— Уже вошел, — на секунду поднял хозяин глаза и, обмакнув горячую картофелину в соль, стал есть.
— Вы Кравцов Иван Николаевич?
На вид хозяину было лет сорок.
— Я.
— Вы работали следователем…
— Работал, — не спеша дожевал Кравцов и встал.
Роста он был невысокого, коренастый. В движениях и походке угадывалась природная основательность. Отстранив гостя, он молча вышел во двор.
В печи гудело пламя. На гвозде под вязанкой лука висел пестрый женский передник. Сквозь дверной проем Евгений разглядел смежную комнату с аккуратно убранной детской кроваткой под окном, сложенными на ней игрушками.
Кравцов вернулся с корзиной щепы. Рубленые сучья садовых деревьев, пропитанные смолой доски, не иначе — остатки старой шаланды, обрезок лудки с ржавой петлей и торчащими ежом гвоздями исчезали и в без того раскаленной топке.
— Мерзнете? — поинтересовался Евгений и, опять не получив ответа, громко спросил: — Сесть-то хоть можно?
— Сесть всегда можно, — двусмысленно изрек Кравцов, аккуратно сметая на совок мусор с прибитого к полу листа нержавейки.
Евгений подошел к столу, выдвинул из-под него табуретку, сел.
— Иван Николаевич, третьего марта в общежитии журналистов убили моего знакомого Павла Козлова. Вы приезжали со следственно-оперативной группой…
Кравцов наколол на вилку очередную картофелину, с усердием ювелира принялся снимать с нее кожуру.
— Старший следователь гор прокуратуры Ленциус ведет это дело, — ответил он негромко, — копии протоколов осмотра у него. Больше я тебе ничего не скажу, не теряй времени даром.
— Но почему? Насколько мне известно, вы ведь уже не должностное лицо?
Кравцов посолил картошку, откусил. Проделал то же еще раз.
— Кажется, я не сделал вам ничего плохого, — сказал Евгений, чувствуя, как нарастает раздражение.
— Вот именно, — подул на картошку Кравцов, — не сделал. Поэтому разговора у нас не получится. Меньше будешь знать — дольше проживешь.
Евгений почувствовал, что прошибить этого жлоба будет не просто.
— Картошечкой не угостите? — попросил он жалобно.
— Самому мало.
— Ладно, — направился Евгений к двери. Потом задержался: — Чем вас так напугали, Иван Николаевич?
Кравцов на уловку не клюнул:
— Хочешь совет? — спросил он неожиданно.
— Какой?
— В попутные машины не садись, поезжай трамваем.
— Это почему же?
— Дешевле.
Евгений усмехнулся и вышел, не попрощавшись.
«Может, этот Кравцов чокнутый? — думал он, спускаясь по тропинке к депо. — Что они тут все, в самом деле, как во времена культа?.. Человека еще не знает, а выслушать уже не хочет. Будто я у него денег просить пришел. Советчик!..»
Трамвая долго не было, впрочем, не было и пассажиров на остановке.
«Неужели он отсюда каждый день мотался на работу? Час двадцать да еще час двадцать — два сорок, от Москвы за это время до Савелова доехать можно… На сумасшедшего, пожалуй, не тянет. Но почему отказался разговаривать? Даже не поинтересовался, кто я, с какой целью пожаловал, как узнал адрес… Судя по всему, живет не один. Кроватка для ребенка до семи лет, куклы… Если он ничего не опасается — почему бы не рассказать хотя бы о том, что не относится к тайне следствия? А если за ним следят — почему не уедет и даже не запирается?.. Куда-то отправил жену с дочкой и… кого-то ждет? Странно все это. Последить за домом, что ли?..»
Евгений посмотрел на часы: пятнадцать тридцать. Из расщелины снизу показался трамвай. Колеса отстукивали секунды на принятие решения. Он шагнул было в сторону трассы, как вдруг из-за поворота выехал коричневый «ниссан».
«В попутные машины не садись», — сказал Кравцов. Если это была шутка, то постановление об аресте выглядит смешнее.
«Ну ты, Стольник, дурак! — весело проговорил Внутренний Голос, как бы в издевку превращающий его из Столетника в Стольника и имевший обыкновение возникать в самые неподходящие моменты. — Да алкаш твой Кравцов, понял? Пропил все, на дрова не хватает — видал, чем печку топит? Не иначе, собственный сарай разбирает. И картошку постную хавает, даже тебя не угостил. И с работы он не уволился, а его уволили. За пьянку. Да по старой дружбе статью в трудовую не вклепали, а предложили написать заявление «по собственному»…»
«Ниссан» показал правый поворот и сбавил скорость — так и подмывало «проголосовать».
