"В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за другим теряются по свету и оставляют, наконец, одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему..."
(Николай Васильевич Гоголь - "Тарас Бульба")
"Что случилось, уже случилось, и случится еще когда-нибудь..."
(зулусское)
"Нам в какой-то мере повезло, мы жили во времени прошлом, живем при времени нынешнем, мы можем сверять то и это без чуждых вливаний в уши, более того, мы вправе судить всякое время подставив ему зеркала..."
ПРОЛОГ
(за ... года до часа "Ч")
.Как мало иной раз надо, чтобы перекроить карту мира, отправить в места "дикой охоты" людей достойных, а еще больше случайных. И все из-за того, что решето, которое просеивает людей и события, один раз то ли сбилось с ритма, то ли прохудилось по краю, и тот, кому по должности положено быть всеведающим, от скуки ли, а скорее от тоски по настоящему, от того ли, что ячейки решета век за веком становятся все мельче - соразмерно тому, как мельчает людская порода и вырождаются народы - решил не предугадывать ничего и дать полную волю течь событиям во все стороны разом...
Съехались на братчину...
- Вот это я понимаю - были времена! Собрал полк, взял город на шпагу - три дня твой - гуляй, и никакой трибунал ни пикни, если помяли кого-то не того. А не взял город, просто отстоял под ним, то можно и контрибуцию срубить. Теми же девами, например, взять.
Это "Третий" речь заводит, Миша-Беспредел путает рассказы о средневековье со сказками о кощеях.
Вполне возможно, все обошлось бы шутками, а "Шестой" (Лешка-Замполит) сварганил бы залихватский тост, но кто-то говорит:
- Жаль, что сегодня невозможно!
И произнесено:
- Как два пальца!
Слово сказано "Пятым", а к тому, что говорит "Пятый", носящий прозвище "Извилина", следует относиться со всем вниманием. Сергей-Извилина зряшными необдуманными словами не бросается.
- И не какой-то отдельный городишко - столицу, страну!
И умолкает, не собираясь ничего объяснять. Значит, взвешено, как на аптекарских весах, значит, так и есть, все взаправду - не отмахнешься. И только "Третий" по взятому разгону хочет еще что-то сказать, да и сказал бы, если бы не поперхнулся. Все притихают.
- То есть, хочешь сказать, в современном мире можно силами полка выставить на цыпочки какое-нибудь европейское государство, и никто не пикнет?
- Да, - подтверждает "Пятый": - Примерно так. Скорее столицу - что, в общем-то, для некоторых государств приравнивается к сдачи страны в целом, - уточняет он. - Только не полком, а силами до полувзвода войсковой разведки. Захватить город и удерживать под собственным контролем в течении двух-трех суток. В старом понятии - взять на шпагу, со всеми из этого вытекающими.
- Полтора десятка бойцов целый город?
- Семь, - еще раз уточняет Извилина. - Примерно миллионный, более крупный вытянуть уже сложно, - голосе его слышится сожаление, - Но миллионный вполне...
Извилина едва ли умеет шутить, да и не пытается - все это знают, но сейчас сомневаются, все-таки жизнь ломает человека, мало ли что произошло за последний год...
- Да... - задумчиво соглашается и как бы подыгрывает "Первый" (Георгий-Командир, за которым всегда первое и последнее слово): - Всемером тяжеловато. Вот если бы восемь или дюжина!
Все расслабляются, даже улыбаются. Все-таки еще никто не воспринимает сказанное настолько всерьез, чтобы озаботиться.
Если бы Извилина улыбнулся со всеми, к этому и не возвратились бы, но он, вдруг опять:
- Увеличение состава усложнит задачу и уменьшит шансы. Парадоксальность конкретной войсковой операции.
- Войсковая операция? - переспрашивает "Первый", которому положено все знать.
- Большей частью можно пройти в личной форме, с нашивками.
В правде слов мало: либо - да, либо - нет. Надо бы знать о чем собственно говорит Сергей-Извилина, на какие струны нажимает. Каждый держит у себя форму периода Державы, но шансов когда-то ее надеть остается все меньше и меньше.
"Седьмой" отодвигает стопку. Разговор начинался серьезный - не под вино.
Номер "Третий" - детина редких размеров с сожалением смотрит на стол...
Можно ли представить себе что-то более несерьезное, чем восемь голых мужиков в бане, которые под водочку планируют - ввосьмером! - поставить раком какое-то европейское государство? Причем, всерьез настроены, без дураков. Иной бы отмахнулся, другой усмехнулся, и только редкий бесшабашный, которых, нет-нет, но еще рождает русская земля, задумался - а почему бы нет? И попросился бы в соучастники...
