— Что ж, может быть. Хотя рисково все это, майор. Ох как рисково.
— А что мы теряем? — дернул плечом Проскурин. — Состав-то с путей никуда не денется. Не взлетит же он, крыльев у него нет, не самолет чай. И плавать поезд не может. Так что как только выйдет составчик на основную магистраль — сразу окажется в ловушке. Ничего с ним уже не сделаешь.
— А с солдатами и техниками как быть?
— А что с солдатами и техниками? — нахмурился Проскурин, — Что с ними станется-то?
— Да ничего, — протянул Максим. — По-моему, их-то отсюда никто живыми выпускать не собирается.
— Ну, насчет солдат не знаю, а с техниками все просто, их выпустят. Зачем Саликову новых подбирать, когда можно еще этими попользоваться?
— Для чего? — не понял Максим.
— Как для чего? Ну, полковник, ты меня удивляешь временами. А крылья самолетам приделывать кто будет? Дядя Вася с огорода? Нет, брат, чем новую команду набирать, уж лучше этих использовать на всю катушку. А после с лих расписочку возьмут, беседу проведут, чтобы никому ни слова, ни полслова — ни семье, ни жене, ни детям. Вы, армейские, народ подневольный. Что прикажут, то и делать будете. Так-то, брат. А с солдатами… Ничего с твоими солдатами не станется.
— Ну да, с одним уже не сталось. Ты ему это расскажи.
— А что мне ему рассказывать? Они же в любом варианте не сразу за солдат примутся. Наверняка подождут, убедятся, что состав прошел, и только тогда займутся срочной службой. Случись какая-нибудь поломка-накладка, не Саликов же с Сивцовым с ломами под состав полезут, верно? Ну и мы, понятное дело, стоять зевать не будем. Как только состав выкатится на основной путь, сразу отрядец ОМОНа подгоним. Или спецназа. Или опергруппу. Кого хочешь. Короче, тут уж тебе карты в руки, полковник.
Максим подумал и пришел к выводу, что в рассуждениях Проскурина есть смысл. В общем-то, фээскашник все говорил правильно. Если поезд выпустить на основной путь, то деваться ему некуда. Априори можно сказать, что причастность одного из главных виновников всей этой затеи доказана. Даже если руководство железной дороги знает, что за груз в вагонах — в чем, правда, Максим очень сильно сомневался, — бумаги Саликову уже не отозвать. Эмпээсовцы будут свою задницу прикрывать.
И насчет срочной службы Проскурин, пожалуй, тоже прав. Надо ведь будет кому-то и здесь, на заводе, «порядок наводить», чтобы следов не осталось. Снять ограждения, прожектора, лампочки побить, стекла. Одним словом, создать впечатление запущенности. Разрухи. Для этого срочная служба и понадобится. А уж потом… Потом наверняка солдат постараются убрать, но будет поздно. Он, Максим, сумеет сделать так, чтобы к тому времени на заводе народу хватало.
— Ну и прошелся я вокруг, — продолжал свой рассказ Проскурин. — Огляделся.
— Заметил что-нибудь любопытное?
— Заметил, а как же? Ангары самолетные они снимают, сворачивают. На площадке вертолетной «Ми-24» стоит, видать, тот самый, о котором мне Алексей рассказывал, но его скорее всего к утру перегонят куда-нибудь. Вагончики посчитал.
— И сколько их? — поинтересовался Максим.
— Ровным счетом тридцать две штучки.
— Зачем так много?
— А кто же их знает? Вот состав поймаем, тогда и проверим. Однако сам посуди, по два танка или по две БМП на вагон — уже восемнадцать вагонов. Плюс крылья от самолетов да фюзеляжи раздельно пойдут.
Максим попытался посчитать в уме:
— Ну и что? В самом пиковом случае двадцать восемь получается.
— Ну, отец, — вздохнул Проскурин, — не знаю, чем ты недоволен. Хочешь, обратись к Саликову, спроси: «Товарищ генерал-лейтенант — или кто уж он там, — зачем это вам тридцать два вагончика понадобилось, когда вполне двадцатью восьмью могли бы обойтись?» Думаю, он с удовольствием растолкует тебе, что к чему.
— Ладно, не ерничай, — повернулся к нему Максим. — У меня тоже есть чем тебя порадовать.
Он выложил Проскурину на колени пачку фотографий. Тот посмотрел карточки. Что ни говори, а Панкратов действительно был мастером своего дела. Снимки получились четкие, ясные, даже номера на вагонах можно было прочесть. И танки получились, не машины — красавцы. Опять-таки почти в каждом кадре можно было заметить ту или иную особенность местности: то часть завода проглянет, то деревья на фоне неба. Одно, особенно высокое. Привязка хорошая, решил Проскурин. Если, конечно, спилить не догадаются.
— А негативы? — спросил он.
— У меня негативы, у меня. Успокойся.
— Как гомик, не выступал там?
