Баба даже спать пошла с открытым от удивленья ртом. О том, что дед был судим, она не слышала никогда. В деревенской семье про это смолчали.
— Не убивал, а за что семь лет дали? Нешто вот так ни за хрен собачий можно запихнуть человека и тюрьму? — стало страшно и холодно бабе. Ей было стыдно за соседа. Только теперь поняла, почему дед всегда защищал судимых и, простив Федьке за свое ружье, каким тот воспользовался, никогда не попрекал тюрьмой и громадным сроком. Выходит, все неспроста, а я и нынче ничего не знаю про своих. И почему люди так скрытно живут? Все прячут друг от друга, может берегутся от беды? Но она и без того настигает каждого, от ней не скроешься… Вона как Федька всех боится. А и кому охота в неволю? — ежится женщина под одеялом.
В субботу, вернувшись домой пораньше, застала в доме Федьку, тот прочищал камин, снимал остатки раствора, чистил каждую плитку до зеркального блеска.
Тонька, глядя на его работу, онемела от восторга:
— Какой же ты хороший! Это ж надо так постарался! Сказку нам подарил, согрел души. Мы нынче всяк день тут сумерничаем! И на сердце так легко делается, будто огонь все беды, что были, наружу уносит безвозвратно. Добрый ты человек…
— Ну, спасибо за теплое слово! — как-то сразу посветлело лицо человека. Он улыбнулся бабе впервые и продолжил:
— Веришь, я очень старался.
— Вижу. И не зря! Теперь сама не знаю, как мы жили без камина, еще и не хотела я, упиралась, как дура. Прости ты меня корявую, — опустила голову.
— Не винись, всякий человек живет, сомневаясь в другом. Неспроста люди друг другу не доверяют. Все от того, что души битые. Зато ошибаются реже. Теперь нараспашку никто не дышит. Даже Колька ко мне не подошел, сам с собой играет. Видно убедили его не дружить со мной, с тюремщиком? — дрогнул голос человека:
— А зря отвадили. Он мне, как вам камин, сердце грел! — выдохнул ком, сдавивший горло.
— Машинку ему купила нынче. Вот и возится с ней.
— Наигрался б до ночи!
— А разве он тебе не надоедает? — удивилась женщина.
— С чего взяла? Мне его всякий раз не хватает. Смешно тебе покажется, но он даже снится мне, в жизнь возвращает, заставляет себя заново уважать, — проговорился человек.
— Мешать будет.
— Наоборот поможет! — уверенно ответил человек и Колька, подслушав разговор взрослых, мигом подскочил к Федору, забыл о машинке и просьбах матери.
— Дядь Федь, а ты научишь меня камины строить, вот такие, как наш?
— Все покажу, научу, что сам умею! — обещал мужик.
— А это дядькина работа или бабская?
— Мужская она! — улыбался Федя.
— А я тебя на самокате научу гонять! Мне дед купил и велел по улице не ездить, а только во дворе! Чтоб от машин и от беды подальше…
Лицо человека мигом потемнело. Напоминание обдало болью. Ведь вот его сына сбила машина на дороге. Без самоката, пешего, — невольно опустились руки, и в памяти опять всплыл свой Колька, в траве, на обочине, уже мертвый, неподвижный, он лежал смятым комком и впервые не мог встать, сказать хоть слово. Он ни перед кем и ни в чем не был виноват. За что у него отняли жизнь?
Феде долго не верилось в смерть сына.
Тоня поняла, что творится с мужиком и, накрыв на стол, подошла к человеку:
— Пошли поужинаем с нами. С тобой, глядишь, Коля поест, тебя он послушается, потому что уважает. Помоги мне накормить мальца! — потянула за локоть.
Федя глянул на стол и удивился:
— Когда успела? — вырвалось невольное. И глянув на Кольку, позвал:
— Иди сюда! Садись рядом, давай вместе заправимся. Иначе сил не будет. А без них камин не сделать. Это я тебе точно говорю, как мужик мужику! В нашем деле слабому не место. Чем плотней поешь, тем скорее вырастешь. Мужчины должны быть сильными…
— А ты сильный? — оглядел Колька мужика.
— Слабаком никто не считал. Иначе не дожил бы до сегодняшнего дня…
Тонька взглядом поблагодарила соседа. Сын впервые поел все без капризов и уговоров.
— Расскажи смешную сказку! — попросил мальчишка, забравшись после ужина на колени к мужчине.
