Она берет мои руки в свои.
— Посмотрим. Я верю в тебя больше, чем ты сам веришь в себя, — и добавляет: — А пока мы богачи!
— Ну, я бы так не сказал, — смеюсь я. — Но я согласен: дополнительные три тысячи долларов в месяц могут стать огромной переменой в нашей жизни. Мы сможем здорово уменьшить наши долги.
— И это станет огромной переменой в нашей жизни? — мягко спрашивает она.
Я даже не сразу понимаю, насколько глубок ее вопрос. Она права. Никакой перемены не будет. Я знаю, что я найду что-нибудь на следующий год. Ничего потрясающего, но на жизнь хватит. Уменьшить наши долги будет неплохо, но это не станет огромной переменой в нашей жизни. Однозначно, не огромной. И даже не существенной.
— И что ты предлагаешь? — спрашиваю я.
— Как долго у тебя будет работа с Генмодемом?
— Четыре месяца. Может быть, шесть. Но потом я им буду не нужен, — отвечаю я, исходя из самых оптимистических прогнозов.
Она медленно говорит, тщательно подбирая слова:
— Рик, последние тринадцать лет мы считаем каждый цент.
— Считали, — дразню я ее.
— Возможно, что до конца жизни нам придется делать то же самое.
— Боюсь, что так — горько говорю я. — Об академической карьере больше можно не мечтать.
— Ничего, дорогой, — она смотрит мне в глаза глубоким взглядом. — Правда, ничего, — и после паузы продолжает: — Рик, разве мы не можем один раз в жизни почувствовать, что у нас достаточно денег? Пусть всего полгода. Даже четыре месяца.
Я пытаюсь уложить у себя в голове ее слова. Она хочет, чтобы мы потратили все деньги.
Это сумасшествие. Просто сумасшествие. Но в этом что-то есть.
— Посмотри на это как на инвестицию, — говорит она. — Мы вложим деньги в то, что имеет самую большую ценность. В хорошие воспоминания. Хорошие воспоминания на всю жизнь.
Я молча размышляю над этим. Джудит не нажимает на меня. Она просто сидит рядом, глядя на пляшущий в камине огонь. Чем больше я думаю об этом, тем больше я понимаю, что это правильно.
В конце концов, я говорю:
— Деньги как пришли, так и ушли.
Она улыбается мне. С гордостью за меня. И я знаю, что сделал правильное решение.
— Это будут лучшие зима и весна в нашей жизни, — обещаю я ей. — Пасха на Багамах. Нет, лучше круиз.
Она начинает смеяться.
— А еще лучше, — продолжаю я, — все планы я оставляю тебе.
Мириам за своим столом нет. Я просовываю голову в приоткрытую дверь Джима:
— Джим, мне нужна твоя помощь.
— Что там у тебя?
Я интерпретирую это как приглашение войти и закрываю за собой дверь. Он кладет ручку на стол и откидывается в кресле:
— Чем плохо преподавание — нужно проверять домашние задания.
— Так дай своим докторантам, пусть проверяют. Почему требовать с них меньше, чем ты требовал с меня?
— Хотел бы дать, да не могу, — вздыхает он. — Понимаешь, в результате идей Джонни я поменял столько в моем курсе по системам, что этот материал мои докторанты знают не лучше моих студентов. Ну, ладно, поплакался, и хватит. Что ты хочешь?
— Поплакаться тебе, — улыбаюсь я и продолжаю более серьезно: — У меня проблема. Я не знаю, что делать в случае, когда одна и та же группа людей занята в нескольких проектах и определенный тип умений является бутылочным горлышком.
— Рик, с каких пор тебя интересуют теоретические вопросы такого характера?
— В том-то и проблема, — вздыхаю я. — Вопрос не теоретический. Это то, с чем я столкнулся в Генмодеме: несколько проектов, при этом бутылочным горлышком является цифровая обработка, и она входит в каждый проект.
— Подойди к этому системно. Первый шаг: Найти ограничение. В твоем случае трудно найти бутылочное горлышко?
— Допустим, нет. Но почему ты решил, что бутылочное горлышко — это ограничение?
Джим использует слова «бутылочное горлышко» и «ограничение» как синонимы. Поэтому его реакция не удивительна:
— Я тебя не понимаю.
— Мы говорим о проектах. В проектах ограничением является критический путь.
— Гм-м-м… Бутылочное горлышко несомненно является ограничением. Но ты прав, критический путь тоже. Что мы должны делать в случае, кода у нас два ограничения?
— Больше, чем два, — говорю я. — Не забывай, что каждый проект имеет свой критический путь.
Я почти слышу, как в голове Джима крутятся колесики. Много ограничений… Можем ли мы взять каждый проект изолированно от других? Нет. Потому что, если мы это сделаем, мы будем вынуждены не учитывать бутылочное горлышко, а это неправильно.
— Рик, я не знаю. Я даже не знаю, откуда начать думать.
— Я тоже не знаю. И я думаю об этом не пять последних минут, а пять дней.
— Может, Джонни сможет помочь. Джим тянется к телефону.
Через несколько минут появляется Джонни. Рубашка вылезла из брюк, волосы взлохмачены — явное свидетельство того, что мы его оторвали от размышлений над чем-то серьезным. Я чувствую себя виноватым.
Он прямым ходом направляется к дивану.
— Спасибо, что спасли меня от полного отчаяния, — говорит он. — Я проснулся с одной глупой задачей в голове. Так с утра и хожу по кругу. Скажите мне, что у вас для меня простая элегантная задача, которую я могу красиво решить за пять минут.
— За этим тебя и позвали, — говорит ему Джим.
Я объясняю мою проблему.
Выслушав, Джонни говорит:
— У меня недостаточно знания о проектах.
— А у нас недостаточно знания об ограничениях. Так ты можешь помочь?
— Слепой ведет слепого, — вздыхает он. — Ладно. Будем думать вместе. Только, Джим, сначала мне нужен кофе.
— Мириам!
Я сижу у себя в офисе и читаю домашние работы моих студентов. Я преподаю четыре предмета и твердо верю в домашнее задание. В отличие от Джима мне нравится читать работы моих студентов. Это забирает много времени, но это единственный способ получить действительную обратную связь: чему я их научил как следует, где я поторопился, что ошибочно посчитал, что они должны бы знать. Я не нахожу это чтение скучным. Тем более что некоторые ошибки действительно смешные.
Стук в дверь.
— Да?
Появляется рыжая голова Теда.
— Я могу прервать вас на минуту? — вежливо спрашивает он.
— Да, конечно. Садитесь.
Время приема студентов не сегодня, но если вопрос настолько важный, что он приехал посреди недели, то я могу найти для него время.
— Я не знаю, как делать домашнее задание, — вздыхает он.
— С каких это пор студенты озабочены такими вещами? — улыбаюсь я.
Он нервно смеется.