«Зачем он выходил во двор? За дровами? Но в доме было тепло, печь топилась, картошка сварена…»
«Слушай, Стольник, шел бы ты лучше баиньки, — юродствовал Внутренний Голос. — А вечером фарен нах Москау. Делать тебе нечего! Ну с чего ты взял, что этот «ниссан» имеет к тебе какое-то отношение? Знаешь, сколько их в Приморске? Это же порт, дурень! Здесь у каждого моремана по такому, их япошки по тыще баксов рашенам сбывают. «Ниссан» этот — vakuum honendum[3], Кравцов — алкаш, а ты фантазер и олух царя небесного!..»
Трамвай остановился между «ниссаном» и одиноким пассажиром, определив выбор последнего.
«Дешевле», — решил Евгений, вскочив в вагон и усевшись перед стеклянной перегородкой водителя.
Через пару остановок «ниссан» пронесся в попутном направлении. Больше он в поле зрения не появлялся, зато неподалеку от городской черты с путепровода под указателем «РЫБИНО» спустился задрипанный «москвич-412» в пятнах незакрашенной шпатлевки на грязно-бежевом кузове. В сгустившемся потоке машин его можно было не заметить, но уж больно странно он двигался: трамвай не обгонял, все время следовал с малой скоростью позади — так, что нельзя было разглядеть сидевшего за рулем. Когда трамвай останавливался, «москвич» тоже тормозил и прижимался к бордюру.
«Интересные шляпки носила буржуазия», — подумал Евгений. Подтвердить или рассеять его сомнения могла только проверка.
У магазина «Океан» в трамвай вошли двое милиционеров в боевой экипировке и со включенными рациями. Как бы невзначай поглядывая на лица пассажиров, они медленно прошли по вагону и на следующей остановке вышли.
«Москвич» все еще маячил позади. Не доехав до гостиницы «Парус» двух перегонов, Евгений выскочил из трамвая и направился в гастроном, оказавшийся на пути весьма кстати: через витрину можно было понаблюдать за улицей, а заодно прикупить чего-нибудь съестного: стоило подумать о вареной картошке «в мундире», как рот заполнялся слюной.
Ассортимент продуктов на витринах вполне соответствовал московскому, но развернуться не позволяли ограниченные до пяти тысяч в день финансы. Став в очередь, он посмотрел на улицу. У тротуара напротив гастронома среди прочих машин стоял пятнистый «москвич». Кончился рабочий день, магазин буквально кишел покупателями, и вычислить среди них его владельца не представлялось возможным.
«А что я, собственно, такого сделал? — попытался Евгений заглушить необоснованное беспокойство. — Приехал в Приморск к товарищу, который, кстати, меня приглашал. Оказалось, товарищ мертв. Могу я, в конце концов, поинтересоваться, почему?.. К кому в таких случаях обращаются? К вахтеру общежития, где это произошло, к сослуживцу, к следователю, который составлял протокол… Никаких действий по расследованию я не предпринимал, никто ничего мне не поручал, живу в заштатной гостинице за собственный счет… А если бы и начал расследование, то лицензия при мне, имею законное основание. Так что моя личность ни для кого интереса не представляет… А тогда чья? Кравцова? Он сидит себе преспокойно дома, топит печь и жрет картошку, снимая с нее «мундир», как незадолго до этого снял мундир с себя, превратившись из грозы преступного мира в мирного хранителя домашнего очага…»
— Слушаю вас, — девушка-кассир постучала монеткой по стеклу.
— Триста граммов «подземной» колбасы и полбуханки «бородинского».
— Како-ой колбасы?
— «Шахтерской».
— А почему «подземной-то»? — рассмеявшись, выбила она чек.
— А почему «шахтерской»?..
Выйдя из магазина, он перешел на противоположную сторону улицы и нырнул в парикмахерскую, откуда также был виден «москвич». К счастью, здесь оказалась очередь — расходы на стрижку и бритье бюджетом не предусматривались. Изредка поглядывая на машину, похожую на голову больного стригущим лишаем, Евгений просидел в парикмахерской минут двадцать. Никто к «москвичу», не подходил, на обозреваемом отрезке улицы подолгу не задерживался. Обругав чудака Кравцова, весьма странным образом проявлявшего заботу о продлении его жизни, он покинул наблюдательный пункт и, не таясь, отправился в гостиницу.
«Старший следователь горпрокуратуры Ленциус ведет это дело, — сказал Кравцов. — Копия протокола осмотра у него…» Означали ли эти слова, что нужно побеседовать с Ленциусом? Или в них зашифрована причина отставки Кравцова?
