сочувствие к ереси, Лоран? – угрожающе тихо спросил он.
– Вы – проявляете неоправданную жестокость. У вас нет слов свидетелей, которые подтвердили бы ваши догадки. У вас нет сведений о катарской секте в Руане, которая бы скрывалась от нас сейчас. У вас есть только книга, и Вивьен утверждал, что не имеет к ней отношения. Ваши методы допроса несправедливо жестоки. Сомневаюсь, что Господь этого хотел бы от инквизиции.
Де Борд сжал губы в тонкую линию.
– Предоставим Его Святейшеству это решать. И, смею вас заверить, Лоран: недолго вам осталось называть это отделение своим.
Лоран молча выдержал его взгляд, после чего архиепископ покинул допросную комнату.
– Арестанта освободить, позвать врача для обработки ран, вымыть его и вместо камеры переместить в келью. До указаний Его Святейшества никаких допросов не будет, – строго проговорил епископ, и это последнее, что Вивьен услышал. Измученное тело взяло верх над разумом, и душа его провалилась в темноту.
***
Никогда прежде Вивьен не думал, что процесс очищения тела от грязи мог быть таким болезненным. По приказу Лорана слуги вымыли его и вычесали большую часть вшей и блох из его волос. Во время этой процедуры он вздрагивал от каждого прикосновения, а слезы непроизвольно лились из глаз. Еще более болезненным оказался визит врача, который обработал раны на спине и перевязал обрубки пальцев. Он много говорил о восстановлении баланса жидкостей при учете того, как сейчас выстроены планеты на небе, но Вивьен почти ничего не понимал, он знал лишь, что был чудовищно измотан, боялся каждого взгляда в свою сторону и желал одного: чтобы его оставили в покое.
По приказу епископа Лорана из тюремной камеры его перевели в келью и заперли под охраной. Здесь было почти так же уютно, как на постоялом дворе, и Вивьен сумел быстро забыться сном, даже несмотря на боль.
Разбудил его стражник, оставивший для него паек. К удивлению Вивьена, сегодня это был не только хлеб, но и легкая похлебка с несколькими небольшими кусками баранины, а вместо воды принесли стакан вина. Вивьен смутно вспомнил, что врач говорил что-то о питании, но не смог припомнить, что именно. Он ощущал легкий озноб, руки его дрожали, правая горела огнем, и ему было страшно пролить похлебку, поэтому он ел медленно и осторожно, несмотря на желание жадно наброситься на еду.
Затем, борясь со страхом, что за ним снова придут, Вивьен опять попытался уснуть на жесткой койке. По крайней мере, здесь ему легче дышалось, и сон, он надеялся, придет быстрее, чем в затхлом подземелье.
Вдруг на двери щелкнул замок, и она тут же открылась. В келье появился Лоран.
Вивьен попытался подняться с койки при виде епископа, хотя и ощущал, что у него совершенно нет на это сил. Взгляд затравленного зверя следил за каждым движением епископа. Лоран приметил намерение арестанта, покачал головой и остановил его жестом.
– Лежи спокойно, не вставай. И не бойся. Я здесь не для того, чтобы тебя допрашивать, – тихо, с легкой печалью в голосе сказал он. – На самом деле, я здесь, чтобы тебя проведать, – Лоран вздохнул. – Мне… жаль, Вивьен. До этого не должно было дойти.
Вивьен с трудом заставил себя перестать дрожать, хотя и не знал, как реагировать на визит епископа и можно ли верить его словам.
Лоран сделал несколько шагов к койке Вивьена. Голос его зазвучал тише.
– Послушай, я знаю, ты не заговоришь, – невесело усмехнулся он. – Я не собирался тебя вынуждать. Напротив, я… я молюсь о том, чтобы тебе хватило сил отстоять свою невиновность, Вивьен. Я не имею права допрашивать тебя самостоятельно, архиепископ де Борд ясно дал мне это понять. Уверен, он написал Его Святейшеству, а может, и руанскому архиепископу для пущей острастки. Он наверняка сообщил им о том, что я вмешался в допрос и проявил неслыханную наглость. Когда придет ответ из Авиньона, возможно, меня снимут с поста, и… проклятье, Вивьен, я надеюсь, это того стоило! Надеюсь, я действительно заступился за невиновного человека, а не за еретика, потому что… – Он осекся на полуслове, поджал губы и отвел взгляд, будто устыдившись собственных речей. – Я хотел, чтобы ты знал, что будет в ближайшее время. Пока гонец не доставит срочное послание в Авиньон и не вернется обратно, допросов не будет. Врач не перестанет лечить тебя, и я порекомендовал ему как можно дольше назначать тебе улучшенное питание. У тебя будет время восстановить силы, чтобы сопротивляться, – Лоран покачал головой, – но вряд ли много.
Вивьен продолжал смотреть на епископа, чувствуя растущее желание поговорить с ним по душам, но после его слов не смог себе этого позволить.
– Прости, – вновь покачал головой Лоран. – Знаю, после всего, через что ты прошел, если ты невиновен, тебе просто тошно слушать, что я тебе сейчас говорю. Особенно о моем смещении с поста. Должно быть, тебе все равно, и ты жаждешь лишь, чтобы тебе прекратили причинять боль и проявлять к тебе эту жестокость. Мне жаль, что я больше ничего не в силах для тебя сделать.
Не дождавшись ответа, Лоран кивнул и повернулся к арестанту спиной.
– Да поможет тебе Господь, – тихо произнес он.
Лоран уже сделал два шага к двери, когда Вивьен едва слышно окликнул его:
– Ваше Преосвященство, – прошептал он. Епископ вздрогнул и обернулся. – Спасибо.
Лоран прерывисто вздохнул.
– В этих стенах так часто гуляют ветра. Иногда даже кажется, что в них слышится чей-то шепот. – Он устало улыбнулся, но в глазах мелькнула заговорщицкая нотка.
Больше он не сказал ничего, лишь оставил арестанта наедине с его мыслями, подарив ему несколько дней спокойствия и безопасности.
Этой ночью Вивьен Колер видел слишком много кошмаров и просыпался от них в слезах и холодном поту. Каждый раз он не был уверен, что вернулся в явь, каждый раз опасался, что визит Лорана ему привиделся, а мрачная реальность скоро вновь принесет с собой де Борда и новый допрос. От этих пугающих мыслей поначалу спасало осознание того, что Вивьена поместили в келью, а не в камеру, но вскоре и в том, что келья не сон, он начал сомневаться.
В минуту полной потери ориентации Вивьен вновь ощутил сильный озноб. Разум подсказывал ему, что начался сильный жар – возможно, от ран – но сделать с этим он ничего не мог.
Лежа на койке и дрожа, он забыл, что запретил себе вновь обращаться к Богу после того, как проклял Спасителя. Теперь разум его отчаянно тянулся к тому, что когда-то
