредоточилась в районе правого плеча и протягивалась чуть ниже, к центру спины. Тело напряглось, выгнулось вперед и застыло в таком положении, словно в надежде, что нового удара не последует.
«Один», – мысленно произнес Вивьен, тут же одернув себя: – «Не смей!»
Тем временем взгляд его невольно уперся в распятие на стене, и в голове эхом зазвучали слова де Борда: «посмотри, кого ты предаешь». Только теперь Вивьен оценил весь смысл своего положения. Каждый удар будет заставлять его смотреть на распятие, с каждым ударом в него будут вбивать «истину», что он предал Господа, заставляя его насильно воздевать глаза кверху, словно во всем происходящем есть что-то хорошее[12].
Допросная погрузилась в молчание – и тем громче показался следующий росчерк. Вивьен даже услышал, как семь хвостов кровожадной плети рассекают воздух перед тем, как обжечь кожу. Тело вновь подалось вперед, руки впились в веревки, сжав их до боли в суставах, а голова запрокинулась кверху, чтобы взгляд невольно уперся в распятие на стене.
«Два…» – снова посчитал про себя Вивьен, едва не задохнувшись от боли.
– Ты, верно, думаешь, что это был второй удар, – сочувственно произнес де Борд, покачав головой. – Но, боюсь, что пока не последовало ни одного. Вивьен, сто ударов будут отсчитаны только тогда, когда ты каждый из них назовешь сам. Вслух. Ты готов сказать «один»?
Вивьен молчал.
– Это же совсем несложно, – снисходительно произнес де Борд. – Или тебе действительно нравится страдать самому и заставлять страдать других?
Палач в это время нанес следующий удар, а четвертый, пятый и шестой последовали почти без перерыва. Тем не менее, времени на то, чтобы хорошенько прочувствовать каждый удар – и получить новый, только когда боль начнет идти на убыль – хватало с лихвой.
– И сотня все еще впереди, – досадливо произнес де Борд. – Ты это понимаешь, Вивьен? Ради чего ты готов переживать такую боль? Неужели тебе не хочется прекратить ее?
«Не слушай его. Не поддавайся. Терпи», – приказал себе Вивьен, надеясь, что его выдержки хватит.
Последовали новые удары. Один за одним – еще десять. Теперь де Борд не напоминал ему после каждого, что ему нужно начать считать с номера один – он предпочитал заметить это через десять ударов.
Вивьен закусил губу. Он старался изворачиваться, чтобы уходить от ударов, но плети палача настигали его, нещадно рассекая кожу на спине. Колени, проезжаясь по полу, стирались в кровь. Раны на спине становились глубже и начинали кровоточить так, что по штанам на пол стекало множество маленьких ручейков, собиравшихся в лужицу под ногами.
Первую сотню Вивьен сумел высчитать про себя, но, когда наступил сто первый взмах плети, он ощутил такое небывалое отчаяние, что с трудом смог удержаться и не зарыдать в голос.
Удары продолжались под периодические слова де Борда о том, что вся сотня еще впереди.
Вивьен не знал, на каком по счету взмахе плети первый мучительный стон все же прорвался наружу из его груди. В какой-то момент он сбился со счета, и вместо числа внутренний голос его произнес отчаянное:
«Боже, как больно!»
Отчего-то теперь наказание сделалось еще мучительнее. Вивьен не понимал, сколько ударов вынес и сколько еще предстояло. Спина и плечи, по которым попадали плети, горели, а беспощадные «хвосты» «кошки» углубляли уже имеющиеся рассечения, попадая по свежим ранам. Удары были влажными от крови, ее горячий металлический запах распространялся по помещению.
С каким-то из росчерков плети из глаз все же брызнули слезы. В очередной раз упершись взглядом в распятие, Вивьен невольно подумал: «Господи, за что? Я служил Тебе верой и правдой. Да, я бывал любопытен до знаний, но разве переставал я хоть когда-то верить? Неужели за одно любопытство…»
Удар выбил из него резкий шипящий звук. Вивьен не знал, когда успел прокусить губу до крови, и не понял, когда ощутил ее вкус. Боль была повсюду, а де Борд лишь продолжал увещевать его с деланным сочувствием:
– Только ты один в силах приблизить конец этого наказания, Вивьен. Начинай считать.
Но Вивьен молчал.
Пытка продолжалась.
Он мечтал впасть в забытье, чтобы хоть на какой-то миг отрешиться от этой боли, каждый раз приходившей к нему резким росчерком семи «хвостов» плетей. В его разуме зарождались странные, нездоровые мысли о благодарности палачу каждый раз, когда тот – по-видимому, из-за усталости – чуть оттягивал нанесение нового удара и давал арестанту чуть больше времени на то, чтобы перевести дух. Но палачи периодически сменялись, и пытка продолжалась с изначальной интенсивностью. Этой агонии, казалось, не было конца.
Мысли Вивьена перемежались ненавистью к де Борду, внутренними восклицаниями о боли и мыслями о причинах его появления в этой допросной.
«Я же здесь из-за книги. Из-за треклятой стопки листов, переплетенных в кожу. Всего одна книга – и такое наказание. Я ничего плохого не имел в виду! Я не проповедовал ересь! Я служил Церкви! Я никого не предавал, за что со мной так?»
Вскрикнув от особенно сильной боли после удара, Вивьен вновь закусил окровавленную губу и зажмурился, чтобы не видеть распятия на стене. Ему было неприятно смотреть на изображение мучающегося Спасителя. Если поначалу он думал, что недостоин поднимать глаза на Него, ведь Его страдания
