— Я так и знала, что вы тут! Вставайте. Мизинчик велел, чтоб на всех приготовили обед.
Кряхтя, Алеха встал, затушил сигарету, поплевав на палец, потом достал кисет, повертел в руках и запихал туда толстый окурок.
— Хороша, — одобрил он. — Однако лучше махорки. Духовитей.
— Ну, идите же, — поторопила Саня. Дед Алеха неохотно пошел к двери, бормоча:
— Все начальники, один Чикин вкалывай. Эхма… От работы каторжанской потеряешь вид жига некий!
В машинном отделении было жарко, темно и шумно. Стучали поршни, лязгали шатуны, пыхала пламенем топка. Механик и кочегар, голые до пояса, занимались своим тяжелым делом, не обращая внимания на Степана Байду. С карабином между колен он сидел на железной ступеньке трапа и обливался потом. Механик попил и протянул кружку Степану:
— Браток, шел бы ты отсюда. Чего нас сторожить? Машинное отделение в какой хошь державе первый пролетариат. Мы за большевиков, подвоха от нас не будет.
Напившись, Степан отдал механику кружку и встал:
— Ну, коли так, пийду… А вы, як що тут змерзнете, приходьте до нас на палубу, погрейтесь.
Победители сидели в офицерской каюте и первый раз за все время обедали по-настоящему: ели из фаянсовых тарелок горячий мясной суп.
— Плыть будем до моста, — говорил Мизинчик, дуя на ложку. — Чтоб у белых сомненья даже не было. Куда шел «Ермак Тимофеевич», туда и идет. А уж кто на нем, этого они знать не могут.
Святополк кивнул:
— Да вообще мы там пригодимся. Какая ни есть, боевая единица… Пушку исправить можно, я смотрел.
— Ще и броневик везем, — напомнил Степан. — Тоже сгодится нашим.
Согласный ход военного совета нарушил дед Алеха:
— Этот корабль динамитом весь начиненный. Один разочек шарахнут из орудия, и полетим к небесам, как ангелы… Спустить его от греха под воду, динамит этот!
— Резонно, — согласился Святополк. А Саня вопросительно посмотрела на Мизинчика. Тот подумал и решил:
— Нет. Это боеприпас, который мы обязаны сдать нашим. Слишком он дорогой, чтоб им рыбу кормить. Но если уж припечет — ясное дело, потопим.
Постучавшись, вошел капитан.
— Моя каюта заперта. Не у вас ли ключик?
— Видите ли, у нас в отряде женщина, — объяснил Святополк. — Вы, конечно, согласитесь уступить ей каюту?
Капитан в недоумении оглядел обедающих: черноусый Степан, бородатый Алеха, стриженая, с торчащими ушами голова Сани…
— Женщина? А где у вас женщина?
Мизинчик заржал, даже ложку уронил:
— Не признал! Ай да Санька, совсем в мужицкое сословие перешла! Ничего не осталось бабского!
Саня вскочила, расплескав суп, крикнула командиру:
— Дурак безмозглый! — И с плачем выскочила из каюты.
Мост, который намеревались взорвать белые, разлегся поперек реки, опираясь па три каменных быка. Скопления войск не видно было: красные еще не подошли, а белые заблаговременно оттянулись на восток. На левом, западном берегу охранять предмостные укрепления осталась одна рота колчаковцев.
Стоя на мостике рядом с капитаном, Мизинчик разглядывал предмостные укрепления в бинокль. Тут же был и Святополк; в офицерской шинели с погонами штабс-капитана он выглядел очень импозантно. Мизинчик тоже надел снятый с одного из пленных френч, но рукава были ему сильно коротки. Впрочем, за версту, которая разделяла пароход и мост, едва ли это можно было увидеть, даже в бинокль.
А белые, охранявшие мост, давно уже смотрели в их сторону: кто-то даже нетерпеливо махал руками, предлагая пароходу поспешить.
— Дальше не ехай, — сказал Мизинчик капитану. Тот наклонился к медному уху переговорной трубы и передал приказ в машинное отделение:
— Стоп машина!
— Надо им посигналить, — продолжал Мизинчик. — Поломалась машина, исправляем.
… На нос парохода вышел матрос с двумя флажками и стал отмахивать.
— Ты ихнюю грамоту знаешь? — спросил Святополка недоверчивый Мизинчик. — Правильно машет?
— Всё правильно… Поломка машины, ремонтирую.
На мосту тоже появился сигнальщик, замахал флажками. Святополк переводил для Мизинчика:
— Торопитесь! Красные начали наступление!
Мизинчик ухмыльнулся:
— Передай им: торопимся, аж спина мокрая.
Сигнальщик на мосту отчаянно работал флажками, но Святополк даже не переводил. «Ермак Тимофеевич» тихо покачивался посередине реки. Прошла минута, другая… И вдруг с левого берега от леса донёсся грозный, все нарастающий гул. Не сразу Мизинчик со Святополком различили в нем крики «ура», голое кавалерийской трубы, глухой топот множества копыт.