— Да куда ему? — Максим усмехнулся. — Ты такого страха на парня нагнал — больно смотреть было. Побледнел, я думал, потом истечет насмерть.
— Будет он еще права качать, деньги требовать, говнюк, — пробормотал себе под нос Проскурин. — Пусть спасибо скажет, что я на него и правда дел не навешал.
— Да ладно, ладно, успокойся. Ну, чем теперь занимаемся?
— Давай, Паша, к железнодорожному вокзалу, — приказал Проскурин, словно за рулем сидел его собственный шофер, а машина была его персональной машиной, а вовсе не Максима.
Солдат покосился на полковника, и тот кивнул:
— Давай, давай.
На вокзале Проскурин спустился в камеру хранения, открыл ячейку, вытащил свои бумаги, проверил, все ли на месте, убедился, что все, и с облегчением вздохнул. Значит, не нашли пока. Ну и слава Богу. «Кипарис» и обойму он тоже забрал с собой. Сунув тетрадь с картами в карман, а автомат за брючный ремень, Проскурин поднялся наверх и сел в «Волгу».
— Теперь вот что, — так же беспардонно обратился майор к водителю, — ты, командир, подбрось-ка меня до библиотеки какой-нибудь. Есть у вас здесь крупная библиотека?
— Есть, конечно, — кивнул Максим.
— Вот до нее и подбрось. На, держи, — он выложил на сиденье «добычу». — Положи-ка лучше к себе в сейф, там надежнее будет. Тут полетная карта Алексея и все мои соображения. Соображения-то можешь особенно не читать, а карту береги. Она — наше единственное доказательство.
— А сам Алексей что?
— Алексей — Алексеем, а карта — картой. Про Алексея уже сказали, что он сумасшедший, хотя, когда это дело выплывет на свет Божий, свидетелем он, конечно, будет бесценным. Но карту спрячь и не показывай никому.
— Хорошо. — Максим усмехнулся. — А пушка?
— Пушку я у одного из хлопчиков Сулимо одолжил. Хорошее оружие. Приметное. По нему можно кое-что разузнать. Потом займемся. А пока спрячь все это добро поглубже.
— Ясно.
У здания городской библиотеки Паша притормозил.
Проскурин выскочил из машины и, наклонившись к переднему окошку, сказал Максиму:
— Ты вот что, полковник. Не скажу, что очень боюсь, а так, на всякий случай, съезди в третью больницу, где мы утром встречались. Травматология, четвертый этаж, двенадцатый бокс. Алексей там лежит. Скажи, что я тебя прислал. Сними с него официальные показания, обязательно врача заставь подписать, что, мол, больной находился в здравом уме и твердой памяти. Ну, в общем, все такое, сам знаешь.
— Хорошо, понял. — Максим улыбнулся. Проскурин иногда разговаривал с ним как с новичком.
— Все, ладушки. Я пока здесь в газетах пороюсь, думаю, часика через три-четыре буду. Бывай, полковник. — Проскурин повернулся и взбежал по ступеням библиотеки.
Водитель проводил его взглядом и покачал головой.
Максим заметил этот жест, усмехнулся и сказал:
— Но малый дельный.
Паша философски пожал плечами:
— Куда теперь, товарищ полковник?
Проскурин неожиданно обернулся и от самых дверей крикнул:
— И вот еще что. Ты машину-то у ворот не ставь, загони куда-нибудь в переулок. А то, блин, светишься, как три тополя на Плющихе.
Максим согласно кивнул головой. Проскурин потянул массивную дверь и скрылся в здании.
— Ну так куда едем-то, товарищ полковник? — напомнил о своем существовании шофер.
— Значит, так. — Максим секунду подумал. — Отвези-ка меня для начала в прокуратуру, затем в третью горбольницу. А потом поедешь спать. Но только к восьми вечера будь на месте. Завтрак мы, судя по всему, уже прозевали. — Он полез в карман, вытащил пару купюр, протянул солдату. — Заскочи по дороге куда-нибудь, поешь.
— Спасибо. Вечером где ждать-то? — деловито спросил солдат, выезжая на оживленную улицу. — У главного входа, я понял, не стоит.
— Где-нибудь за углом приткнись.
— Ясно. — Паша широко зевнул. — Извините, товарищ полковник. Спать хочется — сил нет.
— Ничего, скоро отоспишься.
Открывая дверь кабинета, Максим внимательно осмотрел печать, потом проверил, на месте ли клочок фольги. Все было в порядке. Убедившись, что в кабинет никто не входил, Максим прошел к сейфу, открыл его и положил в стальную утробу полетную карту Алексея, показания раненого лейтенанта, негативы, бумаги Проскурина, «кипарис» и обойму. Заперев сейф, он убрал ключ в карман, где лежала пухлая пачка фотографий. Не собирался Максим оставлять его здесь. Слишком дорого стоила информация, которая содержалась в стальном шкафу. Чрезвычайно дорого.
