Гриневич продолжил разговор, напомнив Романову его же слова о том, что тот в федеральном розыске.
– Ты можешь рассчитывать на мои связи. Я многим людям оказал дружеские услуги, могу рассчитывать на вознаграждение или попросить помощи. Некто Реми Миро, к примеру, может сделать тебя гражданином любой страны. Настоящие паспорта, а не классные фальшивки.
Романов ответил ему в схожем ключе:
– Мне не нужен напарник. Мне не нужны ваши связи. Если я воспользуюсь вашими связями, а вас возьмут за задницу, они могут вывести на меня. Вам лучше не знать, какими путями я пойду. Для меня важно, что о них буду знать только я. Что никто не потянет их и не выведет на меня. И еще мне нужна независимость, полная свобода действий. Вы трезвый человек и вряд ли захотите проследить за ходом событий или контролировать каждый мой шаг.
– Для чего?
– Чтобы, если понадобится, исправить ошибку, подкорректировать, подсказать. Я не нуждаюсь в советах, пусть даже я ваш должник. Если я ошибусь, меня уже никто и ничто не спасет. Завтра в это же время вы получите ответ. До свидания.
– Да, всего хорошего. Но если ты захочешь дать ответ раньше, позвони сюда. 223-23-10. Записать?
– Я хорошо запоминаю цифры.
У Гриневича пропала куда-то мелодия из фильма «Профессионал». Он усомнился в мастерстве Романова, едва увидел его. В образ верить куда проще и надежнее, нежели в живого человека. Наверное, все дело в ответственности. С призрака не спросишь. Чего не скажешь о живом человеке.
Он нервно зашагал по гостиной. Прикурив, бросил спичку в камин и остался стоять, облокотившись о мраморную полку. Он не мог скрываться вечно. Даже полгода – для него срок устрашающий. Но именно столько может уйти у Романова на подготовку. Черт его возьми, выругался Гриневич, понимая, что без связей Романов никто, безымянный стрелок.
1
Костя дошел до ворот в сопровождении Феликса. Старый сенешаль открыл неприметную калитку, вмонтированную в кованую створку ворот, и попрощался.
Романов не стал заранее интересоваться, кому принадлежит эта сеньория.[1] Равно как отказался от идеи выяснить это у самого Гриневича. Последний знал, что его гость относится к категории людей, которые не задают праздных вопросов, не заполняют пустыми словами неловкие паузы в разговоре, если того не требует работа. Он не хотел настораживать Гриневича даже такими мелочами.
Аллея вывела его на проезжую дорогу. Романов оставил без внимания молодую пару, с полувзгляда распознав в ней туристов. Его внимание привлекла женщина лет тридцати с откровенным каре на вороте черного платья. Она держала на поводке спаниеля породы спрингер.
– Простите, кому принадлежит эта вилла? – Романов жестом руки указал на видневшиеся в конце аллеи ворота. – Мне сказали, она продается.
– Это вряд ли, – ответила женщина, игриво вздернув брови. – Я бы узнала об этом первой.
– Это ваш дом?
– Если бы… – Она рассмеялась. – Здесь живет Томас Фали. Не так давно он возглавлял Верховный корпус. Сейчас в госпитале.
– Что-то серьезное?
– Очередной инфаркт.
– Живете поблизости?
– Рядом. Небольшой поселок из одноэтажных коттеджей. Пара-другая действительно выставлена на продажу.
– Верховный корпус? – повторил про себя Романов. – Там выгуливают лошадей?
– Насчет выездки не знаю. Верховный корпус является частью испанской Национальной полиции.
Романов наклонился, погладил собаку, потрепал ее за ушами. У него было особое отношение к собакам…
– Всегда хотела, чтобы меня любили и слушались, – объяснилась женщина по поводу спрингера. – Еще у меня дома есть попугай. Он-то точно знает, что я всегда права.
– Вас любят и слушаются, – подытожил Романов, – знают и уважают ваши права. А если вам вдруг не хватит аргументов? – Он вопросительно посмотрел на женщину.
– Я заведу себе мула, – ответила она без паузы. – Он очень вынослив. И бесплоден. Меня зовут Марибель. Я могу подыскать вам приличное жилье.
– Было бы неплохо. Костя, – Романов первым протянул ей руку. – Как вас найти?
– Просто придите в поселок и назовите мое имя.
Женщина медленно пошла по тротуару, взяв поводок в правую руку.
Романов остановил попутную машину и доехал до границы, разделяющей старый город, зажатый между скалой и бульваром, и новый – небольшой и не очень красивый. Зашел в летнее кафе и заказал вина. Переодетый трубадуром музыкант поначалу мешал ему сосредоточиться, но постепенно звуки волынки отгородили его от окружающего мира, и его мысли сосредоточились на работе.
