– Не уходи с места. Мы снимаемся. Идем в вашу сторону.
– Куда же мы уйдем! Мы здесь…
– Жди… Ничего не предпринимай.
Я убрал «переговорку».
– Влипли? – сердито спросил я своих, словно они были в чем‑то виноваты.
– Влипли, – согласился Вальтер. – И круто…
– Девочка сама по дороге дойдет, куда ей нужно. А нам необходимо уходить, – мрачно сказал Корчагин и с силой отшвырнул от себя тубу гранатомета.
– Отставить! – сказал я. – Получен приказ дожидаться своих. И ничего не предпринимать. Ждем и соображаем. Что могло произойти? Машина та самая, люди другие…
– За нами следили, – предположил Вальтер. – Бандиты знали, что мы ждем их. И послали мирных жителей. Под расстрел.
– Другого не дано, – согласился Вадим. – Теперь неприятностей на всю оставшуюся жизнь хватит. Хлебнем…
– Не захлебнемся, – возразил я. – Необходимо найти, кто «подставу» организовал.
– Но для этого как минимум нужно оставаться на свободе, – устало заметил старший лейтенант, отбрасывая в сторону автомат. – А этого нам уже, кажется, не дано. Оружие не трогаем – перестреляют сразу.
Он был полностью прав, предупреждая. Я тоже уже увидел, что мы окружены – и сверху, со склона, и снизу, от реки, и по дороге с двух сторон, держа нас на прицеле, быстро передвигается цепь людей в камуфлированной форме. Но это явно были не бандиты, хотя бород было и много, однако бандиты не носят кевларовые каски. Такие каски даже армия не носит из‑за их высокой стоимости. Они входят только в экипировку спецназа внутренних войск и спецназа ФСБ. Кто‑то из них нас и окружил. Я не стал отбрасывать автомат и лишь аккуратно положил его у своих ног. Вальтер поступил точно так же. Но вставать и поднимать руки мы не спешили; знали, что нас и без того заставят это сделать и, более того, долго будут держать в таком положении. По крайней мере, пока наши во главе с подполковником Волоктионовым не подоспеют. А это, по крайней мере, еще полчаса, если не сорок минут. Нас могут за это время и увезти, если знают о приближении основной группы.
– Хреново нам сейчас придется, – заметил Корчагин. – Это явно не «краповые». Ни одного берета не видно. Значит, спецназ ФСБ. И обязательно местный, потому что другого поблизости быть не может, а другой спецназ бороды не носит. И вообще, мне кажется, это ловушка, и мы в нее благополучно угодили.
– Дело хреново, – согласился я. – Даю установку. Мы не стреляли, мы только что подошли на звук выстрела из РПГ. Иначе нам не выкрутиться. Пусть вместе с нами ищут, кто стрелял. Работаем…
Иначе нам, в самом деле, было не выкрутиться. Окажись мы за решеткой, как можно было бы отыскать людей, которые подставили мирных жителей под расстрел вместо себя? Но на свободе мы бы еще могли справиться с поиском. А непризнание своей вины в данном случае было не желанием спасти собственную шкуру, а желанием добиться справедливости и наказать настоящего виновника.
При приближении вооруженных людей я поднялся, сразу выбирая линию поведения, которая показалась мне единственно правильной в данной ситуации. Как старший группы, я обязан был выяснить, с какой стати нас таким вот образом захватывают, как врагов, и дать понять, что наставлять оружие на офицеров федеральных сил, по крайней мере, странно. И вообще, ни в коем случае, я не должен был выказывать смущения или чувства вины.
Но нам, впрочем, никто и ничего объяснять не собирался. Местные спецназовцы подошли ближе, по‑прежнему держа нас на прицеле, но не только объяснить что‑то, нам даже вопроса задать не пожелали. Часть личного состава взяла нас в круг, а другая часть группы принялась осматривать догоревшую и чадившую машину и расспрашивать девочку. Она, как и нам, не желала ничего говорить и руку изо рта так и не вытаскивала.
Наконец, как раз после неудачной попытки разговора с девочкой, к нам направился, снимая на ходу каску, видимо, старший в группе. Посмотрел на мою нарукавную эмблему.
– «Летучие мыши»… Во всей красе себя показали… – Он говорил почти без акцента. – Мы тут бьемся, чтобы установить нормальные отношения с населением, а они всех под одну гребенку гребут. И детей, и женщин стреляют..
– Прикажите своим людям убрать оружие, – спокойно сказал я. – Они все равно им пользоваться не умеют.
– Что?! – возмутился командир группы.