— Наши! — заорал Мизинчик. — Точно вам говорю, наши!.. Капитан, полный вперед!
И действительно, наступление красных, которого давно ждали — одни с надеждой, другие со страхом и ненавистью, — началось. Началось без артиллерийской подготовки, чтобы ошеломить противника неожиданностью удара.
Из-за деревьев вынеслись конники и, крутя в воздухе шашками, поскакали к мосту. Ударили с опушки леса красные пулеметы. А пехотинцы бежали к реке, волоча на катках легкие плоты, неся па руках плоскодонные лодки-шитики.
Охрана предмостных укреплений и не пыталась сопротивляться. Бросив пушки, таща за собой пулеметы, белые бежали по мосту на правый берег. Там, за полверсты от воды, неровным пунктиром чернела линия окопов — главный рубеж колчаковской обороны.
«Ермак Тимофеевич» приближался к мосту. Мизинчик, Святополк, Саня и дед Алеха столпились у борта и тоже кричали «ура», махали руками проплывающим мимо лодкам с красными бойцами, плотам с пулеметами и ящиками патронов. А по мосту шла конница; ждали своей очереди пушки на конной тяге и тяжелые повозки обоза.
— Товарищи! Даешь! Даешь! — радостно орал Мизинчик. И вдруг с него будто сдуло фуражку, грохотом сыпанули пули по стенке каюты. Это по пароходу дали залп с проплывающего шитика.
— Оглашенные! — Дед Алеха первым кинулся от борта. — Погоны сымите! Погоны на вас!
Не чувствуя ветра и холода, Мизинчик сорвал с себя офицерский френч с погонами; скинул колчаковскую шинель и Святополк.
Но с берега по пароходу уже била прямой наводкой пушка красных. Со звоном разлетелись стекла рубки, загорелась палубная надстройка, и Алеха с бывшими колчаковцами кинулся тушить, заливать огонь.
— Мезенчик! — надрывался дед Алеха. — Динамит! Кидай его к бесу за борт!.. Слышь?
Выстрелом из трехдюймовки снесло половину трубы. Дым из обрубка не хотел идти вверх, стелился черными клочьями над палубой. Капитан (он, несмотря па опасность, не покинул поста) горестно смотрел, как рушится его пароход.
Кто-то из матросов сообразил — принес кумачовую рубашку. Саня торопливо спустила бело-зеленый флаг, привязала к фалу рукавами красную рубаху и подняла ее вместо гюйса — корабельного флага… Стрельба прекратилась.
… Последние всадники покидали мост, готовилась уже вступить на него артиллерия красных, когда на помощь колчаковцам пришло неожиданное подкрепление.
Из-за поворота реки медленно выполз бронепароход. Собственно, это был не пароход, а баржа с буксиром-толкачом сзади. Колчаковцы обшили ее броневым листом и вооружили двумя шестидюймовыми орудиями. Орудия для надежности были огорожены с трех сторон покатыми стенками из брони. Почти одновременно раздались два басистых пушечных выстрела: плавучий бастион бил по мосту.
Первые снаряды подняли столбами воду далеко за мостом. По ясно было, что пристрелка займет немного времени.
— Это что еще за гадина? — с тревогой спросил Мизинчик.
Святополк объяснил:
— Бронепароход… Я про него слыхал. Разобьют ведь мост, как пить дать, разобьют.
— То есть как это разобьют? — возмутился Мизинчик — А мы, выходит, зря старались? Ну нет, шутишь!
И он кинулся к пушке Гочкиса. Святополк поймал его за локоть:
— Бесполезно. Это все равно что из рогатки… Там броня в дюйм.
Мизинчик в бессильной ярости заскрипел зубами. А снаряды с бронепарохода уже нашли свою цель: полетели каменные брызги от опоры моста, встала дыбом покореженная балка перил.
— Неужели ничего нельзя сделать? — Саня изо всех сил старалась не заплакать. — Эго же наш мост! Взорвать не дали, а теперь…
Никто ей не ответил. Степан с дедом Алехой угрюмо наблюдали за обстрелом моста, а Мизинчик и Святополк, отойдя от борта, совещались о чем-то вполголоса. Потом Мизинчик объявил:
— Слушай приказ! Всем переходить на плот! Останемся трое: я, Святополк и дед Алеха…
Очередной снаряд попал в настил моста. Заржали, надрывая душу, раненые лошади артиллерийской упряжки. Обрывая постромки, разворотив перила, пушка тяжело перевалилась через край настила и рухнула в воду. За ней полетел зарядный ящик с неуспевшим спрыгнуть ездовым…
Теперь по барже стреляла с берега артиллерия красных. Но тяжелые орудия еще не подоспели, а трехдюймовкам толстая броня была не по зубам. Бронепароход, по-черепашьи медленный и неуклюжий, был и неуязвим, как черепаха.
