– Иди сюда, военный!.. – хрипел Стольников, вытягивая лейтенанта за руки из люка. – Только не сопротивляйся, черт тебя побери! – последнее он произносил уже просто так, помогая себе словом.
Вскочив, Саша схватил взводного за подмышки и в этот момент понял, что вынуть раненого из горящей машины ему не удастся. Стольников похолодел. Нога лейтенанта, возможно, сломанная, загнулась за спинку сиденья, и освободить ее можно было только забравшись в БМП.
Лейтенант лежал безвольный, словно снятый с креста. Левая сторона лица его была залита кровью. Капитан видел два глубоких пореза на щеке и один на лбу. Если это кровь из них, то ничего страшного! Любой мужик, привыкший драться на улице, знает, что из рассеченной на голове раны крови бывает больше, чем из вспоротого живота! Крови море, опасности – никакой!.. Только бы это была кровь не из ушей… Но как вытащить его?!
– Парень, дорогой, – бормотал Стольников, и его кровь капала на лицо лейтенанта, – посмотри на меня, посмотри, чтобы я с тобой заговорил…
Прикоснувшись к щеке взводного, Саша с замиранием сердца повернул его голову. Капитану не хотелось увидеть рваную рану и бьющую из нее алую кровь. Артериальное кровотечение из шеи – здесь, на улице Грозного, такую рану не залепит даже главврач инструктора Склифосовского… Тогда можно будет просто разжать руки и спрыгнуть с брони, вспоминая этот миг до конца дней. Руки, уходящие из рук…
Но смертельной раны не было. Лейтенант был, видимо, оглушен. Но насколько тяжело? И что у него там, внутри, – сколько их видел Саша, почти целых снаружи, но с перебитыми внутренностями… И нога его, загнутая за сиденье!
– Боец, ко мне! – прокричал он, увидев ефрейтора, помогающего санинструктору тащить две сумки с красным крестом. – Прыгай на броню и держи его за руки!
Легкий треск пронзил уши Стольникова и наполнил сердце трепетом. Трепет превратился в ужас. БМП занималась пламенем изнутри, и вскоре баки с соляркой в задних дверях раскалятся до предела. Что случится потом, капитан превосходно знал. Уже не раз приходилось видеть, как взрыв уничтожает БМП, сбрасывая башню с корпуса, и как отлетают на сотню метров тяжелые бронированные двери.
– Все будет нормально, парень, – уверенно заявил Стольников ефрейтору, сам же в этот успех ни на йоту не веря. – Мы сейчас вынем его. Ты же поможешь мне?
– Товарищ старший лейтенант!.. – вспыхнул мальчишка.
– Я капитан. – И Стольников забрался внутрь через люк механика-водителя.
Внутри изувеченные два члена экипажа и трое из десанта, с которыми он ехал. Стольников на мгновение представил, как лежит среди них он, так и не решившись выбраться наружу. Но думал он при этом не о себе, а о тех, кто застрял в Другой Чечне.
Так и было: сломанная в колене нога лейтенанта зацепилась за спинку сиденья, и Стольников, морщась и слыша хруст костей, вытащил ее и поставил на стопу. Ему казалось – лейтенант сейчас очнется, напряжется от боли. И тогда оба погибли. Место, не вполне достаточное для одного, теперь занимали двое. Никакого простора для маневра с напряженным телом.
И в этот момент букет из запаха горящего бензина и дымящегося автола пробрался в его ноздри, заставляя действовать в аварийном режиме.
Сашей овладело отчаяние… Ему не под силу было ни просунуть лейтенанта в узкий люк, ни выбраться первым, чтобы после вытянуть его. Солдат тянул, но сил у него не хватало.
– Тяни, славянин, чтоб тебя! Тяни изо всех сил, дорогой!.. – проорал капитан, поднимая тело взводного.
Стольников был словно на последнем издыхании без акваланга на дне мелкой речки с пристегнутыми к гире ногами.
Жизнь – вот она. Он мог даже протянуть руку в люк, чтобы ощутить этот свободный, прогретый солнцем воздух. Но не может стать ее частью. Он застрял с телом раненого лейтенанта между жизнью и смертью.
Все, что он сумел, это выглянуть из люка. И тут он увидел то, от чего кожа его покрылась холодом. В нескольких десятках метров от изувеченной БМП и стонущих, разбросанных взрывом солдат стояло никак не меньше десятка зрителей, один из которых ел мороженое. Они с невозмутимым спокойствием – война быстро лишает чувства сострадания – смотрели то на взводного в люке, то на агонию раненых, смотрели безучастно, словно рассуждая, удастся ли первому выбраться из горящей машины, а вторым – подняться на ноги. И лица у них такие были, будто эти люди заключили пари – случится ли все это до того, как полтонны солярки разнесут корпус БМП на осколки, как гранату, или нет.
