— Не ругай Колю! Дети людей сердцем чуют и никогда не ошибаются. Наш израстется, сам все поймет. Не гони его из детства, оно и так короче распашонки. Пусть любит людей, растет добрым, а не тем, каким в деревне был. Пусть Коля дружит с Федькой, тот не поучит нашего мальца худому. Тюрьма с ево всю прежнюю спесь вышибла. Может и набросала в душу говна, ну да от него очистится, дай только время. Помягше будь с им, — попросил дед Тоньку.
Федор, как и обещал, на следующий день закончил камин. Затопив его, убрал все. И сел напротив, смотрел на полыхающие дрова, слушал песню огня, п перед глазами другой костер встал. В ту зиму на Колыме стояли такие морозы, что не только люди, собаки удивлялись необычным холодам. Волки подходили вплотную к зоне, надеясь поживиться хоть чем-нибудь. И бегали, поджав хвосты к самому пузу. Птицы замерзали на лету, все реки до дна промерзли. Но зэков как обычно возили на трассу работать. Ведь по ней и в выходные и в праздники шли машины круглосуточно. Им тоже приходилось нелегко.
Бригада ремонтировала последние километры своего участка. От холода немели руки, пальцы не разгибались, из них вылетали кирки, лопаты, ломы. Дышать было трудно. Мороз обжигал горло. Лица покрывались коркой льда.
— Мужики! Сил не стало, помираю. Давайте костер сообразим, покуда сами не стали сосульками, — взмолился бригадир, увидев, что охрана уже развела для себя костер и не отходит от него ни на шаг.
Зэки быстро набрали на костер веток и только сложили их в кучу, хотели поджечь, к ним подскочили четверо охранников:
— Что?! Сачковать намылились, козлы?! А ну все на трассу, хорьки недобитые! Не то живо согреем всех, скоты! Выкормыши гнилой «параши»! Давай по местам, на трассу! Чего вздумали! Вон отсюда! — орали хрипло.
Но зэки не уходили. Хмуро смотрели на охрану. Те пустили в ход кулаки.
— А ну, мужики! Давайте всыпем им по полной программе, чтоб мало не показалось, — предложил кто-то задиристо, по-петушиному звонко. И люди, будто от сна очнулись. Пошли на охрану стенкой. Смяли, сшибли с ног первого, какой громче всех кричал и гнал на работу. Его бросили под ноги, пошли на других, те отпустили собак, зэки взялись за кирки и лопаты. Визг, лай, рык, мат, угрозы, все смешалось в один воющий ком. Казалось, сам сатана сорвался с цепи и теперь бесится, забавляется людьми. Но… Внезапно грохнул выстрел. Послышался короткий человечий стон, и в ту же секунду зэки увидели убитого бригадира. Он лежал на снегу, глядя в небо широко открытыми, удивленными глазами, словно не верил, что жизнь уже ушла…
Из ствола ружья охранника еще курился дымок. Солдатику как-то удалось вырваться из кучи и он решил оборвать свалку, убив зачинщика. Но… Лица зэков потемнели, насупились:
— Кроши паскудников!
— Бей лидеров!
— Натянуть его кодлой и урыть! — бросилась толпа зэков на охранника, тот бросил ружье, хотел убежать, но его поймали, скрутили в штопор, сдирали одежду с вырывающегося парня, кто-то по ходу совал ему кулаком в лицо, в ребра, в зубы. Вскоре его раздели наголо, согнули в коромысло.
— Давай, кто первый огуляет суку?
— Мужики! Ради Бога оставьте Ваньку! У него вчера сын родился! Ради него оставьте жить! Ну, если так, берите меня! Я сирота, никто не ждет! — встал и подошел к зэкам другой парнишка, худой и бледный, он еле держался на ногах.
— Ты не убивал «бугра». Этот прикончил, он и ответит шкурой.
— Умоляю вас! Простите его! Сиротой останется его сын. Ванька не сможет жить опозоренным, застрелится иль вздернется. Не губите. Лучше я за него. Оплакивать некому.
— Ладно, мужики! Отпускаем отморозка! Пусть линяет! — согласился самый старый из бригады мужик, какого все звали Трофимовичем.
Охранника отпустили, и зэки сели вокруг костра, смотрели на огонь, тянули к нему заледеневшие руки. Тихо переговариваясь, решали, как похоронить бригадира.
— В зону его надо, чтоб не повесили на нас его смерть. А то впихнут всех скопом в штрафной изолятор и докажи, что не лидер. Пока там разберутся, мы откинемся от холода. Пусть охрана подставляется за свою срань! — предложил худосочный Егор.
