Это потрясение не прошло бесследно для Уолл-стрит, и в результате фондовую биржу вынудили объясниться. В понедельник 26 марта, вскоре после того как миновал период отсрочки, данный игрокам на понижение, и монополию Сондерса, по существу, уничтожили, биржа выступила с апологией в виде длинного и подробного описания кризиса с начала и до конца. В версии биржи особо подчеркивался вред, который мог быть причинен обществу, если бы монополизацию довели до конца. Вот объяснение биржи: «Одновременное исполнение всех контрактов по возвращению акций вынудило бы платить за них любую цену, назначенную мистером Сондерсом, а конкурентное предложение при недостаточном обеспечении могло привести к ситуации, известной по монополизации, имевшей место с акциями Northern Pacific в 1901 году». Затем биржа, стилистически подчеркивая свою искренность, заявила: «Деморализующие эффекты такой ситуации не ограничиваются контрактами, но влияют на состояние рынка в целом». Касаясь принятых ею мер — приостановки торгов акциями Piggly Wiggly и продления срока выкупа акций спекулянтами, — биржа утверждала, что обе они приняты в рамках существующих правил и установлений и поэтому безупречны. Каким бы высокомерным заявление ни казалось сейчас, оно было вполне оправданным: в то время не существовало иных правил, регулирующих биржевые торги.
Вопрос о том, честно ли — даже по своим правилам — играли биржевые спекулянты с деревенским простофилей, до сих пор обсуждается любителями биржевого финансового антиквариата. Есть одно, правда, не очень достоверное, доказательство, что сомнения позже стали одолевать и самих спекулянтов. Относительно того, что биржа могла и имела право приостановить торги, двух мнений быть не может. Биржа действовала в полном соответствии с регламентом. Но право отодвигать для играющих на понижение спекулянтов сроки исполнения их обязательств — совсем другое дело. В июне 1925 года, через два года после попытки Сондерса монополизировать рынок своих акций, биржа внесла в регламент дополнительную статью. В ней говорилось: «В каждом случае, когда, по мнению совета управляющих, создается монополия на ценные бумаги, которыми торгуют на бирже… совет управляющих имеет право отодвинуть сроки поставок по контрактам на эти ценные бумаги». Принятие этой поправки задним числом санкционировало прежние действия биржи, попытавшейся успокоить больную совесть.
Непосредственным следствием кризиса Piggly стала волна сочувствия Сондерсу. По всей стране, в глубинке, люди рисовали его себе в образе отважного борца за права обездоленных, безжалостно раздавленного биржей. Даже в Нью-Йорке, в логове биржи, как признала в редакционной статье Times, очень многие видели в Сондерсе святого Георгия, а в бирже — дракона. То, что дракон в конце концов восторжествовал, было «сильным ударом по нации, на две трети состоящей из “неудачников”, переживших момент триумфа, читая о том, что такой же неудачник смог выступить против биржи и наступить ей на горло, едва не раздавив насмерть злодеев-спекулянтов».
Сондерс был не тот человек, чтобы проигнорировать множество своих собратьев-неудачников, и решил извлечь из такого отношения пользу. Он нуждался в них, ибо положение его и в самом деле оказалось шатким. Самая большая проблема заключалась вот в чем: Сондерс не знал, что делать с 10 млн долл. долга, который следовало вернуть банкам-спонсорам, — таких денег у него не было. План монополизации — если такой план у него вообще имелся — предусматривал получение таких денег, за счет которых можно было бы погасить большую часть задолженности, при этом у Сондерса еще осталось бы очень много готовых к торгам акций. Хотя продажа акций даже по заниженной цене принесла Сондерсу вполне приличную по обычным меркам прибыль (по некоторым оценкам, он сорвал куш в 500 тыс. долл.), это была лишь ничтожная часть того, что он мог бы получить, но не получил. Возведенное им сооружение оказалось аркой без замкового камня.
Заплатив банкам все, что получил от спекулянтов и от продажи собственных акций, Сондерс остался должен кредиторам около 5 млн долл. Половину этой суммы он был обязан заплатить до 1 сентября 1923 года, а остаток — до 1 января 1924 года. Единственное, на что он мог надеяться, — это на выручку от продажи огромного количества акций Piggly Wiggly, остававшихся у него на руках. Так как Сондерс уже не мог продавать их на бирже, он прибегнул к излюбленной форме самовыражения — к газетным объявлениям. На этот раз Сондерс предлагал всем желающим купить по почте его акции по прежней цене 55 долл. за штуку. Однако вскоре стало ясно, что общественная симпатия и сочувствие — это одно, а готовность перевести симпатии в наличные — совсем другое. Все — в Нью-Йорке, Мемфисе или Тексаркане — были прекрасно осведомлены о спекуляциях акциями Piggly Wiggly, как и о плачевном состоянии финансов президента компании. Даже друзья Сондерса, его собратья-неудачники и простофили не повелись на его предложение.
Стоически приняв этот факт, Сондерс воззвал к местному патриотизму и гражданскому долгу мемфисских сограждан, обратив на них всю мощь своего красноречия. Он старался убедить их, что его финансовая проблема — одновременно и проблема общественная. Если он разорится, писал Сондерс, то это окажется ударом по чести и имиджу не только Мемфиса, но и всего Юга Америки. «Я не прошу милостыни, — писал он в одном из пространных объявлений, на которые у него всегда находились деньги, — и мне не нужны цветы на мои финансовые похороны. Но я прошу всех граждан Мемфиса осознать и понять: это серьезное заявление, и я делаю его, чтобы сообщить всем желающим помочь мне, что они смогут участвовать вместе со мной и другими моими друзьями, верящими в мое дело, в кампании привлечения граждан Мемфиса в партнеры Piggly Wiggly. Потому что, во-первых, это удачное вложение денег, а во-вторых, это правильно и справедливо». Второе объявление было еще более возвышенным. Оно гласило: «Разорение Piggly Wiggly станет позором для всего Юга».
Трудно сказать, какой из этих аргументов оказался решающим в убеждении граждан Мемфиса, что они обязаны таскать из огня каштаны для Сондерса, но его слова сработали, и скоро мемфисская газета Commercial Appeal призывала горожан помочь побитому местному парню. Ответ деловых лидеров города воистину воодушевил Сондерса. Была запланирована энергичная трехдневная кампания, в ходе которой Сондерс и другие ее организаторы рассчитывали продать 50 000 акций Piggly Wiggly гражданам Мемфиса по той же магической цене — 55 долл. Чтобы внушить покупателям уверенность, что никто из них не окажется в одиночестве, было условлено: если весь пакет акций не будет продан в течение трех дней, то все совершённые сделки будут аннулированы. Начинание было поддержано торговой палатой; в поддержку Сондерса выступили такие общественные организации, как Американский легион, Гражданский клуб и биржевой клуб. Благое дело решили поддержать даже конкуренты Piggly Wiggly — компании Bowers Stores и Arrow Stores. Охваченные гражданственным порывом волонтеры вызвались обойти дома граждан. 3 мая, за пять дней до начала кампании, в отеле «Гайосо» на деловой обед собрались 250 мемфисских бизнесменов. Когда Сондерс с женой вошли в зал, раздались бурные аплодисменты. Один из ораторов представил собравшимся Сондерса как человека, «который за последнюю 1000 лет сделал для Мемфиса больше, чем кто-либо другой». Вероятно, выступавший хотел поставить на место бог знает скольких вождей племени чикасо, аборигенов в этой местности. «Деловое соперничество и личные амбиции рассеялись, как туман под лучами солнца», — писал корреспондент Commercial Appeal в репортаже.
