Самым трудным делом на том, на первом этапе, было правильно сориентироваться в ситуации. Я хорошо помнил команду, которую отдал при приближении к нам спецназа чеченской ФСБ: «Мы не стреляли, мы только что подошли на звук выстрела из РПГ». По большому счету, это не приказ, а только временная установка. Но сказано это было. И стало, видимо, моей ошибкой, потому что сразу настраивало бы следствие против нас в случае, если произойдет разнобой в показаниях. Да, я приказал. Так следовало бы себя вести в той ситуации, чтобы избежать задержания и иметь возможность поймать настоящих бандитов. Я не мог предположить, что с нами даже разговаривать не будут. Приказал едва слышным шепотом. Но услышали ли меня старший лейтенант Корчагин и старший прапорщик Хост, этого я не знал. Обсуждать сказанное мы возможности не имели и выработать единую линию поведения под чужими стволами тоже не успели. В кузове грузовика, когда нас везли, Вальтер хотел что‑то сказать, но тут же получил удар стволом автомата в лицо, и прозвучал приказ всем молчать как рыбы. Удар стволом автомата в лицо, надо сказать, аргумент весомый. С таким аргументом на руках легко убедить каждого.
Я склонен был думать, что мою команду старший лейтенант со старшим прапорщиком слышали. И если бы мы все одно и то же говорили, все прошло бы нормально. Однако при этом обязательно будут допрашивать и подполковника Волоктионова, и полковника Переславцева, которому Волоктионов наверняка уже доложил о ситуации. Они не знают о моей установке членам нашей группы, и могут сказать то, что я передал по связи. И получится разнобой в показаниях. А возможности что‑то передать не только на свободу, но даже в другие камеры Вадиму с Вальтером у меня не было. Обдумав все это и недолго посомневавшись, я решил все же придерживаться первоначального своего плана, чтобы не поставить в дурацкое положение свою группу. Волоктионов может ведь сказать, что вообще не в курсе произошедшего. И Переславцев может так сказать. И вообще связь в здешних горах неустойчивая, с сильными помехами, и можно не все расслышать и правильно понять. В любом случае, других вариантов поведения не было. И на первом этапе это сработало.
А потом стало легче. Потом – это когда нас перевели в следственный изолятор Ростова-на-Дону. Тогда у нас уже появились адвокаты, причем они были приглашены не со стороны, а выставлены от главного разведывательного управления, и с ними можно было разговаривать почти откровенно. Тогда и появилась новая линия поведения.
Давление на нас оказывалось жесткое. Старшему следователю требовались скорейшие признательные показания. Очень хотелось Артуру Юрьевичу представить нам монстрами и маниакальными убийцами. И он старался, не жалел слюны, разбрызгивая ее на допросах во все стороны. Адвокаты посоветовали нам не нагружать организм и психику борьбой со следствием и сознаться, подписать все то, что старший следователь даст подписать, при этом стараться давать показания настолько нелепые, чтобы несоответствие бросалось в глаза. Адвокаты тоже уловили слабые умственные способности старшего следователя, отметив только его тупую упертость, и нашли для нас правильную линию поведения, чтобы потом на суде отказаться от показаний, данных под сильнейшим давлением следствия. Это всегда срабатывает. Так у нас и пошло. Но теперь уже мы могли согласовывать свои действия и могли выслушать советы командования. Не приказы, а именно советы, потому что приказы пока не отдавали.
И так два с половиной года…
* * *
Я даже подполковнику Прокофьеву не пожелал показать, где живет старший лейтенант Корчагин, и попросил его остановить машину совсем в другом конце города. Пришлось ехать на троллейбусе, потом на метро, потом опять на троллейбусе. Вадим, видимо, увидел меня в окно, потому что, когда я поднялся на этаж, он открыл дверь и впустил меня без звонка. На мое счастье, домофон в подъезде не работал.
– Выспался? – вполголоса спросил Вадим.
– Даже переспал. Лишку дал, – сказал я, разуваясь и поддерживая его тон разговора.
Старший лейтенант у нас слегка помешан на чистоте и аккуратности. Это я в своей квартире могу позволить себе пройти в комнату обутым. Корчагин обязательно попросил бы меня разуться, и я снял обувь, не дожидаясь его просьбы.
– Как Вальтер?
– Спит. Температура держится, но невысокая. Позволил себе даже на бок лечь. Во сне повернулся. Значит, к боли уже привык. Оклемается.
– Нужно, чтобы быстрее оклемался. Нас торопят.
– Есть новости? – понял Корчагин.
– Есть, – сказал я, только заглянув в комнату, где на диване спал Вальтер Хост, и сразу проходя на кухню, чтобы не беспокоить спящего.
