За следующие десять лет Констанс Франческа Хилтон потратит на эту судебную борьбу сотни тысяч долларов. Разумеется, Жа-Жа поддерживала позицию своей дочери. Мать и дочь неожиданно стали союзницами в борьбе не только за деньги для Франчески, но и за признание.
Помимо угрозы личности Франчески, эта борьба означала еще одну опасность. Чаще всего в завещаниях состоятельных людей имеется пункт, предусматривающий, что если кто-либо из бенефициаров по завещанию оспаривает его и если он проигрывает иск, то он немедленно вычеркивается из списка наследников и утрачивает право на завещанную сумму. Такой пункт имелся и в завещании Конрада. Как всегда, он хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним. Следовательно, если Франческа проиграет процесс, она не получит ровным счетом ничего, даже завещанные Конрадом 100 тысяч долларов.
Аргументом, на основании которого Франческа Хилтон оспаривала завещание отца – согласно ее первоначальному заявлению от 13 марта 1979 года, – было утверждение, что из-за крайней набожности у Конрада в 1971 году возник «безумный бред», что он не является ей отцом. Именно в этом году у них произошла громкая ссора в Каза Энкантадо. Как она утверждала, во время этой ссоры он впервые заявил, что не был ее отцом, и внезапно «вместо заботливого и любящего отца превратился в одержимого страхами старика, который отказался от единственной дочери». В результате почтенного возраста, болезней и повреждения мозговой деятельности, которые ослабили его физически и умственно, [Конрад Хилтон] 31 октября 1973 года [дата его последнего завещания] не понимал и не сознавал характер, размеры и ценность своего состояния и завещал ей, своей дочери, всего «одну десятую часть одного процента» своего состояния».
Сегодня благодаря элементарному анализу ДНК можно легко и быстро определить, является ли человек отцом данного ребенка. Но в конце 1970-х – начале 1980-х тесты ДНК на отцовство еще не проводились. Алек Джеффрис изобрел этот способ в 1981 году, но активно применяться он начал только в 1988 году. До этого времени только анализ на группу крови мог бы исключить Конрада Хилтона как возможного отца Франчески. Однако этот анализ не мог подтвердить или опровергнуть его отцовство. В любом случае это был бы спорный вопрос. Конрад никогда не просил проверить себя на отцовство. Майрон Харпол говорит, что у Джеймса Бейтса «имелся на хранении толстый файл с документами, подготовленными для возбуждения иска против Жа-Жа Габор относительно отцовства Франчески. Однако мы его так и не предъявили».
Очевидно, Франческа не представляла, что теперь многочисленная армия юристов империи Хилтона соберет доказательства, которые начисто опровергнут ее предположение о «безумном бреде» Конрада. Так, в конце 1979 года эти юристы представили суду множество прежних завещаний гостиничного магната, которые убедительно доказывают, что уже задолго до 1971 года Конрад не считал себя отцом Франчески. Эти давнишние документы наголову разбили теорию Франчески. После этого Франческе ничего не оставалось, как изменить суть иска. Она заявила, что Конрад начал страдать безумным бредом не в 1971 году – когда она впервые услышала о его сомнениях по поводу его отцовства, – а еще в 1947 году, сразу после ее рождения. Теперь она утверждала, что он отрекся от нее в тот момент, потому что она родилась в браке [с Жа-Жа Габор], которого он стыдился, поскольку церковь не благословила их союз.
Франческа Хилтон давала свои показания 12, 13 и 14 сентября 1979 года. Основной опрос в течение первых полутора дней проводил Ральф Наттер, затем настала очередь Майрона Харпола. «Насколько я помню, – рассказывал Майрон Харпол, от имени фирмы «Уиттер и Харпол» представлявший интересы Баррона и Эрика Хилтонов, Джеймса Бейтса и Оливии Уэйкмен, – одним из самых крупных препятствий, с которыми столкнулась мисс Хилтон, было определение термина «безумный бред». Ее адвокаты официально использовали этот термин, но она, казалось, не полностью понимала его значение, во всяком случае, внятно объяснить его не могла».
Во время слушаний Франческа рассказала про вечер в августе 1971 года, когда у нее произошла ссора с матерью, в результате чего она поехала в Каза Энкантадо за помощью к отцу. Именно в этот вечер она попросила у него деньги и убежище. «Раньше, когда я обращалась к нему за финансовой помощью, – заявила она, – он всегда мне отказывал, но делал это очень спокойно. Просто говорил: «Нет, я не дам тебе денег», или «Это слишком большие деньги», или что-то в этом духе. Он никогда не проявлял раздражения и возмущения, никогда на меня не злился, а просто невозмутимо отказывал мне в просьбе. Но на этот раз он сразу возмутился, заявил, что за мое содержание отвечает мама, и наговорил множество оскорбительных вещей, смысл которых сводился к тому, что он не считает себя моим отцом (или пытался заставить меня думать, что он не считает меня своим отцом).
