– Ой, простите, бога ради, – от неловкости Маша не знала, куда деваться. – Могу я чем-нибудь помочь?
Послушница взглянула исподлобья и сердито ответила:
– Бог простит. А помощь да, не помешает. Мне игуменья деньги выдала, чтобы я продукты для важной встречи купила, лучшие. А теперь – ни бабла, ни жратвы… Ну да ладно, Бог даст – все будет, – улыбнулась она грустно.
– Давайте вместе снова пойдем в магазин. Заодно и про монастырь расскажете, – оживилась виновница аварии. – Меня Машей зовут, а вас?
– Ксения. Послушница. С послушанием, правда, туго выходит – видишь, косяк на косяке. Ну да ладно, пошли уже. – Девушка легким шагом двинулась к воротам. Заглянув в сторожку, попросила убрать беспорядок и повернулась к попутчице.
– Ты к нам поступать или так, для интереса?
– Я тут поработать хочу у реставраторов.
– Круто, они сейчас как раз в подземелье начали, аж зависть берет.
– Чего завидовать, я попросилась в помощницы, меня и взяли.
– Нет, мне нельзя туда – матушка игуменья запретила. Послушание такое. Я ведь раньше диггершей была.
– Кем-кем? – Маша впервые слышала непривычное уху слово и оно вызывало не самые приятные ассоциации. Ксения в ответ улыбнулась и рассказала о своей прежней жизни.
Как оказалось, в свои 23 она успела и с парашютом попрыгать, и в горы сходить не раз. Но то, что всегда под ногами – подземелья родного города, – интересовало ее больше всего. Она охотно делилась байками о крысах размером с собаку, живущих неподалеку от заброшенных шахт с радиоактивными отходами. О черном монахе, появляющемся в тоннелях перед тем, как стены должны обвалиться, и еще о многом. Но когда Маша неосторожно спросила, что же привело ее монастырь, посмотрела с такой тоской, что лучше б и не спрашивала.
– Я ведь сюда с того света сбежала. А больше нигде мне и жизни нет. – Девушка подбросила носком кеда камешек, валявшийся на дороге, и начала рассказ. Он поверг Машу в шок. Это случилось 2 года назад. Стояло жаркое лето, были каникулы, и они со своим парнем Пашей, бывало, целые дни проводили в тоннелях и ходах старой Москвы. Маршруты выбирали несложные, лишь бы остаться наедине друг с другом. Касок не признавали. Как-то раз, когда они с двумя друзьями шли по заброшенной ветке метро и свернули в одно из боковых ответвлений, из стены внезапно высунулся полупрозрачный человек. Он, открывая рот, беззвучно кричал что-то, лицо было перекошено от ужаса. Рука попыталась схватить Пашку за куртку, но прошла насквозь. А в следующее мгновение призрака будто втянуло назад в стену. Пашка отшатнулся и напоролся на толстый ржавый гвоздь, торчавший в противоположной стене тоннеля. Ксюша зажала фонарик под мышкой и попыталась помочь парню, но фонарик выпал и погас. Шаря руками по полу и потеряв ориентацию в темноте, девушка сильно ударилась головой. Подбежавшие друзья помогли обоим подняться на поверхность. Неподалеку оказался и пункт «Скорой помощи». Парня перевязали, рана оказалась неглубокой. Когда вышли из «Скорой» и двигались к воротам больницы, заметили двух санитаров с каталкой, тело на ней было накрыто простыней. В момент, когда друзья поравнялись с маленькой процессией, ветер поднял край белого полотнища, и Паша с Ксенией узнали труп на каталке – это был призрак из тоннеля. Девушка застыла как вкопанная, а парень бросился к санитарам с расспросами, кто этот покойник.
– Да самоубийца какой-то, полчаса назад привезли, под поезд в метро бросился, – равнодушно ответил медработник.
Пашку похоронили через неделю – от небольшой ранки пошло заражение крови, доктора только руками развели, так как никакие лекарства не помогали. У Ксении из-за обнаружившегося сотрясения мозга начались непроходящие головные боли, галлюцинации и бессонница. Девушка призналась, что просто боится спать, ведь все время видит, как из стены к ней протягивает руки полупрозрачный Паша и о чем-то кричит перекошенным ртом. Родители возили Ксению по разным докторам и лечебницам, однако ей становилось все хуже. Как-то, вспоминала дальше послушница, увидела этот монастырь, побродила по двору, зашла в церковь, присела на лавочку, да так и уснула. Впервые за несколько десятков дней. Потом были беседы с игуменьей, и девушка поняла, что просто не выживет больше нигде, кроме этой тихой обители…
Продукты они закупили, но расходиться новым знакомым не хотелось. Ксения показала Маше обширную монастырскую территорию, рассказала, как обустаривалась обитель в течение веков. Машу удивило, что некоторые помещения почти скрывали плющ и дикий виноград, а в других, не менее старых, но хорошо отремонтированных, вполне комфорно располагались столичные офисы. Ксения только плечами пожала, мол, время такое, аренду платят исправно – и монастырю деньги на реставрацию капают…
Потом пару раз девушки вместе спускались в подземелье, где велись реставрационные работы – специалисты как раз начали оценивать фронт работ на нижних ярусах фундамента, где располагались кельи отшельников (до революции монастырь был мужским) и молельня. Но, проводив Машу до места, Ксения сразу же возвращалась, ссылаясь на послушание.