На кухне лежал свернутый матрац, там спал старший лейтенант.
– Чай? Кофе?
– Чай. Зеленый.
Вадим кивнул и включил газовую плиту.
– Рассказывай.
Я коротко передал содержание беседы и, естественно, содержание документов, которые удалось снять с жесткого диска автомобильного навигатора Альтемира Атабиева.
– И что думаешь?
– Нужно ехать туда. Устал уже так вот прятаться. Пора уже работать всерьез. Нас пытаются даже здесь загнать в угол. Единственный выход – идти встречным курсом. Тем более что зацепка появилась. Майрбеков может что‑то подсказать.
– Если не застрелит нас раньше…
– Согласно его психороботу, он человек не суетливый. Будем надеяться, что наши психологи не ошиблись. Но для нас это лучший вариант. Другого пути пока не видно.
– Потрясти бы кого‑то из начальства в ихнем ФСБ, тогда толк бы был ощутимым.
– Будет возможность, потрясем. И даже обязательно, поскольку нам предлагают работать на нелегальном положении, следовательно, без ограничений. Но без Майрбекова мы не сумеем даже узнать, кого следует трясти. Это еще одна причина для выхода на контакт с ним.
– В любом случае, никто напрямую его в высокий кабинет не вызывал и не приказывал заняться кровной местью. Он никого конкретно нам не назовет.
– Он назовет одного человека. И это будет кончиком нити. Потянем – и доберемся до конца. А если сидеть здесь и ждать, толку будет мало.
– С этим согласен. Дело за Вальтером. Ему бы что‑то сильнодействующее из укрепляющих препаратов. Может, женьшень или пантокрин. Я сам после ранения пантокрин принимал.
– Поищи. Может, что‑то подберешь. Только не бери бесполезные добавки. Как они там называются – БАД…
– Понятно. Нужно искать натуральное. Я слышал про какого‑то китайца, тот сам препараты готовит. Практически с того света людей возвращает – и сразу направляет в бой.
– Где его найти?
– У нас. В каком‑то реабилитационном центре. Поинтересуйся у полковника Переславцева. Он может сходить в медицинское управление.
– Ладно. Поинтересуюсь.
– Им это нужно не меньше, чем нам.
Чайник закипел. Корчагин выключил газовую плиту, чуть‑чуть подождал, когда прекратится кипение, и залил воду в заварочный чайник.
– Есть кто живой? – раздался из комнаты голос Вальтера.
– Почти все живы, – ответил я, направляясь в комнату. – Ждем, когда ты встанешь, чтобы отправиться в Грозный. Ты готов?
– Через пару минут, – сказал старший прапорщик.
ПОДПОЛКОВНИК РОЗОВ, СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ДЕЛАМ СЛЕДСТВЕННОГО КОМИТЕТА ПРИ ВОЕННОЙ ПРОКУРАТУРЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКА, СЛЕДЫ ПОЧТИ ВИДНЫ
События в Судиславле не давали мне покоя гораздо в большей степени, нежели сообщение осведомителя ФСБ, предоставленное для ознакомления подполковником Страховщиковым. Хотя, признаться честно, сообщение ФСБ все же тормозило мою деятельность из‑за некоторых сомнений. Но я предполагал помимо основного варианта, то есть того, что сообщение абсолютно соответствует истине, еще и другие варианты. Конечно, это могла быть и ловкая «подстава» со стороны ГРУ. Для организации подобных вещей ГРУ имеет хороших специалистов. Ловкость здесь определяется умением подать дезинформацию не напрямую, а через источники, которые не должны вызвать сомнения. Предположим, военная разведка как‑то определила информатора ФСБ, и через кого‑то неназойливо подсунула ему информацию, которая ушла по инстанции и добралась до Москвы. А потом попала в мои руки, заставив посомневаться в своем видении развития событий. Могло быть и другое – что в плену действительно содержатся какие‑то люди, но они не имеют отношения к моим подследственным, а путаница в фактах и недостоверность информации заставляет думать, что там находятся именно искомые спецназовцы. Все может случиться. Но лучше было бы, чтобы сообщение оказалось дезинформацией, иначе я потеряю все шансы стать победителем в этом громком деле. А мне стать победителем просто необходимо. Я уже почти привык к Москве, и служба здесь мне нравится гораздо больше, чем в Ростове-на-Дону. Здесь более ощутимая перспектива повышения. И события в Судиславле давали мне шанс доказать неправоту осведомителя и, следовательно, утвердить свой профессиональный статус. Причем доказательства появились бы в том случае, если у тех, у кого сломаны шейные позвонки, присутствовало бы одновременное растечение мозговой жидкости. И потому меня очень интересовали данные судебно-медицинской экспертизы.
