стон: палач, услышав эти слова, невольно усилил натяжение веревок.
Ренар покачал головой.
– Не может этого быть, – нахмурился он. – Что-то здесь не так…
– Ты ведь помнишь, я тоже перестал есть мясо? – прерывисто дыша, спросил Вивьен, умоляюще глядя на Ренара.
– Тебе… назначили епитимью…
– Я придерживался поста и после!
– Да, но… – Ренар неуверенно замолчал. Он понимал, что если напомнит Вивьену про его похождения и про попытки спасти предполагаемых ведьм от гнева односельчан, то невольно приведет линию допроса к Элизе, а он этого не хотел.
– О чем ты подумал? – обратился к Ренару де Борд. – Что ты вспомнил?
– Я… нет, ничего, – покачал головой Ренар. – Действительно убедился, что Вивьен придерживался поста и после епитимьи.
– А вот теперь лжешь ты, – прищурился де Борд.
Вивьен ахнул, понимая, что сейчас Ренар может выдать Элизу, чтобы самому не оказаться в допросной.
– Послушайте! – отчаянно закричал он, и дождался, пока архиепископ обратит на него внимание. – Я больше не могу… вы правы. Была… была одна женщина! Она – знала о ереси Анселя и о моей… – Он перевел взгляд на Ренара и, сморгнув слезы, умоляюще уставился на него. – Ее звали Элиза. Но она мертва! Епископ Лоран заставил меня казнить ее! Пожалуйста! – Последнее слово было обращено к Ренару. Вивьен сделал паузу, чтобы продышаться и восстановить срывающийся от боли голос: – Пожалуйста… ослабьте путы, – многозначительно произнес он, глядя на Ренара, внутренне умоляя его лишь об одном: не выдавать настоящую Элизу. – Это все, что у меня осталось. Я больше ничего не знаю! Пожалуйста, умоляю, вы получили от меня все, что могли! Я признаюсь в ереси! Я признаюсь, что оказывал поддержку еретику! Я не знаю, где он сейчас, это правда! Я даже пытался отыскать его перед тем, как вы нашли у меня книгу, но не сумел! Я сказал бы, если бы знал, где он, я хотел бы знать, но я не знаю! Прошу вас… – его голос превратился в еле слышный шепот, – умоляю…
Ренар вздохнул и покачал головой.
– Довольно, – тихо сказал он.
Де Борд подозрительно взглянул на него.
– Мы не закончили.
– Что еще вы хотите у него выяснить? – резко воскликнул Ренар. – Он во всем признался. Мы держим его здесь уже много часов. Если бы он знал что-то еще, он бы уже сказал, учитывая, сколько он молчал. Вы искали еретика и помощника Анселя де… Анселя Асье в рядах инквизиции? Вы нашли его. Больше никто ему помогать не будет, и мы поймаем его. Но с ним, – Ренар покачал головой, презрительно скривив губы при взгляде на Вивьена, – с ним мы закончили.
Де Борд несколько мгновений размышлял, а затем кивнул.
– Освободите его и бросьте в камеру, – приказал он палачам.
Натяжение веревок мигом ослабло, но боль, казалось, никуда не ушла. Вивьен вскрикнул, почувствовав, что путы больше не держат его, попытался пошевелить руками, но не смог. Силы окончательно оставили его, и он провалился в темноту.
***
Епископ Лоран сидел за столом, прикрыв рукой отяжелевший лоб.
Ренар Цирон, плотно стиснув зубы, беспокойно расхаживал из стороны в сторону по кабинету, сцепив руки за спиной. Чуть опустив голову, он со злостью глядел в пол и напряженно молчал, делая резкий разворот и взмахивая сутаной каждый раз, когда едва не врезался в стену.
Почувствовав, как в тяжелой голове нарастает тупая боль, Лоран раздраженно нахмурился и звучно опустил руку на стол.
– Ренар, Бога ради, сядь! Сил моих больше нет на это смотреть.
Казалось, подчиненный только и ждал первого оклика. Он сел на стул напротив епископа и решительно уставился на него.
– Ваше Преосвященство, этого не может быть! – с нехарактерным для него жаром заявил он.
Лоран вздохнул, вновь потерев лоб в надежде избавиться от боли.
– Ренар, он признался в катарской ереси.
– Под пыткой!
– Разве не затем она применяется?
– Проклятье, да ведь после таких истязаний даже вы сознались бы в чем угодно! – воскликнул Ренар. Лоран строго посмотрел на подчиненного и громко шикнул на него:
– Думай, что говоришь! – прошипел он, оглядевшись. – И хорошо, что здесь нет Его Высокопреосвященства. Хочешь, чтобы он с каждым из нас решил так побеседовать? Он ведь может это сделать, учитывая, как мы с тобой оба заступились за Вивьена. – Судья инквизиции поморщился и покачал головой. – Что бы там ни было, судьба его решена, Ренар. У де Борда есть распоряжение понтифика. Полагаю, сейчас он как раз согласовывает этапы предстоящей казни Вивьена с мэром.
Ренар едва удержался от того, чтобы сплюнуть на пол при епископе в знак пренебрежения.
– Жиль Даниэль – отвратительный подхалим, а не мэр! Если папский легат прикажет ему казнить кого угодно, он исполнит, не задумываясь! Судьба Вивьена, считайте, решена…
– Я тебе сказал, она и так решена, – покачал головой Лоран.
– Я не верю, что он еретик! – решительно заявил Ренар, посмотрев в глаза епископу.
«Я знаю, что он не еретик! Он признался в ереси, чтобы под пыткой не сказать про Элизу. Неважно, что она ни при чем здесь, ее бы де Борд не пощадил!» – мечтал сказать он, однако заставил себя промолчать.
Лоран приподнял бровь.
– Не буду даже пытаться выспрашивать, откуда такая уверенность, – хмыкнул он.
– Он не мог, – внушительно посмотрев в глаза епископу, продолжал стоять на своем Ренар.
Лоран вздохнул и откинулся на спинку своего стула, потерев ноющие виски.
– Мог или не мог… ты сам знаешь, я не в силах вмешаться в следствие. Его Святейшество приказал мне. В противном случае меня ждет не менее тяжелая беседа с де Бордом. – Он поморщился от отвращения.
– Они же его сожгут… – тихо произнес Ренар. – Ни за что.
– Ренар, – Лоран поджал губы и опустил взгляд, не в силах смотреть в глаза своего подопечного, – я знаю, вы с Вивьеном были дружны, и я уважаю твою искреннюю веру в его невиновность, но он признался в ереси. Де Борд теперь не отступит, даже если Вивьен отречется от своих слов.
Ренар поднялся с места.
– Но нельзя же просто так позволить его убить!
– Мы обязаны, – строго произнес Лоран, сумев посмотреть ему в глаза. – Послушай, даже если Вивьен не принял катарскую ересь, он все равно покрывал Анселя. С этим ты не можешь спорить. Мне не хочется признавать этого так же сильно, как и тебе, но он виновен, Ренар. Ты должен с этим смириться.
– Я… не могу, – полушепотом ответил Ренар.
Лоран промолчал. Что он мог сказать? Что ему жаль? Он знал, что это ничего не изменит, и
