– ничто в сравнении с мучением Спасителя, то теперь распятие отчего-то казалось ему… фальшивым, как и всё в этой комнате.
Удары продолжали полосовать болью его спину, а мысли все сильнее одолевали помутившееся сознание.
«Всего лишь книга…» – Плеть снова заставила его поднять взгляд к распятию, и на этот раз Вивьен воинственно не стал его отводить. – «Ты обещал людям спасение, Ты говорил с ними, Ты всегда повторял «истинно, истинно говорю вам», но Ты не позволял никому усмотреть ни одну истину, кроме Твоей!» – Вивьен чувствовал, как что-то липкое и черное начинает ворочаться в глубине его души. Никогда прежде он не испытывал такой злости и такой ненависти к кому-либо, какую переживал сейчас, глядя на распятие на стене. – «Ты дал людям свободу воли, но при этом что делают Твои слуги? Они пытаются укротить пытливость ума, а в уме ведь нет ничего плохого! Тебе просто нужно, чтобы твои последователи не думали, не верили ни во что, кроме Твоих истин. Разве это честно – так зарабатывать веру?»
Боль заставила его тяжело застонать и сморгнуть слезы. Он чувствовал, как из ран на спине обильно сочится кровь. Если бы не ненависть, возможно, он бы уже внутренне торопил бы момент, когда его забьют до смерти, но чернильно-черная злоба заставляла его находить в себе силы.
«Ты же искал власти! Да, именно власти! Ты был человеком и пытался получить власть через пленение умов! И Ты снискал ее. Погляди, что делают Твои слуги! Ты проповедовал любовь! Я же верил в Тебя, я доверял Тебе, я искал Твоей милости, ждал направления Твоей мудростью! А Ты позволяешь своим псам изводить тех, кто проявляет простую любознательность».
Серия ударов едва не лишила Вивьена чувств, и он рад был бы их лишиться, но не мог.
«И Ты ждешь, пока эти измученные души попросту проклянут Тебя от боли, и тогда они – что? Достойны мук ада? Потому что отреклись от Тебя под пыткой? Будь Ты проклят, Ты лжец!»
Крик боли заполнил допросную комнату, и пытка действительно превратилась в агонию, когда очередной росчерк плетей погрузился глубже в уже имевшуюся кровоточащую рану. Белая вспышка перед глазами на миг едва не унесла Вивьена с собой в забытье, но новый удар тут же вернул его в мир.
Правильно, будь он проклят, – заговорило что-то внутри Вивьена чужим голосом. Голосом, который он с самого детства загонял как можно глубже, заставлял молчать. Тот самый голос, с которым слился его собственный перед тем, как в Монмен пришла чума. Тот самый, что пытается прорваться наружу в моменты самого сильного гнева. – Они все достойны проклятья. Посмотри на де Борда: стоит и приказывает истязать тебя, а сам будто блаженный! И Ренар. Разве он не мог бы сделать хоть что-то, чтобы это остановить? Он не делает ничего. Куда исчез епископ Лоран? Всем на тебя плевать. Как и Элизе там, в Кане. Она живет счастливо и не вспоминает о тебе, нежась в ласках другого мужчины. Все, что в тебе теперь важного – это признание в ереси. Бог допускает это, потому что ему тоже плевать. Будь они все прокляты!
Вивьен вновь застонал, что-то в сердце заныло одновременно с острой болью в искалеченной спине.
«Нет», – устало подумал он, стараясь перебороть эту чернильную гадость, поднявшуюся с самого дна его души. – «Нет… все не так… я не хотел…»
Нет, хотел, – упорствовал вкрадчивый голос. – Ты произнес это. Всю жизнь ты воздвигал эту стену вокруг себя, верил ему, любил его, следовал его заветам. И чем он отплатил тебе за это? Пытками? Ты ненавидишь его. И чувствуешь, что его больше нет с тобой. И ты прав.
«Нет», – со страхом возразил Вивьен, чувствуя, что сдается под натиском ударов. – «Нет, я не…»
Не останавливай себя больше! Позволь мне заставить их всех поплатиться за это. Ты же знаешь, это возьмет над тобой верх. Уже взяло. Мы уже это делали раньше. Ты помнишь?
Следующие удары теперь рисовали перед глазами не вспышки света, а образы. Какие-то необычные и одновременно будто знакомые.
Удар! И перед глазами какое-то сражение, повсюду крики. Вивьен видел руку – словно собственную, с занесенным кверху мечом. Повсюду кровь, звон стали, крики и стоны раненых, в которых потонул единственный реальный – его собственный в допросной комнате руанского отделения инквизиции.
Удар! И перед глазами – костер, слышится чей-то предостерегающий голос, в поле зрения снова собственные руки, но они… женские, сжимающие в руках какие-то черепки или шарики из травы – было не разобрать сходу. Кругом лес, ночь, а внутри – все та же чернильная злоба.
Удар! И сухопарая рука человека явно старшего возраста, чем Вивьен, пересыпает над столом горстку золотых монет. На стене рядом – какой-то красный бархат, а на полу – чье-то тело… мертвое. Во второй руке, которую Вивьен видит, как свою, зажат окровавленный кинжал.
Удар! И перед глазами – освещенное маленькими свечными огоньками помещение с каменными стенами песочного цвета. В центре его нечто похожее на купель, и к ней тянется мужская рука, сжимающая какой-то необычный посох. Рука эта – загорелая, явно часто бывавшая на солнце, с какими-то черными рисунками на коже…
Что это было? Прошлые жизни? Взаправду?
Следующий удар был таким болезненным, что вновь заставил Вивьена заорать и отвлечься от мучительных вопросов. Но даже крик не заглушил этот странный голос в голове.
Ты помнишь. И знаешь, что люди в этой допросной и за ее пределами достойны проклятья, которое унесет их жизнь, как оно уже унесло жизни твоих родителей.
«Нет», – мучительно застонал Вивьен про себя, хотя вслух лишь замычал от боли сквозь сомкнутые искусанные губы. – «Пожалуйста, Господи, нет!»
Почему ты снова обращаешься к нему? Ты же проклял его. Ты отрекся от него, Вивьен. Его больше с тобой нет.
Отчаяние болью разлилось по груди, и следующий удар погрузила Вивьена в темноту, на миг избавив от этой муки. Выплеснутая вода в лицо вернула его в мир, но хватило этого ненадолго.
Продолжая молчать – больше от бессилия, чем из принципа – Вивьен еще несколько раз проваливался в забытье, пока не услышал, как де Борд досадливо произнес:
– Довольно.
И, видит Бог, Вивьен, снова теряясь во тьме, был искренне благодарен архиепископу Амбрена за эту милость.
***
Вивьен очнулся и тут же снова ощутил боль, которая мгновенно усилилась, когда кто-то попытался прикоснуться к искалеченной спине тряпицей.
«Нет, только
