По закрытым ставням, заколоченным воротам, отсутствию машин во дворах Решетников понял, что в соседних домах никто еще не живет, наверняка они находились под охраной. Стоило бы спросить у сторожей, как давно появлялся хозяин, но, побродив по поселку, Решетников таковых не обнаружил. Успокоив себя тем, что нарушает неприкосновенность жилища, выполняя поручение клиентки, он еще раз позвонил ей из машины и, не дождавшись ответа, перелез через забор.
С крыши пристройки можно было попасть в дом, если влезть в треугольное окошко мансарды — единственное, не забранное ставнями. Убедившись в своем полном одиночестве на обозримом пространстве, Решетников вернулся к пристройке, подтянулся, уцепившись за балку, и вскарабкался наверх. Осторожно, чтобы не продавить ботинками черепицу, приставными шажками добрался до окошка, всмотрелся в темноту, но ничего, кроме деревянного края стола и обнесенных вагонкой стен, не увидел. Дверь с обыкновенным врезным замком, сквозь которую наверняка можно было проникнуть в основное помещение, притягивала как магнит.
Толстый клинок штыка к самозарядной винтовке «гаранда» в щель между плотно пригнанными створами не пролезал, пришлось вынуть стекло. На наружной раме оказались шпингалеты, внутреннюю удерживал единственный крючок. Окошко было узким, но и Решетников мощной комплекцией не отличался, пришлось разве что снять пиджак.
Даже беглого осмотра чердака оказалось достаточно, чтобы убедиться в отсутствии чего-нибудь, заслуживающего внимания: слишком доступен был путь сюда, и хозяева наверняка знали об этом. Как и ожидал Решетников, дверь служила более серьезной преградой для взломщиков, у которых в отличие от него не было набора отмычек «РК1350» в кожаном футляре, позволявших справиться с любым замком — английским, автомобильным или гостиничным специальной конструкции.
В нос ударил запах сырости, мышей и гнилых яблок. Лестница спускалась в сенцы. Одна из дверей вела во двор и была заперта на засов, другая — в комнату. Несмотря на наличие замка, она оказалась незапертой.
Камин, тахта, буфет с посудой, накрытый клеенкой круглый стол с керамической вазой посередине представляли убранство помещения, служившего гостиной. Решетников поводил лучом по стенам, обнаружил счетчик с вывинченными пробками, несколько дешевых картин в лакированных рамах, представлявших интерес только потому, что какая-нибудь из них могла закрывать нишу или сейф. Он решил отложить детальный осмотр на потом, но перед тем как переступить порог гостиной присел и направил луч по полу вскользь — в направлении внутренней двери с матовым рифленым стеклом.
В косо падающем свете виднелась едва различимая гладкая дорожка, рознившаяся от припорошенной пылью и песком остальной поверхности пола — словно кто-то прошел, протащив за собой сухую половую тряпку. Решетников еще раз осветил сени, но никакой тряпки не обнаружил. Стараясь не наследить на вытертой полосе, он прошел по скрипучему полу и толкнул дверь.
У противоположной стены под окном стояли две широкие кровати, составленные рядом и застеленные одним плюшевым покрывалом. Поперек кровати навзничь лежало тело женщины с залитым кровью лицом. В откинутой руке ее был зажат пистолет.
Стекла тоненько задребезжали. Далекий заунывный вой нарастал, превращался во все более узнаваемый звук реактивных турбин самолета, грозивших развалить поселок, сверху, должно быть, походивший на театральные декорации из крашеной фанеры, а потом, достигнув апофеоза, рев этот стал исчезать, пока вовсе не растаял в заоблачном далеке.
Видавший виды Решетников почувствовал, как захолонуло сердце, а к горлу подступила тошнота. Он опустил фонарь и, закрыв глаза, прислонился к стене. Простояв так несколько минут и лихорадочно соображая, как поступить, не нашел ничего лучшего, чем вернуться в сени, подняться по лестнице и вылезти в окошко обратно. Спустившись с пристройки на землю, он присел на каменный выступ в фундаменте, закурил и позвонил по сотовому телефону Каменеву.
— Алло, — раздался знакомый голос. — Говорите, я вас слушаю.
— Саня, это я, Викентий, — с трудом проговорил Решетников. — Бросай все к чертям и приезжай сюда!
— Где ты?
— Кажется, в глубокой жопе…
Прошел и час, и второй, и третий, а людей и машин не убывало. Словно зрители съезжались на представление, не начинавшееся по неведомой причине. Уткнулась в забор «канарейка» с дежурившим на связи сержантом; подкатил к самому крыльцу «Форд» с прокурорской группой; замер посреди дороги «УАЗ» с экспертами из областного УВД. К полудню подъехала труповозка. Молодой врач в наброшенной поверх мятого халата болониевой курточке беседовал с советником юстиции; пыхтел папироской кинолог, подкармливая «Педдигри-пал» пса с лоснящейся на солнце палевой шерстью. Двое, присев у калитки, осторожно укладывали слепки следов в пластиковые пакеты.
— Около пяти видела, — отвечая на вопрос милицейского капитана, говорила женщина из местных, — сказала, что должны привезти саженцы.
— Кто и откуда?
— Этого не знаю.
— А до нее вы кого-нибудь видели?
— Видела, а как же. Адамишиных, вон та дача, под шифером… Бабка и сноха приезжали в такси. Потом… потом этот, как его… железнодорожный начальник приезжал на «Волге», говорил, в воскресенье собирается семью привезти на жительство. Вон там он в прошлом году купил…
Каменев сидел на деревянной колоде возле пристройки — то прислушиваясь к разговору, то переключаясь на следственные действия, проводившиеся, с его точки зрения, слишком долго и нерасторопно. Как назло, никого из прибывших оперативников он не знал, его тоже не знали, но представляться он не спешил — не видел в этом смысла. Сказал только следователю, что работает в сыскном агентстве.
Решетников все это время из дома не выходил, его допрашивал следователь прокуратуры дотошно, но не предвзято.
— Получается, что прямо от вас она приехала сюда на дачу, — сопоставив показания, вслух предположил пожилой следователь, то и дело морщившийся от боли в желудке или пояснице, — электричкой в три пятнадцать, так?.. Эй, вы там! Есть что-нибудь свеженькое?
Последний вопрос был адресован экспертам, сгрудившимся под распахнутым настежь окном.
— Свеженькие только следы сыщика, — ответил молодой улыбчивый криминалист со спринцовкой в перепачканной гипсом руке. — Есть еще следы женских туфель, возможно — убитой, но это уже не свеженькое, а черственькое, размытое дождем и припыленное ветром.
— Это все?
— В доме обнаружены пальцевые отпечатки, — сообщил из спальни криминалист.
— Тридцать пять — сорок часов тому, — вклинился судебный медик, — точнее не спрашивай, вскрытие покажет.
Следователь писал, перечитывал и снова писал, казалось, позабыв о Решетникове. Тот сидел на табуретке, положив смиренно руки на колени, и понуро ждал очередного вопроса.
— Зачем ей было поручать вам следить за мужем, если она собиралась застрелиться? И зачем было приезжать сюда, на дачу? Предположим, он вернулся бы через неделю, не нашел ее дома, приехал бы сюда, обнаружил разлагающийся труп… Ни посмертной записки, ни очевидных мотивов, — отложив писанину, задумчиво проговорил следователь.
— Очевидных мотивов нет, — согласился Решетников.
— Вот именно. Вы говорите, состояние ее было нормальным?
— Если хотят рассказать о преступлении, как вы понимаете, то идут не к нам, а к вам. А у нас все между «хочется» и «колется»: что-то подозревают, но не уверены, просят проверить.
— Можно выносить? — демонстративно глянув на часы, спросил санитар.
— А доктор что говорит?
— Доктор закончил.
— Тогда выносите.
Голоса разом смолкли, все, кто закончил работу, поспешно вышли во двор. Мимо Решетникова пронесли носилки с трупом Богданович, укрытым одеялом.
Следователь предложил «Яву» Решетникову, зная, что свои у него кончились.
— Проводила мужа на вокзал, — загибая пальцы, забормотал он, — потом поехала в частное агентство и поручила следить за мужем. Мотив — нелады в семье, подозрение в двойной жизни, обнаруженный пистолет «лепаж» и валюта в крупных размерах. А почему не пришла раньше? — посмотрел он на Решетникова. — Например, неделю назад, когда он ее избил? Дождалась бы, пока уйдет на работу, и пришла. Нелогично, а?
— Кофе выпью, тогда погадаю на гуще, — оторвал от сигареты фильтр Решетников. — Может, взаперти он ее держал? Может, сам за ней кого-нибудь присматривать подрядил? Я о ней-то толком ничего узнать не успел. Из всего, что наводит на размышления, — только след от тряпки. Ясно, что самоубийца собственные следы затирать не станет.
В комнату вошел лейтенант, протянул следователю трубку радиотелефона:
