Тебя пришлось подождать.
От его слов и подтекста я чувствую себя словно фитиль. Поднеси спичку — не скоро потушишь. Немного спасает шампанское.
— Кстати, как продвигается ремонт у тебя в квартире?
— Никак. Постоянно не хватает времени. Но если тебе не терпится от меня избавиться, разочарую: тебе терпеть меня еще год.
— С ремонтом я помогу, — не предлагает, а ставит в известность Алекс. — Потому что, считай, у меня открылся дар ясновидения — свободного времени у тебя станет еще меньше, чем было.
— Почему? — выдыхаю чуть слышно.
Мы оба знаем ответ, просто я хочу его слышать. А он дразнится. Молчит, улыбается. Потом вдруг бросает взгляд на часы и, приподнимаясь, провозглашает:
— Уже полночь — пора!
— Хочешь сказать, настала амнистия? — шучу я. — Теперь мы с чистой совестью можем пить не просто так, а по поводу?
Улыбнувшись, он тянется куда-то в сторону, за матрас, и достает бархатную коробочку красного цвета. И снова ложится.
Открыв ее, вижу браслет от известного бренда. Он весьма лаконичный и легко узнаваемый — круг белого золота и знак бесконечности, который очень похож на яркую бабочку из-за россыпи дорогих камней на ее крыльях в виде восьмерки.
У меня нет слов. Даже дыхание перехватывает. Не столько от красоты — хотя и от этого, да. Но больше от подтекста, который несет в себе этот подарок.
— Спасибо, Алекс… Он… просто волшебный.
— Что только не сделаешь ради того, чтобы в инстаграме сказали: «Ого, он уже не только большой и толстый, а еще длинный и твердый», — усмехается он. — Ты, кстати, можешь добавить вот это «волшебный». Звучит тоже неплохо.
— Нет.
— Что «нет»? — удивляется Алекс.
А я надеваю браслет на запястье и перебираюсь поближе к нему. Нет, не рядом. Поближе — значит, поближе, поэтому я сажусь на него. И, угрожающе склоняясь над ним, честно предупреждаю:
— Больше никаких непроверенных фактов!
Алекс закидывает руки за голову и улыбается. Но, несмотря на расслабленную позу, он выглядит очень опасным.
— Считаю, что в семье должно быть полное взаимопонимание. Я готов. Проверяй.
Сердце стучит быстро-быстро, он следит за каждым моим движением, но я и не думаю отступать.
— Хорошо, — говорю, задирая на нем футболку, — посмотрим, как прошли твои тренировки.
Его улыбка становится шире.
Я чувствую его взгляд, но сосредотачиваюсь на деле. Он даже мне помогает — вытягивает руки, чтобы я могла снять футболку. И снова укладывается, когда я прикасаюсь к его обнаженной груди. Опускаюсь пальцами к его прессу — аж дух захватывает от того, что я вижу и чувствую.
— Знаешь, — говорит Воронов, — в последнее время большая нагрузка приходилась на нижнюю часть тела.
Я прячу улыбку, прекрасно понимая, о чем он. Скольжу пальцами по резинке его штанов, намеренно дразню его, задевая его кожу.
— Ох, — произношу с толикой грусти, — мне кажется, мы неправильно начали. Нужно было перебираться на место силы, а так… Ты вон уже почти засыпаешь. Наверное, уже действительно поздно, и…
Договорить не успеваю.
Мгновение — и на подушках уже лежу я.
— А тут удобно.
— Я тебе говорил, что знаю не одно место силы, — шепчет мне в губы. — Сейчас я тебе докажу.
— Хорошо, — соглашаюсь покладисто.
И все, на этом шутки заканчиваются. Он принимается доказывать очень активно. И увлекательно, несмотря на тихий бубнеж:
— На тебе что-то сегодня слишком много одежды… Безответственное отношение к такой серьезной проверке…
— Ну кто ж знал, — пыхчу я в ответ, дергая за веревочки на его штанах, — на самом деле я к ней была готова еще вчера…
Он медленно-медленно выдыхает, и моя блуза из сострадания лишается парочки пуговиц.
— А, нет, не только вчера. Примерно неделю назад.
И еще несколько пуговиц отлетают, потому что в его нетерпеливых руках прямо чувствуется вся скорбь и мука этой тяжелой недели. Джинсы мне нравятся, поэтому тут сострадание проявляю я и сама быстро от них избавляюсь.
Кто избавляет Алекса от штанов — коварный вопрос. Боюсь, ни он, ни я на него не ответим. Не остается времени на разговоры или на то, чтобы запомнить такие несущественные детали, когда он перестает дразнить, склоняется надо мной, заслоняя весь свет, и наконец-то целует.
Жадно. С наслаждением. Забирая, присваивая себе мое дыхание и мой стон, который служит ему полным допуском. Потому что после него он срывается. Ему мало того, что я плавлюсь от его ласки. Мало того, что шепчу его имя.
Он хочет, чтобы я цеплялась за его плечи, чтобы вжималась в него, чтобы впала в зависимость от его рук, его губ, его дыхания, его то резких, то томительно медленных движений. И от его взгляда, который не отпускает мой.
— Алекс…
— Да, милая?
Я зарываюсь пальцами в его волосы, чтобы ближе… чтобы он был еще ближе ко мне… и вдруг…
Меня будто пронизывает электрическим током такой силы, что кажется: не остается ни чувств, ни желаний. Кажется, что и меня больше нет. Остается только горячечный мужской шепот, который вклинивается в мою душу и отпечатывается на ней. И ставит метку куда более значимую, чем штамп…
— Ты был прав насчет хорошей компании, — говорю, когда спустя долгое время ко мне возвращается эта способность.
— Просто хорошей? — удивляется Алекс. — Нет, на просто хорошего я не согласен. Похоже, тебе нужно еще одно доказательство!
Нет, ничего не имею против… Но что, так сразу? Два раза подряд? Видимо, Алекс легко считывает мои эмоции, потому что неожиданно твердо заявляет:
— Или не одно.
Он обхватывает мои руки ладонью, запрокидывает их мне за голову и прижимает к матрасу. А потом…
— Или не одно, — соглашаюсь я.
И все смазывается, сливается в карусель из ярких картинок, наполненных его тяжелым дыханием и моими стонами.
Скрепляется замком из наших рук.
И прячется от посторонних глаз под белоснежной вуалью из снега, закружившего за нашими окнами.