В о п р о с: Помимо денег, что еще вы у него просили?
О т в е т: Я спросила отца, можно ли мне пожить какое-то время в его резиденции в Бель-Эйр, пока я не подыщу себе другое жилье. И он ответил буквально следующее: «В доме недостаточно места».
В о п р о с: Вы утверждаете, что, когда он сказал, что в доме нет места, это показало вам, что он уже не способен здраво рассуждать, что ему изменяет память?
О т в е т: Ну, я, конечно, не психиатр, но, думаю, вы все видели, какой огромный у него дом, так что это действительно кажется довольно странным заявлением.
В о п р о с: До этого вы когда-нибудь жили у него в этом доме?
О т в е т: Нет. Но я не могу сказать, что только это его утверждение заставило меня думать, что он не совсем в здравом рассудке.
В о п р о с: Что же еще?
О т в е т: Он сказал, что он не уверен в том, что он мой отец. Это было странно. Как он подчеркнул [в письме, которое Конрад вскоре отправил Франческе], между нами впервые произошел столь неприятный разговор. Я предполагаю, что он растерялся, потому что до этого он никогда не видел меня такой расстроенной. Не знаю, может быть, он сказал мне это [относительно его отцовства] потому, что просто не хотел дать мне деньги, чтобы под этим предлогом отказать мне в помощи.
В о п р о с: Разговор был очень эмоциональным с обеих сторон. Это так?
О т в е т: Да.
В о п р о с: Следовательно, мисс Хилтон, в августе 1971 года вы предположили, что у Конрада Хилтона возникла бредовая идея, что вы не являетесь его ребенком?
О т в е т: Да, можно сказать и так. Когда он сказал, что сомневается в том, что он мой отец, я просто не знала, что и думать.
Затем срок наступления у Конрада состояния «слабоумия» был увеличен. «Приблизительно на протяжении десяти лет до кончины моего отца, – заявила Франческа во время одного из слушаний, – у меня были разговоры с матерью, правда, я сейчас не могу назвать их точное время и место, из которых было видно, что моему отцу уже изменяет рассудок».
В о п р о с: Вы можете привести какой-нибудь пример разговора с вашей матерью, во время которого говорилось о состоянии рассудка Конрада Хилтона?
О т в е т: Мама рассказала мне об одном таком случае в 1973 году. Она пришла в офис к отцу и сидела в приемной; Оливия Уэйкмен сообщила отцу о ее приходе, и отец сказал: «Какая такая Жа-Жа?» (Примечание: на самом деле этот инцидент имел место в 1966 году, однако во время показаний люди часто путаются в датах.)
В о п р о с: Он спросил: «Какая такая Жа-Жа?»
О т в е т: Да.
В о п р о с: Следовательно, вы можете вспомнить только один этот разговор?
О т в е т: Да.
Самая большая проблема Франчески заключалась в том, что, судя по ее ответам, она не была подготовлена адвокатами к столь упорным расспросам. Майрон Харпол сказал: «Я просто хочу понять, как она допустила, чтобы факт оспаривания строился на этих предположениях. Я хочу понять, о чем она думала».
Более аргументированные возражения против теории Франчески представил вызванный одним из первых свидетелей Баррон Хилтон. Присягнув, он заявил, что вопрос об отцовстве Франчески на протяжении десятков лет вызывал раздумья и сомнения у его отца и членов его ближайшего окружения, в частности у его секретаря Оливии Уэйкмен. Однако, по настоянию Конрада, этот деликатный вопрос обсуждался только с ним и его братьями. Он заявил, что Конрад всегда убеждал его самого, Ники и Эрика «признавать, принимать и любить Франческу как нашу сестру». Ни разу, сказал Баррон, отец не обсуждал с ним вопрос, является ли она его биологической дочерью. Тем не менее в семье «ходили разговоры о том, что Франческа не является дочерью моего отца. Все понимали, что это действительно так». Он заявил, что, в частности, обсуждал вопрос отцовства Франчески с братом Ники, «а также с моей женой и сестрами моего отца».
Для доказательства того, что, составляя свое завещание в 1971 году, Конрад находился в здравом рассудке, сторона ответчика представила свидетелей подписания этого завещания, а также множество его друзей и служащих, общавшихся с ним в это время. Все подтвердили, что Конрад был в добром здравии, без каких-либо психических или умственных нарушений. Так, он знал в лицо и по именам всех присутствующих; никто не помогал ему поставить свою подпись и дату на завещании, он продолжал активно работать и т. д. Фрэнсес Хилтон и Оливия Уэйкмен поддержали это заявление – обе были очень убедительными свидетельницами. «Мистер Хилтон всегда говорил, что у него нет от меня секретов, и я не знаю проблем, которые он не обсуждал бы со мной», – заявила Уэйкмен.
