— Давайте я помогу, — бомбила подбежал к нам и зачем-то светанул в глаза фонариком. Я сначала не понял, зачем, а потом стало уже все равно, поскольку он треснул меня чем-то увесистым по голове. Чем именно, увидеть так и не удалось, потому что свет фонарика в морду лица остроте зрения не способствует. Операцию мужичок провел грамотно.
А в себя я пришел довольно странно. Не то, чтобы тропы, по которым сознание возвращалось в голову, были какими-то особенно необычными. Просто когда я действительно смог самоидентифицироваться, как активная — хотя бы теоретически — единица человеческого сообщества, мне показалось, что все как-то неправильно. Ну, не может активная — хотя бы и теоретически — единица чувствовать себя подобным образом. Не украшают такие ощущения единицу, факт.
Чтобы пролить свет на этот вопрос, я открыл глаза. И слегка удивился. Удивляться сильнее не хотелось — силы еще не в полном составе вернулись под мое командование. Приходилось экономить.
Удивила же меня панорама собственного тела от волосатой груди и ниже, а также перспектива, открывавшаяся в том месте, где находились сжатые в смешные кулачки пальцы ног.
Там был пол. Сто пудов, пол, потому что бычки, объедки и стеклотара на стены и потолок обычно не прилепливаются. Если рядом с ними нет Пикассо, конечно. Но у нас в городе никакого Пикассо не водилось, точно помню. Еще у меня было какое-то странное ощущение в руках, которых я почти не чувствовал, и, вроде, что-то давило в район позвоночника. Не ревматизм и не радикулит. Потому что давление явно шло извне.
Я хотел потрогать, что за хрень давит мне в позвонок. Но пошевелить не сумел, кажется, даже пальцами. Руки наотрез отказались подчиняться командам.
Внезапно подумалось, что меня уже давно преследует чувство, что я орел, и я в полете. Про орла, конечно, может и перебор, но про полет — в самый раз. Потому что взгляд вправо, потом такой же — влево, убедили меня, что я и правда нахожусь в подвешенном состоянии. Чистый боец повстанческой армии Спартака после подавления восстания. Не самая модная, надо сказать, поза по нынешним временам. И уж тем более не самая удобная.
А потом рядом заговорили. Видимо, мое движение вызвало к жизни цепную реакцию.
— Очнулся, бизон!
— Теперь можно и поработать!
Такие вот две немудрящие, но полные смысла фразы прозвучали вместо приветствия. Они были весьма лаконичны, но я умудрился выудить из них массу информации. Во-первых, рядом не друзья. Те уважали мои чувства и бизоном не обзывали. Во-вторых, рядом как минимум двое. И, в-третьих, они хотят от меня чего-то. Вряд ли секса, ибо голоса были мужские, и обладатели оных уже давно могли удовлетворить друг дружку без посторонней помощи. А если не секса — значит, информации, потому что выкупа за меня никто не заплатит, а сам я денег отродясь не имел. Какой именно информации? Неважно — они могли рассчитывать на любую. Судя по тому, в какой позиции я находился, стесняться в средствах при достижении своей цели парни не собирались. Последнее обстоятельство не радовало.
Не радовало и другое — я был голый. Если не считать трусов, но трусы в данном случае не грели. Потому что температура в помещении была градусов десять, плюс-минус три градуса. Точнее я определить не мог, потому что, натурально, не термометр, а мужчина. Одно было несомненно — я замерз от тех самых кончиков пальцев до интимнейших внутренностей организма. Впрочем, не до обморожения, спасибо и на этом.
После недолгих поисков я нащупал взглядом говоривших и осмотрел их. Очень уж интересно было, что за субчики позволили себе так со мной обращаться.
Их действительно было двое. Как в сказке — один длинный, второй короткий. Между прочим — единственное различие, достойное упоминания. В остальном они копировали друг дружку, как близнецы. Я, было, сперва подумал, что так оно и есть, но потом пересмотрел вывод — все-таки, полуметровой разницы в росте среди близнецов обычно не наблюдается. Зато изрядная худоба, выпирающие скулы, нависающие надбровные дуги — эти признаки весьма роднили их. Явное следствие тяжелого детства, проведенного в скитаниях по малолеткам. Я таких навидался.
У них даже форма черепа была одинаковой, что хорошо просматривалось из-за отсутствия головных уборов и причесок. Оба брились наголо.
Похожа была и одежда — неопределенного цвета кухлянки с расстегнутыми и расхристанными манжетами рукавов. Брюки у обоих были серо-мышиные, необъятнейшей ширины. Видимо, те самые, в которых Маяковский свой паспорт таскал. Да что там говорить — парни даже ботинки носили одного фасона и одного размера, насколько я мог судить с высоты своего положения.