Я объяснил популярно:
– У них у всех опущены предохранители. Стоят плотным кольцом в боевой готовности. Нервы напряжены. Я дам резкую команду «огонь», мы присядем, а ваши бойцы над нашими головами расстреляют друг друга. Так профессионалы не поступают.
Я умышленно злил его, показывая, что не слишком напуган, и ставил на место. Командир чужую правоту понимать, кажется, умел и отдал какую‑то команду на чеченском языке, видимо, предупреждая; а сам, поскольку чужую правоту, которую понимал, но уважать не умел, тут же уронил каску, чтобы она не мешала, и попытался ударить меня прикладом в лицо. Надо сказать, неуместное желание. Настолько же неуместное, как мое предупреждение. Нужно было не предупреждать, а действовать. Тогда, правда, в дополнение ко всему, нам могли бы приписать и уничтожение целой толпы чеченских спецназовцев, но это погоды уже не делало бы. От удара прикладом я ушел легким смещением корпуса, но не успел убрать руку. Я не бил, а только естественным образом прикрылся от чужого удара. И командир группы сам наткнулся носом на мой локоть, отчего, в дополнение ко всем неприятностям, своим и нашим, очень неуклюже сел копчиком на камень. А это было не только больно, а еще и унизительно.
– Ты что, совсем дурак? – спросил я, наклонился и помог командиру встать. При этом сумел рассмотреть выбившийся из‑под плеча бронежилета погон. Командир был в звании подполковника, и мне следовало бы проявлять, наверное, больше уважения к его званию. И разговаривать хотя бы на «вы».
Он не обратил внимания на мою вежливость, выскользнул из моих рук змеей, вытер, как ему, наверное, показалось, текущую из носа кровь, хотя в действительности только размазал ее по щекам, и отдал команду на родном языке. К нам подступили со всех сторон, заломили за спину руки, и сразу защелкнули наручники.
– Вот так‑то вот…
Правила воинской вежливости соблюдал Вальтер Хост. Он обращался к старшему по званию на «вы»:
– Вы, товарищ подполковник, в туалет сегодня с утра ходили?
– Чего-чего? – спросил командир, вытягивая шею и показывая, что готовится к новому удару. В этом отношении чеченцы все одинаковы – что бандиты, что спецназовцы ФСБ. Они любят бить человека со скрученными руками. Ответа ждать не приходится.
– Так сходите. Боюсь, через несколько минут, когда наши подойдут, через каждый шаг в штаны гадить будете. И тоже в наручниках. Я сам на вас, в знак уважения, нацеплю потуже, готовьтесь…
Подполковник не решился ударить. И посмотрел через плечо. Как раз в ту сторону, откуда должны были подойти наши. Знал, похоже, где находится основная группа.
О судьбе сгоревшего «уазика» никто и ничего у нас не спросил – кто и по какой причине подстрелил его. Наверное, это было и неинтересно, и вообще значения не имело. На дороге вдруг показался еще один «уазик», а за ним еще три точно такие же машины и грузовик. Нас загрузили, как бревна, в кузов грузовика, приставили охрану, которая прижала нас к полу кузова автоматными стволами, и повезли сразу в Грозный, где поместили не в какой‑нибудь обезьянник в подвале здания ФСБ или МВД, а в следственный изолятор, даже не пожелав провести первоначальный допрос. И развели по разным камерам.
Очень странно было оставаться в камерах с бандитами, за которыми все последние годы охотился. Правда, это были не сплошь те бандиты, из леса и с гор. Это были чаще простые, хотя довольно крутые, уголовники. Но они, что еще более странно, вели себя лучше, чем офицеры чеченского спецназа ФСБ. По крайней мере, с большим пониманием и без агрессии. А мне даже сразу сказали:
– Влипли вы, парни, в какие‑то их разборки. Не выкрутитесь.
– Значит, будем их выкручивать. – ответил я, еще не представляя, в какую же действительно историю мы попали, и не догадываясь, насколько она будет длительной.
– Ну-ну… Таких и мы, и они видывали. Выкручивайте, народу жить будет легче.
Первоначальный допрос состоялся лишь через три дня, когда мы были переданы в руки старшего следователя по особо важным делам следственного комитета при военной прокуратуре Южного федерального округа Артура Юрьевича Розова. Вопреки всем правилам, первоначальный допрос проводил не дознаватель, а следователь, что само по себе было нарушением процессуальных норм, но мы об этом узнали позже. И сумели на этом хорошо сыграть, представив дело организованной против спецназа ГРУ провокацией.