Глава ПЕРВАЯ - "БАНЯ"
(дозорные "ЛЕВОЙ РУКИ")
СЕДЬМОЙ - "Петька-Казак"
Петров Юрий Александрович, воинская специальность до 1990 - войсковой разведчик, пластун в составе спецгруппы охотников за "Першингами", в 1978-79 - проходил практическое обучение в Юго-Восточной Азии (Вьетнам, Камбоджа). В начале 70-х войсковой разведчик 357 полка ВДВ (Боровуха-1) Сверхсрочная. Спецкурсы. Командировки в Афганистан. Был задействован в составе группы в спецоперациях на территории Пакистана (гриф секретности не снят). В 1990 был уволен за действия несовместимые с (...) сидел, бежал, несколько лет находился на нелегальном положении. Принимал участие в сербско-хорватских событиях. С помощью бывшего командира спецгруппы легализировался по новым документам, и после официального роспуска группы, проходил ежегодную переподготовку в ее составе частным порядком. Последние десять лет регулярно работает по контрактам в Африке (подготовка групп и участие в мероприятиях), соглашается на частную разовую: как розыск пропавших, доставка выкупа, обмен заложниками и пр.. Мастер ножа - фанатик, практик. Личный счет неизвестен.
По прозвищам разных лет:
"Петрович", "Петька", "Казак", "Черный Банщик" (в местах заключения), "Африка", "Шапка" (производное от "шапка-невидимка" - за умение маскироваться и скрытно приближаться к объектам), и другим (около 20 - по числу операций)
Вербовке не подлежит. См. приложение.
АВАТАРА - псимодульный внеисторический портрет основаный на базе новейших исследований ДНК (литературная форма):
...Для одних мир распахнут, как окно, для других он - замочная скважина. Для Петьки "Козырька", карманника и щипача, мир с колыбели приоткрылся на два пальца, и в эту узкую щель сыпались, как горох, тусклые будни. Осенью в ней отражался двор, задыхавшийся под шапкой серого, клочковатого неба, а зимой, мертвецами из могил, вставали сугробы.
Петька был мельче мелкого, к тому же последыш, про таких говорят, что родился в довесок. Его братья казались старше своих лет, а родители младше своих болезней. При этом и те, и другие бросали свой возраст в общую копилку, и семья становилась древней, как разросшийся за околицей дуб. На всех у них была одна крыша, одна печь и один смех. Поэтому, если кто-то смеялся, остальные плакали.
А плакать было отчего. Дыры они видели у себя, а деньги у других, и, точно слепцы на веревке, беспрестанно дергали друг друга, ощущая свою жизнь, как вставные зубы. Прежде чем париться в бане, они должны были наломать дров, а по нужде шастать в ночь, как филины...
Петька оказался смышленым, и рано понял, что живот у одного сводит от смеха, а у другого от голода. От постоянных дум о куске хлеба голова делалась, как вата. "А, правда, что людей на свете, как листьев в лесу?" - спрашивал он, ложась на желудок, чтобы заглушить его звон. "Да, сегодня четверг", - шипели ему. Не все ли равно о чем говорить, когда на уме одно...
Годы просверлили в Петькином мире черный ход, но через него пришли только сидевшие на шестах куры, да крикливый петух, которого зарезали за то, что пел раньше срока. Стуча крыльями, он бегал без головы, а его кровь потом долго мерещилась в блестках на бульоне. Раз Петьку водили к знахарке, она катала яйцо, заговаривая грыжу, и гадала по руке: "Не доверяй мужчине с женскими бедрами и женщине, с глазами как ночь..." Вернувшись домой, Петька никак не мог уснуть, ворочался с бока на бок, всматриваясь в ночь с глазами женщины, и видел в ее темных размывах женские бедра...
А потом он подрос, став выше табуретки, на которой сидел, и шире улыбки, за которой прятал слезы. Однажды ему надели картуз, всучили вместо портфеля плетеную корзину, и утопили в перешедший по наследству сюртук. Из школы Петька вынес, что "обедать" это существительное несовместимое с глаголом, а "время" местоимение, потому что у каждого оно свое. На уроках математики он постиг также, что мир проще таблицы умножения, и что "деньги" это числительное, он считал их в чужих карманах, а галок на плетне - по пальцам...
