Щелк, щелк – дважды дернулся затвор «марголина», выбрасывая горячие гильзы. На груди дежурного офицера возникли две красные точки. Милиционер откинулся на спинку офисного кресла и натужно захрипел.
Приблизившись вплотную к раненому, старший лейтенант хладнокровно приставил к его виску цилиндр глушителя и плавно надавил на спуск. Дежурный офицер кулем рухнул на пол, последний раз дернув ногами в предсмертной агонии.
Свою миссию Малик Негаев выполнил, и сейчас, глядя на трупы, он вдруг ощутил внутреннюю дрожь неизведанного восторга.
«Оказывается, убивать – это здорово», – пришел он к неожиданному выводу, проведя горячим от стрельбы глушителем по щеке. Смерть возбуждала его сильнее, чем власть закона и власть больших денег.
Выйдя из кабинета, Малик прикрыл за собой дверь и направился к выходу. Он выполнил то, то от него требовалось, теперь наступала очередь друзей дяди Заурбека. Как предполагал старший лейтенант, целью нападения на управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков было вскрытие кабинета «гестапо». Но все оказалось иначе.
Едва войдя в холл, Заурбек Негаев нетерпеливо выслушал племянника, потом утвердительно кивнул и спросил:
– Остальные спят?
– Да, я им влил в кофе лошадиную дозу снотворного.
– Отлично. Аслан, займись ими.
Длиннобородый чеченец, выхватив из голенища сапога длинный кривой нож, ринулся в комнату отдыха.
Кабинет внутренней безопасности никто вскрывать не стал, вместо этого, отключив сигнализацию, взломали металлическую дверь-решетку, прикрывающую вход в оружейную комнату. Добычей налетчиков стали двести автоматов Калашникова, полторы сотни различных пистолетов и дюжина пулеметов. А также – цинки с патронами. Все оружие и боеприпасы загрузили в микроавтобусы, заранее подогнанные к зданию УБНОНа.
Когда последний ящик был уложен в пыльный салон, Малик неожиданно спохватился и спросил у дяди:
– А как же документы? – имея в виду заведенное на него «дело» службой внутренней безопасности. В глубине души он все еще надеялся, что после сегодняшней резни его жизнь неожиданным образом вернется в прежнюю колею. Но чуда не произошло…
Заурбек смерил племянника пристальным взглядом, как бы решая про себя, стоит ли с ним возиться или все же лучше оставить здесь. Наконец определившись, он раздельно произнес:
– Не переживай, все будет в лучшем виде. После сегодняшней ночи тебя никто искать не будет.
Полковник Негаев не успел закончить фразу, как со звоном разлетелись стекла, и из окон управления вырвались снопы огня. В одно мгновение особняк был охвачен пламенем…
Половину оружия, захваченного в управлении, чеченские боевики, приехавшие вместе с Заурбеком Негаевым, увезли в Чечню, остальное спрятали в склепе на заброшенном христианском кладбище.
Той же ночью Малик покинул Северный Кавказ. Уже через сутки он был в Пакистане, где полгода провел в учебном лагере талибов.
Почти неделю все мировые агентства информации наперебой смаковали подробности нападения на Управление ОБНОНа. В списке погибших борцов с наркотиками значилась и фамилия старшего лейтенанта Негаева.
Вернувшись в Россию, он поселился в небольшом поселке Ростовской области.
* * *
Позже Малик узнал, что его дядя Заурбек был руководителем одного из чеченских джааматов, подпольной террористической организации, созданной по принципу масонской ложи, имеющей выходы на самые высокие сферы власти.
Только благодаря своему дяде Малик жил ни в чем не нуждаясь. Официально он числился владельцем местного ночного клуба. Это поначалу ему было интересно, но уже через месяц-другой жизнь превратилась в рутину. И, вспоминая слова Заурбека Негаева, Малик мечтал о том времени, когда все закончится и он сможет увидеть небо в алмазах.
С тех пор прошло полтора года, и вот о Малике вспомнили. На междугородный разговор его пригласил дядя. Разговор был по-мужски коротким.
– Ты должен мне помочь, после чего поедешь в Европу. Богатая страна, гражданство, перспективный бизнес. И все это ждет тебя. Но следует поторопиться.
– Я готов, – коротко ответил племянник. Чего бояться человеку, который уже давным-давно числится в покойниках.
Ступив на перрон пригородных поездов, Малик Негаев пустым взглядом зомби наблюдал за приближением зеленой гусеницы плоскомордой электрички.