– Да что ж вы стоите, православные?! – взревел Стольников больше от ярости. – Помогите же, прошу, коль сами не догоняете!.. И исламу преданные – тоже помогайте!
И зевак вдруг покинуло равнодушие. Все бросились к машине. Раздался первый хлопок, предвестник хлопка основного, – это превратился в клуб пламени фильтр очистки топлива.
Стольников посмотрел снизу в напряженное, оскалившееся лицо солдатика, тащившего взводного из люка. Их троих от страшной смерти отделяло совсем немного времени. Скоро огонь начнет пожирать топливо, разбухая и увеличиваясь в размерах, баки раскалятся, как конфорки, и тогда – взрыв. Какой уже по счету?.. Для них троих – последний.
Толпа как по команде бросилась прочь от машины. Даже не сведущие в устройстве двигателя и топливной системы горожане догадались, что вспышка – лишь предупреждение о последующем за ней мощном взрыве.
Дико заревев, Стольников нырнул в салон, схватил лейтенанта и толкнул его вверх. Мгновение, другое – и лейтенант появился в люке по пояс. Еще секунда, и боец вытащил его на обгоревшую броню. Еще две – и Стольников, вынырнув сам, схватил ноги молодого офицера, и втроем они рухнули с БМП.
Капитан подсел под раненого, поднял, морщась от боли в колене, и побежал подальше от машины. Пот заливал глаза, но Саша видел зрителей, благоразумно удалившихся от огромного взрывного устройства…
Взрыв застал их в двух десятках шагов от машины. Получив толчок в спину – словно кто-то нечаянно врезался в Стольникова при падении, он ощутил дикий жар на шее и затылке. Взрывная волна, пахнущая сладкой вонью не до конца сгоревшего топлива, опалила его и уронила на землю. Он ждал удара, но земля все уходила вниз. Когда он понял, что падает в кювет с проезжей части и что лейтенант, соскользнув с его спины, катится вниз, Саша вдруг почувствовал тошноту.
В сомнении двинувшись вперед, наученные горьким опытом Грозного мужчины и женщины побежали к солдатам, снимая на ходу брючные ремни и срывая с голов косынки. Широко открыв глаза и дыша, как загнанный на охоте пес, Стольников смотрел в лица лейтенанта, бойца, лежащего рядом, и улыбался…
– Ты… как? – спросил он, не очень-то рассчитывая на ответ.
Пришедший в себя лейтенант посмотрел на капитана. Смотрел долго, старательно, словно видя впервые. А потом вдруг вздохнул и протянул к нему руки. Схватив одну из них, Саша пожал – несильно, просто чтобы ответить.
– Будем жить, взводный…
Вскоре, помогая санитарам, около раненых собралось людей больше, чем того требовала разумная необходимость.
– Мне пора… – пробормотал капитан. – Черт возьми, на чем теперь добираться?..
Выйдя на дорогу, он преградил путь синей «девятке».
– Командир, денег нет. До аэропорта Северный довези?
– Разговор нет, садись! – чеченец решительно рванулся вправо и распахнул пассажирскую дверцу.
Когда до первого блокпоста бригады оставалось около сотни метров, чеченец не выдержал.
– Когда это закончится, скажи? Когда это все закончится?
– Не знаю, – глухо ответил Стольников и стал открывать дверцу. – Тормози здесь, иначе нас с тобой из спаренной зенитной пушки раздолбят. Спасибо, друг.
– Только не уходите больше отсюда, – попросил водитель.
– Не уйдем, обещаю.
Выйдя, Стольников поднял над головой автомат и зашагал в сторону блокпоста.
Чехи вошли в город тихо, осторожно, предполагая вступить в бой. У Алхоева и тени сомнения не было, что их выдвижение к стенам крепости видели. Он ждал у западных ворот засады, и первыми в ворота вбежали с криками смертники. Умерших за дело Аллаха ждали гурии в кущах, а их родственникам обещались награды. Трое из банды Алхоева вломились в город и, бросившись к стенам домов, подорвали на себе пояса. Взрывы обрушили стену одного дома, всклубили пыль у входа, и уже потом туда хлынули боевики. Стреляя по крышам зданий и в окна, они спешили занять выгодные для продвижения вперед позиции. Но уже через тридцать секунд беспорядочной стрельбы стало ясно, что боя не случится.
– Прекратить огонь! – прокричал Дага, оставленный Алхоевым старшим.
Поднявшись во весь рост, он с удивлением осмотрел темные улицы. Русских не было. Он махнул рукой, и около двух десятков боевиков, прикрывая друг друга, стали продвигаться вдоль двух улиц, примыкавших к главному проспекту города. За ними, двигаясь уже менее осторожно, последовали остальные. Всего вошли в город около сотни бандитов.