Сегодня же, предварительно договорившись о встрече по телефону, Маша поискала глазами Ксению у входа в монастырь и не нашла. Задумчиво двинулась к месту работы, предвкушая, сколько нового и интересного узнает сегодня. Но, спустившись в подвал, к своему удивлению, обнаружила, что древняя полукруглая дубовая дверь заперта на большой амбарный замок и опечатана. Коллег-реставраторов тоже рядом не наблюдалось. Поднялась на поверхность и огляделась. Достала телефон, чтобы позвонить куратору реставраторской группы, но набрать не успела – подбежала запыхавшаяся Ксения.
– Тут это… Такое дело…
– Какое такое? Кстати, привет, Ксюша.
– Да. Привет, извини за опоздание, послали грядку полоть. – Ксения наконец отдышалась и рассказала опешившей Маше о последних новостях. А они не радовали. Как оказалось, несколько дней назад рестравраторам запретили проводить любые работы в монастырских подземельях, тогда же и опечатали вход. Кто запретил? Распоряжение местной администрации, причем не только по этому монастырю. Когда ученые попробовали возмутиться, им показали бумагу, по которой все выходы, имеющие связь с московскими подземельями, закрыты. На какой период, неизвестно. Официальная формулировка: «до особого распоряжения». Вот и все.
– Ты-то сама как думаешь – как гм… специалист?
– Я б эти подземелья вовсе засыпала, – сурово сказала Ксения. – Но как специалист, если можно так выразиться, скажу. Они чего-то очень боятся. Или что-то затевают. Ведь что такое московские подземелья? Это многоуровневая система, пронизывающая и охватывающая весь старый город. По ней любой мало-мальски грамотный дурак может незаметно попасть… да хоть в Кремль, сделать что угодно и так же незаметно скрыться. Смекаешь?
– Да уж… Есть над чем подумать. – Маша задумчиво сорвала травинку у ворот и накрутила на палец. – Спасибо тебе за все. До встречи.
– Звони, если что… – Ксения развернулась и резво припустила к брошенным монастырским грядкам.
* * *
– Здравствуйте. – Князев, подслеповато щурясь от резкого перехода между тусклым освещением коридора и еще более скудным светом, еле сочащимся из маленького узкого оконца под потолком камеры, пытался разглядеть нового соседа.
– Мое почтение. – Сокамерник достал из кармана пачку сигарет и закурил. Это был крепко потрепанный жизнью мужчина, которому с равной долей вероятности могло быть и 35, и все 50 лет. Большая голова, маленький рост, на лице больше всего выделялся кривой мясистый нос. Рыбьи глаза изучающе разглядывали Князева. – Будем знакомиться. Я Валера.
– Богдан, – представился Князев.
– Вот, располагайся, – кивнул сокамерник на свободную койку.
Князев сел на койку. Некоторое время оба молчали.
– За что закрыли тебя? – наконец спросил Валера.
– Да, в общем-то, ни за что.
– Ага, конечно. Все мы тут ни за что сидим, – ухмыльнулся сокамерник, после чего поднялся и посмотрел на зарешеченное окно. – Эх, Богдан, погодка стоит просто замечательная! Вот бы на речку, с удочкой, парой хороших друзей – и на всю ночь. Соскучился я по беседам задушевным… А ты?
Князеву меньше всего хотелось сейчас откровенничать с незнакомцем, но и грубить в ответ на приторную вежливость нового соседа было «не по понятиям».
– Рыбалка – это дело, – ответил он общей фразой.
– Да уж. Рыбалка – это свобода. А мне, веришь, земляк, даже порыбачить не с кем. Я на зоне 20 лет оттрубил, и знаешь, за что? За убийство. Друга моего лучшего. Его, как тебя, Богданом звали. Росли вместе, вместе работать пошли. Одну и ту же бабу полюбили… Ой, не могу вспоминать – сердце колет. – Мужчина картинно схватился рукой за грудь.
Дальше шел путаный и жалостливый рассказ, в течение которого Богдан пытался осмыслить ситуацию, в которой так неожиданно оказался, и понять, как себя вести с этим странным типом. А тот не умолкал:
