- Сумасшедшая спровоцировала убийство!
- Наверное, она хотела умереть.
- И утащить за собой в могилу кого только можно.
Они замолчали, Тоня плакала, уже не стесняясь, наконец выговорила:
- Почему он не пришел к тебе? Почему он не пришел к нам?
- Самое элементарное объяснение: дома никого не застал, напоролся на Ивана Ильича, и медик, может невольно, направил брата на след. Павел хотел показать мне орудие убийства (так я понял из нашего разговора по телефону), но тот опередил.
- Павел звонил? — воскликнула Тоня. — Как же так получилось?
- Ох, не терзай. Я закрутился еще с одной Маргаритой. Я не узнал его, брат умер для меня восемь лет назад.
- Какое же орудие?
- Мертвая голова.
Они уставились друг на друга. Петр Романович скороговоркой, будто боясь заразиться безумием, повторил бредовый диалог. Она прошептала:
- Господи, я ничего не понимаю.
- Я тоже. Он явился, одержимый местью, как его невеста когда-то.
- Павлик? Не может быть.
- В той комнате, в папиной, вдруг появились чайные розы.
- Как это?
- Тайно. У Ипполита Матвеевича срезаны на даче, как тогда, помнишь? Он хотел напомнить мне о предательстве. так он воспринял мои показания.
- Я не верю.
- И он был прав, — признался Петр Романович. — Я поступил как. какой- то идиотски-суровый законник, не вспомнив про «ложь во спасение».
- Нет, Петр, все это непохоже на Павла.
- За десять лет много воды утекло.
- Тем более! Он не был злопамятен. — Тоня помолчала, потом сказала строго: — Он самый лучший человек, какого я знала.
- Игорь тебе рассказал, что видел его в нашем дворе?
- Ничего не рассказывал, мотался как угорелый. в Москву, из Москвы! Он его разыскивал.
- Но и от меня все скрыл. Странно.
- Надеюсь, ты не подозреваешь его в убийствах?
- Нет, — ответил Петр Романович не совсем искреннее. — Но может, они все-таки виделись. Почему-то Игорь мне не доверяет, такое сложилось впечатление.
- Да ну, ты слишком потрясен.
- А как быть с его признанием, что он меня ненавидит?
- Это странно, — согласилась Тоня сдержанно.
- Все же давай, для полноты картины, восстановим его передвижения.
После паузы (пристальный взгляд серых в слезах глаз) она сказала:
- Хорошо. Если это тебе поможет. В четверг Игорь уехал в Москву за красками. Вернулся поздно, я уже спала, а когда проснулась — записка: опять нужно ехать.
- Во сколько ты проснулась?
- В семь.
- А его уже не было. Дальше.
- То же повторилось в пятницу.
- А в субботу?
- Игорь был здесь.
- Точно? Вы не расставались?
Она помотала головой, словно отгоняя морок.
- Я не могу не верить своему мужу.
- Вы не расставались?
- Я не могу. Вечером он пошел пройтись.
- А вернулся, когда ты уже легла?
Тоня кивнула.
- Вчера, как ты ушел, мы поговорили: он правда разыскивал Павлика, действовал тайком, ничего никому не рассказывал из-за убийства Ивана Ильича. Боялся подвести друга, который мог бы стать козлом отпущения для следствия.
- А вообще муж с тобой откровенен?
- Надеюсь. Иначе не стоит жить вместе.
- Знаешь, я вашу свадьбу совсем не помню.
- Ее, можно сказать, и не было. Выпили бутылку шампанского с двумя свидетелями. Вот и все.
- Кто у вас были свидетелями?
- Моя подружка и Подземельный.
- Интересно. Не подозревал, что покойник с Игорем дружили.
- Ну, какая дружба.
- Шафер в церкви на таинстве венчания — это нечто.
- Просто хорошие отношения.
- А почему такая конспирация? Я про женитьбу узнал, когда ты уже в нашем доме поселилась.
- По бедности, Петр, мы еще не были устроены, у Игоря даже приличного костюма не имелось.
- Вы ведь осенью обвенчались?
- В ноябре. Нас потрясли убийство и арест.
- Кто предложил перенести свадьбу?
- Это было наше совместное решение. Петр, я не понимаю смысла твоих вопросов.
«И слава Богу! — подумал Петр Романович. — Впрочем, рано или поздно поймешь.» — и выразился туманно:
- Пытаюсь нащупать причины и следствия, иногда самое незначительное обстоятельство может натолкнуть. В чем же венчался Игорь?
- Что?
- У него не имелось приличного костюма.
- Иван Ильич подарил из своих запасов.
- Коричневый костюм с «искрой»?
Тоня смотрела на собеседника во все глаза, с каким-то тайным испугом.
- В чем дело, Петр?
- Коричневый с «искрой»?
- Да.
- Это костюм нашего отца, в нем я нашел мертвого Павла.
Она схватилась обеими руками за лицо и молчала.
- Не очень-то твой муж и тебе доверяет. Где он?
- В Москве. Послушай! Это доказывает только то, что он виделся с другом.
- Еще в четверг, — перебил Петр Романович. — Вечером брат явился ко мне в этом костюме, а я, пьяный идиот, принял его за призрак отца. И напоил меня медик. Во сколько Игорь должен приехать?
- Наверное, поздно. Он собирался еще на квартиру за постельным бельем..
- Вот что. — Петр Романович раздумывал. — Вот что. Сделай для меня великое одолжение: не рассказывай мужу о нашем разговоре, пока я с ним не увижусь.
- Петр, мне почему-то страшно.
- Тонечка, мне тоже. Но я тебя очень прошу.
- Я согласна. Речь идет о твоей жизни.
- И о вашей.
Они расстались. О монахе «сыщик» в горячке следствия позабыл.
На романтическом «березовом» полустанке одиноко стоял полковник с лукошком малины. «Ты что это, меня выслеживаешь?» — «Не вас, Ипполит Матвеевич». — «А чего не зашел?» Петр только рукой махнул: в такой запарке, мол. Поехали вместе.
- Выкладывай новости!
Петр выложил реалистический, так сказать, срез событий, не вдаваясь в подробности и подозрения; он и вообще-то был человек недоверчивый, а последние события и вовсе настраивали против всех и каждого. Не против старика, разумеется. который, однако, и заварил эту чертову кашу много лет назад!
- Приношу соболезнования, — сказал полковник деревянно. — Помочь ничем не могу.
- Ипполит Матвеевич, когда у Поля начался припадок.
- Не начинай сначала. Я сидел в прихожей — и баста.
- Да, да. Ангелевич сразу ушел, а Игорь задержался, так?
- Этот мальчишка посмел выговаривать мне, что будто бы не он, а я заварил кашу. Будто не он помчался другу про невесту доносить.
- И долго вы с ним пререкались?
- Пререкаться я не привык. Кратко послал его подальше — и разговор окончен.
- И он сразу ушел к себе? Ну, например, дверь на площадке хлопнула.
- Не слыхал, я прислушивался к воплям ребенка.
- А Ольга раньше них ушла?
- После. Вот про нее помню, как каблучки вниз по ступенькам процокали.
- А где она потеряла гребень?
- Что?
- Испанский гребень, ну, подарок. В переулке у нее в волосах был один.
- Так я нашел — в прихожей обронила. Слушай, я тебя предупреждал: мою дочь в эти кровавые разборки не впутывать! Посуди сам, Петруш, может ли женщина такой нежной конституции до смерти забить здоровенную, как лошадь, девицу и двух мужиков?
- Она занимается теннисом, — машинально вымолвил Петр и образумился. — Нет, меня поражает направление ваших мыслей. Кому придет в голову подозревать Ольгу! — Он помолчал, давая Ипполиту Матвеевичу время остыть. — Кстати, она слышала шаги наверху в подъезде, когда спускалась встречать «скорую».
- Ну, мало ли кто из соседей. Я не слышал.
- А она помнит.
- Шаги убийцы? — перебил Ипполит Матвеевич с дрожью в голове; даже задубелого военного проняло — что уж говорить про созерцателя- философа: кошмар девятилетней давности — кошмар жизни его! — вернулся и сводит с ума.
Ипполит Матвеевич нарушил гипнотическую паузу:
- Убийца прошел к себе, в свою квартиру? — и бросил быстрый, исподлобья, взгляд на собеседника. — Я не слышал, ну понятно, он тихонько действовал, осторожненько.
- Наш убийца свободно проходит сквозь стены и двери, — вспомнил Петр усмешку следователя, чтоб разрядить нервное напряжение, — и оставляет окровавленное орудие убийство в Копьевском переулке.
Разрядка не получилась, за всеми этими несообразностями стояла смерть.
- Мертвую голову? — встрепенулся Ипполит Матвеевич. В чем, в чем, а в орудиях я толк знаю. Он пошутил, поиздевался над тобой.
- Ну, знаете!
- Или с ума сошел. Увидел на комоде того бронзового зайчика.
- Статуэтку я так и не забрал из «органов». Тут не зайчик действует, а зверь пострашнее.
- Да объясни же!
- Объясню, когда сам пойму. Кстати, о зайчиках. Внук ведь тогда обиделся, что вы ему Балаболку на дачу не привезли?
- Балаболку? — дед вспоминал. — Да, про какие-то игрушки шла речь.
- Значит, перед убийством Маргариты вы ездили в Москву?
- Значит, ездил. Разве теперь вспомнишь.
- И день не помните?
- Ну, через столько лет. Чего ты об этом допытываешься?