— Я смешных не знаю, а страшные на ночь нельзя рассказывать.
— Почему?
— В постели обоссышься, — шепнул на ухо пацану, тот звонко рассмеялся.
— Я уже большой! Давно не ссусь!
— Ну, что рассказать про Колыму?
— А она чего такое? Тетка?
— Нет, Коля, это место, где живут только черти и заключенные, какие в тюрьме сидят.
— А разве чертей тоже садют в тюрьму? — удивился Колька.
— Эти везде появляются, где человеку лихо.
— Ты их видел?
— Ну да! От начальника тюрьмы до последнего охранника сплошные черти!
— А ведьмов с ними много было?
— Колька, про ведьм я тебе расскажу, ты в деревне с двумя жил. Слава Богу забыл про них. И не вспоминай, не то и впрямь к утру в постель навалишь. Не проси сказок про Колыму. Лучше что-нибудь полеплю на сон, маленький ты еще. Пощади его, Федя, не пугай мальца, — попросила Тонька, и мужик предложил:
— Вот когда зима закончится, мы с тобой пойдем на рыбалку.
— А почему не теперь?
— Холодно. Вон даже лиса пошла зимой рыбу ловить на свой хвост и вмерзла в лед. Лиса дергала, хотела вырваться, но не повезло, оборвала хвост. С тех пор рыжие не ловят в реке рыбу.
— И не смешно! — надулся Колька.
— А знаешь, на Колыме много волков водится. И когда становится совсем холодно, они приходят к тюрьме.
— Зачем? Разве в тюрьму волков забирают? — открыл рот мальчонка.
— Тюрьму собаки охраняют. Но им тоже зона не по кайфу и они иногда срываются и убегают на волю. Волки их ждут… Даже зовут к себе, особо когда холодно.
— А как зовут?
— Воют по особому, будто поют.
— Про чего?
— О воле, о снегах, где нет заборов и колючей проволоки, где можно побегать по сугробам наперегонки и поваляться в снегу вдоволь. Там деревья стонут и звенят на морозе. А если прислушаться, кажется, они плачут хором. Просят тепла у неба. Но на Колыме зимы долгие, а лето совсем короткое. Не успевают деревья согреться, как снова холода наступают. И опять лишь волки рыщут по сугробам, ловят зайцев иль зазевавшихся куропаток.
— А ты видел тех волков?
— Доводилось. Пошел за дровишками для костра, и только нагнулся к сломанной ветром ветке на меня сзади кто-то наскочил. Я подумал, что охранник вздумал в сугробе приморить, ну и забазарил, отворил варежку. А тот зверюга уже телогрейку рвет. Я как оглянулся, мигом про топор в руке вспомнил. Но у волка зубы и клыки. Он видно очень жрать хотел. А мне сдыхать в его пасти за падло было. Ну и схватились, кто кого одолеет, кто из нас сильней другого? Зверюга попался коварный, ловкий, опытный. Видать ни одного беглого зэка припутал в сугробе и сожрал. Глаза зелеными огнями полыхают, с клыков слюни капают. А мне жить вдруг захотелось. И только он опять сиганул, хотел сшибить с ног ударом в грудь, я и вмазал ему топором по башке. Попал! Рассек пополам. Но зверюга даже мертвый царапал снег когтями. Никак не хотел сдыхать. Приволок его к мужикам. Как своим трофеем, охотничьей удачей гордился.
— А вы его съели? — спросил Колька.
— Конечно! Что там один волк на полсотню зэков? Даже распробовать не удалось. Мясо, конечно, жесткое, мочой и псиной воняло, но все ж лучше баланды. Конечно, на воле никто б эту гадость жрать не стал бы. А тогда подарком посчитали. Правда охрана долго надо мной глумилась. Смеялись, для чего меня волк в коромысло загнул? Выходит, видели, но помочь, выручить и не подумали. Вот и пойми, чем они отличались от зверюг? То-то и оно, что морды малость разные, а хватка одна — враз за горло!
— А ты боялся их?
— Поначалу да! Потом за десять лет привык.
— Я и собаков боюсь. Только не смейся, ладно. Меня Бобик хотел за ногу попробовать, я на него как упал, и укусил за ухо. Он как закричал! Выскочил из- под меня и орет на всю улицу, на меня брешет. Тетка Степановна с палкой выскочила, это ее пес был, знаешь, как грозилась ухи мне оборвать и в жопу вставить. А зачем они в заднице нужны?