* * *
Сергей Пелевес открыл глаза, но ничего не увидел. В гостиничном номере стояла кромешная темнота. Привычным движением капитан третьего ранга взял с прикроватной тумбочки большую пластиковую бутылку «Нарзана» и с жадностью припал к горлышку.
Шипя и пузырясь во рту, прохладная жидкость оросила пересохшее нёбо и заструилась по не менее пересохшему пищеводу. В несколько больших глотков военный моряк осушил бутылку, бросил ее возле кровати и, с облегчением откинувшись на подушку, громко и смачно рыгнул.
На смену утоленной жажде пришла новая напасть, где-то далеко в мозгу медленно, как старая «рогатая» мина, сорванная штормом с ржавого троса, поднималась острая пульсирующая боль, вечная спутница похмелья.
Прикрыв веки, офицер усилием воли стал давить боль. Это была особая методика, которой обучают «избранных из избранных» морских диверсантов – боевых пловцов. Сперва выискивалась болевая точка, потом мысленно блокировалась, как будто эта самая точка загонялась в воображаемый сачок. Как только боль оказывалась в силках, ее «выдергивали», вынося из сознания.
Спустя несколько минут боль утихла, но тут же Сергей запоздало сообразил, что сон окончательно прошел. Поднявшись с постели, капитан третьего ранга взял с тумбочки пачку сигарет и зажигалку, шлепая босыми ногами по полу, подошел к балконной двери. Со двора на Пелевеса дохнуло ночной прохладой, но спецназовец ее дуновения даже не почувствовал. Его тренированное тело было морозоустойчивым.
Вытащив из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, прикурил. Облокотившись на перила балкона, он уставился в даль, туда, где в бледно-желтом свете ночного месяца можно было разглядеть неровные очертания Кавказских гор. Мысли офицера перетекали вяло, как вода в старом затхлом болоте, впрочем, как таковых конкретных мыслей у Сергея не было. Он с детства не любил голову ломать над всякой ерундой, и профессиональным военным решил стать по той причине, что в армии за тебя подумают и решат, как ты должен поступить, и отдадут соответственный приказ. А ты должен лишь в срок и четко его выполнить. И за это тебе будет и слава, и почет.
Сын тихого и скромного вильнюсского бухгалтера был абсолютно не похож на своего отца. Отличник в средней школе, спортсмен-разрядник (брал призы на районных соревнованиях по самбо, боксу, пятиборью). Видимо, сказалась наследственность по материнской линии, у которой в роду были донские казаки, московские «щипачи» и даже один цыган приблудился. Крепкая мускулатура, приличный объем общих школьных знаний позволили ему с первого раза поступить в Ленинградское Военно-морское училище имени Фрунзе. Исполнительный и практически незаметный курсант привлек внимание руководства училища, и уже после второго курса ему предложили сменить штурманский на закрытый факультет, носящий условное название «морские диверсии».
Долго думать Сергей Пелевес не любил, если начальство считало, что нужно переводиться, значит, так действительно будет лучше.
Теперь учеба пошла совсем с другой интенсивностью, но курсант быстро втянулся – и в многочасовые марш-броски, длительные заплывы с аквалангами и без, зубрежку различных типов мин, а также прыжки с парашютом, стрельбы и рукопашный бой воспринимал обыденно.
Последний курс Сергей не бывал в Ленинграде, колеся по военным флотам, базам и полигонам огромной Советской империи. Диплом и офицерские погоны он получил в секретном учебном центре на озере Иссык-Куль. Но повоевать новоиспеченному «фрогмену» не довелось. Советский Союз вступил в эпоху деградации под названием «перестройка», империя стремительно сдавала свои стратегические позиции в «холодной войне». Вскоре политическая деградация пришла к своему логическому финалу, великая держава перестала существовать.
Командир боевой группы отдельного отряда «Парус» морского спецназа старший лейтенант Сергей Пелевес происходящее воспринимал с безразличным спокойствием (наверняка сказались отцовские гены). Многие офицеры уходили со службы, бросаясь в кипящий водоворот свободного предпринимательства.
Сергей же по-прежнему исправно нес службу на Калининградской военнно-морской базе и не помышлял возвращаться в незалежную Литву к родителям или хотя бы написать рапорт на увольнение. Много думать боевой пловец не любил.
Если ты не замечаешь перемен, это еще не значит, что они не происходят. С каждым годом служить становилось все сложнее, флот хирел, адмиралы думали о виллах, которые можно возвести, если что-то из военного имущества «толкнуть на сторону».
