— Нельзя.
— С каких это пор?
— Организм устал.
Наблюдая за настороженным общением, Света решила, что лучше будет оставить их одних.
— А мне нужно бежать! — объявила она.
— Куда? — беспомощно взглянула на нее Кира.
— Я же обещала к завтрашнему дню фотографии…
Суров откинулся на диванные подушки и с интересом рассматривал многочисленные гравюры старых немецких мастеров, удачно подсвеченные хрустальными светильниками. Он много слышал об этой квартире, но, даже будучи мужем, не претендовал на посещение этого уголка женской независимости. По ее убранству можно было судить об академичности вкуса Киры, унаследованного от отца. Здесь скорее должен был бы жить эстет-профессор, нежели молодая одинокая женщина, о присутствии которой красноречивей всего говорили бы брошенные на письменный стол колготки и рассыпанный на ковре макияж.
— Ну, так я пойду? — повторила Света.
— Сделай одолжение, — мягко улыбнулся Суров. — Нам с Кирой о многом надо поговорить.
— Принеси бутылку из кухни, — сдалась, наконец, хозяйка.
Они оба замолкли, ожидая, пока Света у зеркала в прихожей закончит нехитрые манипуляции с губной помадой, влезет в чернобурку и, послав воздушный поцелуй, отчалит под заливистый лай Мальчика.
— Старенький, а как лает. Жаль, меня не узнал.
— Узнал. Но не обрадовался.
Кира налила в бокал виски. Сделала несколько глотков, поправила расстегнувшуюся кофточку, закурила.
— Чем обязана?
— Разговор серьезный, мне кажется, тебе уже достаточно. Не нужно больше пить.
— Интересно от тебя такое услышать. Не ты ли меня приучил к алкоголю?
— Но я не поощрял. И всегда говорил, что женский алкоголизм — самый пошлый порок на свете.
— Тем не менее мужчины любят меня именно за мои пороки, а не за добродетели.
Все свои чувства Суров привычно прятал за интеллигентной понимающей улыбкой и легким прищуром глаз. Их словесные баталии были предметом многочисленных слухов и домыслов в советской колонии, ибо в спорах они ни за что не хотели уступать друг другу. К тому же Кира при всей своей беспечности и ироничности была очень обидчива и ранима. Считала, что в незнакомой компании гораздо приличней спеть матерную частушку, чем открывать свою душу. А частушек она знала огромное количество…
— Учитывая наши давние отношения, не буду растекаться мыслью по древу, — все с той же улыбкой начал Суров. — Артем мертв, и этим подведена черта под еще одним этапом твоей жизни.
— Говоришь обо мне, как об очередной пятилетке, — съязвила Кира. Угрызений совести из-за того, что предпочла Алексею Артема, она не испытывала. Оба были для нее уже в прошлом.
— Годы диктуют. Чтобы быть в порядке завтра, нужно разбиться в лепешку сегодня.
— Я всегда была и буду в порядке! — с вызовом подчеркнула Кира.
Суров скептически осмотрелся, подняв с пола бычок, положил его в пепельницу, с отвращением понюхал пальцы, а затем вытер их платком.
— В тебе говорит заносчивость профессорской дочки. Ты не способна понять, что не сегодня-завтра страна ввергнется в хаос, обрушатся финансы, экономика, производство. Все мало-мальски обеспеченные люди рванут отсюда на перекладных. Клинику твою национализируют, академию художеств закроют за ненадобностью. Те, кто останутся, будут обречены на прозябание в сырьевом придатке Европы. Страна развалится на несколько зон, которыми будут править узколобые диктаторы, и ты, избалованная, тусовочная женщина вынуждена будешь побираться…
— Неужели все так плохо? — отхлебнув виски, скривилась Кира. С ней давно никто не проводил политзанятий.
Политику она считала занятием мерзким, прибежищем людей ущербных и несостоявшихся. Зато верила, что деньги в любой стране позволяют жить спокойно и независимо. Суров не относился ни к бизнесменам, ни к политикам. Его призванием было служить режиму. Все равно какому, лишь бы можно было выгодно пристроиться и стать частью системы.
Он был из тех, кто обожал ходить на службу, участвовать в совещаниях, приемах, делегациях. Угождать начальству и строго спрашивать с подчиненных. Короче — высокопоставленный, вышколенный чиновник, который больше всего на свете любил комфорт. Останавливался в пятизвездочных отелях, летал спецрейсами, отдыхал на элитных курортах, имел квартиру в правительственном доме и дачу на охраняемой территории в Завидово. На мир он предпочитал смотреть либо из окна машины, либо через объективы телекамер…
Кире было совершенно наплевать, где и кем в настоящее время работал бывший муж. Но уж если он вдруг занервничал и заговорил о катастрофе, то ему стоило верить.