И, присмотревшись, я узнал в длинном того самого бомбилу, который встретил нас с Лорочкой у входа в кабак.
— Вы кто? — спросил я. Допускаю, что вопрос глуп и заезжен донельзя, что им пользовались, как старой портовой шлюхой, все, кому не лень. Но разве в таком положении я мог спросить что-нибудь другое?
— Да это неважно, — добродушно проговорил длинный. — Важно — мы с кем. А мы с тобой.
— И мы хотим от тебя кое-что услышать, — визгливо встрял коротышка.
Я слегка задумался. Хрен его, конечно, знает, что они там хотят от меня услышать, но выбора у меня все равно особого не было. Не то положение, чтобы артачиться и строить из себя девственника. Поэтому я сказал просто:
— Так спрашивайте.
Однако первые же вопросы оказались настолько мозгоразрывающими, что у меня даже волосы по всему телу стали курчавыми. Потому что длинный, ни много, ни мало, спросил:
— Нахрен вы «Колизей» взорвали? Ты, вообще, врубаешься, на какие миллионы попал?
— Ты сегодня температуру мерил? — непроизвольно брякнул я. Парням такой ответ не понравился. Длинный шагнул вперед и чиркнул зажигалкой перед самой моей физиономией. Достал, потому что рост позволял. Припалил, между прочим, подбородок. Я дернулся.
— Не хами дядям, — сказал он. — Дяди обидеться могут.
— А зачем дяди чушь порют? — возразил я.
— А вот так? — спросил длинный и сунул мне кулак с зажигалкой в район почки.
Поскольку груша я была незафиксированная, то от удара пару раз качнулся из стороны в сторону на манер маятника, елозя спиной по чему-то твердому, что все время давило мне на позвоночник. Стало не столько больно, сколько обидно. Обидно за то, что я не киношный супермен, и не могу, как они, из положения «вися» перемочить ногами всех своих врагов.
Потом к обиде прибавилось еще какое-то чувство, кажется, тошнота. Убедившись, что не ошибся и это действительно она, я угрожающе сказал:
— Вы, гои, меня лучше так не бейте, а то хуже будет.
— Ты че, сука, еще пугать будешь? — коротышка взвизгнул и тоже подскочил ко мне.
— Заблюю я вам тут все, — торопливо пояснил я, пока им ничего лишнего в голову не взбрело. А то пустят в расход раньше времени. — Я с бодуна не любитель по почкам получать.
— Да блюй, пала! — все тем же визгливым голосом, но уже на полтона ниже, разрешил коротышка. — Один хрен, здесь только бомжи тусуются.
— Так ты же первый под струю попадешь. Я вчера много съел и много выпил, так что струя нехилая будет.
— Ладно, оклемайся немного, — великодушно разрешил длинный и отодвинул товарища в сторону. Видимо, не понаслышке знал, что испытывает висящий человек при похмельном синдроме, когда его бьют в почку. Но предупредил: — В следующий раз базар фильтруй. А то я тебя бить уже не буду — я тебя дырявить начну.
И они отошли в сторонку. Чтобы, получается, полностью исключить возможность попадания под струю, если я таки не совладаю с желудком. А я получил возможность слегка осмотреться.
Помещение, в котором мы находились волею моих похитителей, было, мягко говоря, убогим. Бычки, объедки и стеклотару я приметил уже давно. В самом деле, обитать здесь мог только самый деклассированный элемент, проще говоря — бомжи. А вот заглянуть на огонек не брезговали и более солидные граждане. Большей частью, полагаю, праздная молодежь, у которой с местами для иглоукалывания, травокурения и так далее всегда была напряженка. Сие я вывел из-за обилия шприцев, презервативов и даже пустых бутылок из-под крепкого и отнюдь не дешевого спиртного, которые тоже были разбросаны повсюду. Что интересно, отечественных бутылок в целом виде не наблюдалось вообще. Видимо, все, что было пригодно, предприимчивые бомжи давно собрали и снесли в пункты приема стеклотары.
Картину всеобщего разгрома довершали обрывки обоев и проводов, лохмотьями свисавшие со стен, выломанные в нескольких местах доски пола и дверь, которая, однажды сорвавшись с верхней петли, навечно осталась в полуоткрытом состоянии.
При всем этом, как ни странно, стекло единственного огромного окна было целым. Бомжи, судя по всему, рачительно заботились о теплосбережении. И охраняли объект от особо агрессивных пришельцев. Ну, честь им и хвала за это. Благодаря их стараниям я хоть и продрог изрядно, но не замерз и не окоченел.