Он был уверен в завтрашнем дне в том плане, что скажет «да» Гриневичу. Тому было много причин. Он то ли разговаривал с самим собой, то ли вспоминал:
«Ты устал в окружении новых товарищей, и в отеле, который служил агентам флотской разведки прикрытием, был в положении поселенца. У тебя не было прав, и ты стремился на волю. Фактически Гриневич предоставил тебе возможность вырваться из плена. Ты словно почувствовал его настроение и пришел ему на выручку».
Его работа называлась универсальной. Ее нельзя было назвать интересной, захватывающей. Гриневич дал ему возможность открыть свое дело, у него появился свой дом, где чувствовалась женская рука. И если бы не трагическая случайность и четыре трупа, которые он оставил за собой, жил бы тихо и мирно.
Уже в который раз тоска взяла его за горло. Она не могла появиться ниоткуда. Она исходила из его дома, прорывалась криком из горла его подруги, закипала на крови уродов, которых он крошил отточенной до остроты лезвия саперной лопаткой. Она преследовала его, переодевшись в милицейскую форму, в гражданскую одежду «федерала». Топала за ним по пустынным улицам, не отпускала из запруженных проспектов и душных переулков…
У него было хорошо развито чувство опасности. Однажды ранним утром он понял, что поневоле приблизился к пропасти. К тому времени в бегах он был около двух лет. Он позвонил Гриневичу и в двух словах объяснил свое положение. Гриневич не мог принять человека, находящегося в розыске. Он назвал ему фамилию начальника флотской разведки, в оперативном подчинении которого был весь морской спецназ.
Универсальность Романова включала в себя умение найти человека, зная лишь его фамилию. Об адмирале Школьнике он знал достаточно, чтобы уже вечером окликнуть его у подъезда его дома и поднять руки на уровне плеч, демонстрируя их офицеру защиты.
– Моя фамилия Романов. Балтфлот, учения, именные часы, чай вдвоем. Вспомнили?
– Кажется, вспомнил, – неуверенно выговорил адмирал. – Ты можешь подойти.
Виктор Николаевич на секунду замялся. Кивнув офицеру, открыл заднюю дверцу служебной «Волги», сел сам и пригласил Романова. Тот занял место в салоне, когда из машины вышел водитель.
– Помогите мне, Виктор Николаевич, – начал Костя, глядя на подчиненных адмирала через тонированное лобовое стекло, – и, если представится случай, я помогу вам. Вы можете сказать, что в неприятности я попал по глупости.
– Пока что я терпеливо слушаю тебя. – Адмирал демонстративно посмотрел на часы. – Начни с начала, с середины, с конца. – Он только сейчас вспомнил Романова и чуть слышно пробормотал под нос: – А ведь мы действительно пили чай в экипаже… Забыл твое имя…
– Костя.
– Начинай, – в очередной раз поторопил Школьник. И вдруг понял причину, по которой он согласился на столь странный прием. Неожиданность, конечно, сыграла свою роль, но адмирал был напуган. Он вдруг подумал: вот так убивают у подъезда. Выходит человек с поднятыми руками, и пока телохранитель смотрит на них, с другой стороны по нему открывают огонь. Затем жертву расстреливают из двух стволов. Брр… Школьник зябко повел плечами. В Романове он увидел того, кем тот и был на самом деле.
Поначалу он невнимательно слушал Романова. Тот рассказывал о своем доме, новой немецкой машине. Затем переключился на омоновцев, возвращающихся из командировки. Вместе с ними из Чечни возвращалась служебно-розыскная собака. Неинтересно, подумал адмирал, даже грустно, когда услышал, что омоновцы всю дорогу бухали, на станциях выводили Графа справить нужду и вот однажды оставили его… Собака долго кружила по городу и все время возвращалась к одному и тому же месту, к вокзалу. Наконец инстинкт повел ее прочь от города, в котором она задыхалась. Голодная, она забрела в коттеджный поселок, перепрыгнула через забор романовского дома, остановилась возле мусорного бака, откуда пахло свежими бараньими костями. Но тут ее внимание привлек другой запах, тот, который она узнала бы среди тысяч других…
– Я вышел во двор утром и увидел овчарку. Она сидела в стойке рядом с передним крылом моей машины. Много позже я понял, что она просидела без движения всю ночь… Я долго не мог понять, чего она от меня хочет. Она рычала на меня, когда я подходил к дверце и хотел открыть ее, скулила, требуя, чтобы я возвратился, когда демонстративно поворачивался и уходил. Наконец я понял. И она все поняла, взглянув мне в глаза. Она отошла от машины и уступила место мне. Под крылом была закреплена взрывчатка, провода шли под капот. Когда я обезвредил адскую машинку, собаки уже не было. Но я нашел ее. Нашел ее по той единственной вещи, которая крепилась к ее ошейнику. Это была медаль «За боевые заслуги». Это ее хозяин повесил свою медаль ей на шею. Я нашел собаку мертвой. Она забрела в один поселок. Ее приманили лаской, наверное, – это я выяснять не стал. Убили для того, чтобы съесть. От нее остались лишь голова и шкура. Эти останки я потом похоронил…