— Ты должна об этом знать, — заключил Суров.
— Хочешь перезимовать у меня?
— Обижаешь, май дарлинг… Пришел позаботиться о тебе.
— С каких это пор?
— С тех самых, с каких ты стала вдовой.
— Ах, вот оно что? Тебя заинтересовал мой новый статус?
В ее страдальчески-пронзительных глазах вспыхнули искорки зловещего возбуждения, предвещавшего начало тотального издевательства над мужским самолюбием. Кира нападала на жертву без предупреждения. Должно быть, многолетняя разлука выветрила из памяти Сурова эту ее культивируемую страсть, потому что он как ни в чем не бывало со сдержанным пафосом в голосе продолжал излагать свои соображения:
— Любая женщина гордится статусом. Неважно каким, лишь бы был. Но сейчас речь не об этом. Ты в курсе, что существует завещание, по которому ты имеешь очень большие права на наследство.
— О! Это мне уже напоминает сцену из бразильского сериала. И что же, уважаемый дон Антонио, вас заставило вспомнить об этом? Неужто пришли предлагать богатой вдовушке руку и сердце? О, я польщена! Зная вашу природную нечеловеческую любовь к большим деньгам, подозреваю, что вы даже согласитесь разделить со мной одинокую холодную вдовью постель. Не так ли, дон Хуян?
— А ты в хорошей спортивной форме, — рассмеялся Суров. — Но я не могу позволить, чтобы ты тратила свой яд попусту. Поэтому без обиняков перейду к делу.
Он встал, поправил пиджак, застегнул его, завел руки за спину, как того требовал протокол перед обнародованием сообщения государственной важности. Чем окончательно убедил Киру в серьезности своих намерений. Сдерживая себя от комментирования его мудаковатого вида, она, сделав большой глоток виски, поторопила:
— Да, да, и, по возможности, короче, а то я напьюсь, а Мальчик уписается.
Суров не отреагировал на явную издевку.
— По нашим сведениям, на сегодняшний день существует два завещания Артема Давыдова. Одно, старое, хранится в Амстердаме в адвокатской конторе «Маркович и сыновья», другое — в сейфе банка, а вернее — уже в столе Смеяна.
Кира только присвистнула, оценивая серьезность, с которой товарищи Сурова отслеживали ее финансовые интересы.
— После вашего развода Ариадна Васильевна потребовала, чтобы Артем написал новое завещание, по которому в случае его смерти наследницей становилась исключительно она. Он написал, но не успел дезавуировать завещание, находящееся в Амстердаме. А значит, не все потеряно…
— Для кого? — Кира никак не могла вникнуть в суть разъяснений. Она рассталась с Артемом без всяких финансовых претензий и требований. На его вопрос: «У тебя есть деньги на жизнь?» пожала плечами и с достоинством заявила: «Я в них никогда не нуждалась». «Будут проблемы — сообщи», — на этой фразе они закончили первый и последний меркантильный разговор.
— Для тебя! По амстердамскому завещанию ты являешься крупнейшим вкладчиком «Крон-банка». А значит, фактически его хозяйкой. Вступив в права наследования, ты сможешь диктовать свою волю правлению банка.
— Зачем?
— Как зачем? Ты будешь хозяйкой крупнейшего банка в России. Если решишь перевести свои вклады в другой банк, «Крон» просто рухнет.
— А Ада?
— Что Ада?
— Она со мной делиться не захочет.
— Ариадна Васильевна — дама сложная… но, к счастью, старая. С ней всякое может случиться.
Суров произносил эти слова в своей излюбленной мягкой ненавязчивой манере. Так, словно говорил о погоде или о давно прошедших событиях. Но Кира почувствовала угрозу, заключенную в них. Она резко встала.
— На что ты намекаешь? Ада проживет еще вечность. Чиланзаров ее поставит на ноги.
— Зачем?
— Затем, что моя клиника пользуется хорошей репутацией.
Они стояли совсем рядом. Суров сделал движение навстречу, желая не то обнять Киру, не то привлечь к себе. Но натолкнулся на ее вытянутые руки. Вцепившись в лацканы пиджака, она подтянулась к его лицу, стремясь поглубже заглянуть в глаза.
— Что вы надумали сделать с Адой? Убить, да? Как Артема?!
Суров насилу отцепился от нее. Отойдя, опустился на диван.
— Нельзя же, право… Ариадна Васильевна не наша забота. Я пришел с тобой поговорить о завещании, находящемся у Марковичей в конторе. Положим, случится так, что ты вступишь в права наследования, тут-то тебе и понадобится понимающий советник…