— Что-то я не припомню такого, когда охрану на Колыме за зэков трясли. Она всегда права будет, а вот нас в говне изваляют по самые уши, — встрял Кузьма.
— Это, как повезет, — отозвался Трофимыч и продолжил:
— На Печоре я отбывал ту первую ходку. Зона сплошь политическими была забита. Держали нас хуже собак, потому не выдержали мужики, вздумали уйти в бега. Но линяли ни все вместе, а на три кучки разбились, чтоб хоть кто-то добрался до воли. Они все верно обмозговали. Только одну группу отловили — шестерых мужиков. Остальные смылись, пока охрана думала, что делать с пойманными. Возвращать их в зону далеко. Решили пристрелить людей. А тут как из-под земли начальник спецчасти свалился. На вездеходе добрался. А охрана уже успела двоих уложить. Они крупными учеными оказались. Их затребовали в Москву, начальник спецчасти за ними прибыл. А тут такой прокол случился! Так тех охранников на наших глазах тыздили, расстрелом грозили. До суда они дожили, дальше уж не знаю, как выкрутились. Но с тех пор боялись стрелять без разбору…
— На Колыме тоже кой-кому по мозгам врубили за поспешные расстрелы. Слышал я, что прокурор Колымского края пустил себе пулю в лоб. Не смог подписать бумаги на расстрел. За это его самого запретили хоронить на кладбище, как врага народа закопали на пустыре. А когда Сталин умер, того прокурора перенесли на кладбище и памятник поставили из черного мрамора. Так что и наверху меж собой грызутся и мир их не берет… Может и с нами ничего не утворят в зоне. Охранники живы, собаки целы, побиты конечно, но такое заживает, — смотрели зэки как сторожевые псы заботливо вылизывали друг друга. А охрана посадила поближе к огню спасенного Ваньку, о чем-то тихо говорила с ним. Его все еще трясло от страха.
— Теперь уж не будут хвосты на нас поднимать, попридержат клешни!
— Их заменят. Попомнишь мое слово, узнает начальник зоны о сегодняшнем завтра от них избавится. Битый охранник не может больше служить в зоне. Опозорился, опаскуделся, сваливай в пехоту. Даже собак этих держать не станут, раз не сумели защитить солдат. Спишут, уволят со сторожевой службы, выкинут из зоны на пропитание волкам. С людьми не посчитавшись, псов подавно не пожалеют, — размышляли зэки. И верно, уже на следующий день битых охранников увезли из зоны в автобусе. Вместе с ними уехали овчарки. Куда и зачем их увозили, никто не интересовался. Бригаду теперь охраняли другие солдаты. Они уже не бросались с кулаками и прикладами, но по их отчетам о каждом рабочем дне зэки бригады частенько попадали в шизо, лишались почты, многим запрещалось отоваривание продуктами из ларька зоны. Они, эти новые охранники, оказались подлее и коварнее прежних…
Где-то далеко-далеко на Колыме осталась могила бригадира. Его уже никто не ждал на воле. Сыновья отказались, жена ушла к другому и только старая мать просиживала сутками напролет перед портретом еще молодого сына. Она не верила в его смерть и все ждала…
…Федька бросает окурок в огонь. Пора возвращаться домой. Завтра он вместе с отцом пойдет ставить камин в коттедж у новых русских, потом у них же печку в бане. Другие запросили поставить в коттедже русскую печь, с лежанкой для старых родителей. Нужно до весны все эти заказы выполнить, чтоб никто не обижался.
Федор поначалу хотел устроиться на стройку. Но едва узнали, откуда прибыл человек, замахали руками, отказали мигом:
— У нас нормальным людям работы не хватает! Сокращаем кадры, а вы тут хотите пригреться. Нет, не можем взять! — отказали конкретно.
Дома отец рассмеялся, услышав о проколе:
— А чего тебя туда черти понесли? Впрягайся со мной, будем вместе вкалывать. Получать станешь больше и не будешь кланяться всякому дерьму. Почуешь, что устал, отдохнешь. Наберешься сил — впряжешься. И никто тебе не указ и не хозяин. Может, Васю к себе в бригаду возьмем. У него руки золотые…
В последнем Федька убедился на своем доме. Сделал Петрович из старой избы настоящий дворец. Выровнял, омолодил и до неузнаваемости изменил дом.
Федька невольно повернулся на звук шагов, это старики пришли глянуть камин и стали заворожено:
