Крокодилы выключили фонари, и Гвари пришлось отстать от них — теперь он стал «видеть» ушами. Из десятков и сотен привычных лесных звуков он должен был выделить лишь те, которые может произвести только человек, даже если это человек-крокодил. Под ногой человека не так хрустит сухая ветка, он не с таким шумом пройдет через заросли, не так спугнет птицу, как это сделает зверь. Гвари никогда не смог бы всего этого объяснить, он просто чувствовал, когда сливался с лесом, растворялся в нем, становился его частью.
И сейчас он скорее почувствовал, чем услышал, что шаг крокодилов стал иным — не жестким, а мягким, не ровным, а дерганым. А потом они и вовсе остановились. Гвари обошел их плавным полукругом и понял, в чем дело. Крокодилы свернули с тропы и сразу же наткнулись на огромный ствол рухнувшего дерева. Они повернули в сторону вывороченного корневища, а Гвари стал ждать их, укрывшись в густой кроне упавшего великана. Крокодилы прошли почти рядом с ним. Когда последний из них скрылся в чаще, Гвари снова пошел следом.
Солнце уже взошло и пыталось пробиться тонкими иглами лучей сквозь плотную вязь листвы. Еще через час Гвари услышал впереди треск и сухой скрежет камыша. Но ни реки, ни озера здесь не должно быть. Гвари помнил это прекрасно. Единственная в этих местах река Линди осталась где-то севернее не ближе двадцати миль. Может, здесь проходил один из ее мелких притоков, которым пренебрег даже картограф?
Камышевые заросли начинались сразу же от леса. Гвари остановился перед просекой фута в полтора шириной и присел. Треск и шелест от шагов крокодилов были такими, будто на водопой шло стадо диких слонов. В таком шуме, лишенный глаз и ушей, Гвари идти вслед не решился. Он выбрал крайнее дерево, взобрался на его нижние ветви, и глазам его предстала удивительная картина. Прямо перед ним расстилалась темно-серая поверхность озерной глади, на которой начали уже играть золотистые солнечные блики. Озеро имело форму почти правильного круга ярдов шестьсот в диаметре. А в самом центре его возвышался небольшой островок, поросший густым кустарником, среди которого выделялись масличные пальмы, акации и гигантские папоротники. Вглядевшись пристальнее, Гвари обнаружил верхушку остроконечной камышовой крыши. Теперь стало понятным, почему это прекрасное озеро картографы оставили без внимания. Окруженное широкой и густой стеной высокого камыша, который начинался далеко от берега, оно казалось недоступным даже внимательному глазу. Можно было сколько угодно ходить около него и не подозревать о его существовании.
Наконец экспедиция Шаве вышла из зарослей камыша и ступила на илистую отмель. Гвари взглянул на нее и не поверил своим глазам. На этой небольшой, чистой от всякой растительности отмели лежало по меньшей мере полдюжины крокодилов. Еще столько же застыло бревнами у самого берега. Они были словно в спячке, и на один из них даже не шелохнулся, когда семь мужчин, с треском ломая камыш, вышли к озеру. Двое из них, не обращая никакого внимания на крокодилов, вывели из зарослей длинную долбленую лодку, положили на ее дно Рэмбо вместе с шестом, на котором его несли, и бросили туда же рюкзак. Лишь оттолкнувшись длинным веслом от берега, они помогли Рэмбо сесть на дно лодки и показали на крокодилов. Рэмбо, кажется, не проявил к ним никакого интереса и, отвернувшись, стал смотреть на быстро приближающийся остров.
Гвари не был суеверным человеком, но когда он увидел, как спокойно люди-крокодилы ведут себя среди своих покровителей, ему стало не по себе. Неужели и в самом деле они питают друг к другу родственные чувства? Пока Гвари терялся в головоломных загадках, недоступных его пониманию, люди-крокодилы увидели что-то чуть в стороне от того дерева, в листве которого он укрылся. Они показывали пальцами на вершины деревьев и громко смеялись. Гвари было совершенно наплевать, что их так заинтересовало, он вдруг, к великому своему изумлению, узнал в людях-крокодилах горняков-панамолей Шаве! Сколько раз он смотрел на них в трубу теодолита и теперь вот они, все перед ним! Это открытие так потрясло его, что он совершенно забыл о настоящих крокодилах, а когда снова посмотрел на них, безжизненных и неподвижных, словно бревна, то понял, что это обычные чучела, набитые мусором, пугала для тех, кого мог бы соблазнить этот сказочный остров.
Гвари видел, как Рэмбо ссадили на остров, подали ему рюкзак, и лодка отплыла обратно. Рэмбо постоял немного, осматриваясь, потом повернулся и пошел в сторону хижины.
Когда лодка вернулась, ее снова спрятали в прибрежных зарослях. Панамоли собрались в кружок, о чем-то оживленно поговорили и двинулись к просеке. Затрещал камыш и вспугнул пару змеешек, напоминающих бакланов. Толстые и жирные, они тяжело пролетели несколько ярдов над озером и шумно плюхнулись в воду, высунув над поверхностью лишь длинные шеи с маленькими головками.
Наконец все стихло, если не считать лесного гомона, к которому Гвари привык и на который не обращал никакого внимания. Он спустился с дерева, разделся догола, вытряс одежду и осмотрел свое тело. Он сбросил с себя несколько черных муравьев, выковырнул ногтем с живота толстого клеща, успевшего крепко въесться в кожу, и проверил ногти на ногах. Не дай Бог, если фараонова вошь отложит под ногтем яйца — легче будет отрубить палец. А тогда ты уже не ходок. Но, кажется, с ногами все в порядке. Гвари, не торопясь, оделся, прислушался и, не услышав ничего, что напоминало бы о человеке, вошел в просеку.
Выйдя на отмель, он покосился на крокодилов, лежащих в тех же позах и на тех же местах, и все же вынул нож. Картина, конечно же, внушала ужас, и Гвари простил себя за чрезмерную осторожность, которую он не хотел бы назвать трусостью. Он нашел кусок гнилой коряги и запустил им в ближайшего крокодила. Удар угодил в голову, но, кроме того, что коряга рассыпалась, ничего не произошло. И тогда Гвари смело вступил в воду и вытащил из зарослей лодку с лежащим в ней веслом. Чтобы не перевернуться, он подвел ее к берегу, сел и оттолкнулся от илистого дна. Проплывая мимо торчащих из воды пары глаз и пары ноздрей, он не удержался и пнул крокодила в морду веслом. Он погрузился, как поплавок, и снова всплыл. Гвари плюнул ему в пустые глаза и, уже не оглядываясь, направил лодку к острову.
Шеф «алмазной полиции» Артур Бирс спал плохо. Он не помнил, что ему снилось, и снилось ли вообще что-нибудь, но когда проснулся, ощущение было такое, что уже не уснет, и поднялся.
Теплая вода из-под крана не освежила его, как и не взбодрила чашка кофе из термоса — тоже теплого и с каким-то неприятным металлическим привкусом. Он вышел из гостиницы в сумрачно-мутный рассвет, взял в гараже машину и, пообещав дежурному через час вернуться, выехал на разработки.
Небо заволокло густыми мягкими облаками, которые неподвижно висели над самой головой. Создавалось впечатление, что на разгоряченную истомную землю набросили толстое пуховое одеяло и оно стесняло и без того ее короткое и прерывистое дыхание.
Над Луалабой поднимались косматые раздерганные клочья тумана, и в его просветах тускло-серая река казалась печальной и сиротливой.
Бирс остановил машину у ворот территории разработок и вошел в проходную. Шеф «алмазной полиции» никогда не приезжал так рано, и растерявшийся дежурный вместо обычного рапорта или хотя бы приветствия почему-то тихо сказал:
— Они так и не вернулись, господин Бирс.
Бирс ничего другого и не думал услышать. Он неопределенно махнул рукой и велел позвать мастера, который отвез бы его к палатке топографов. Мастер не замедлил явиться, и уже через десять минут Бирс стоял перед палаткой. Он не стал входить в нее, а сперва обошел вокруг и сразу же заметил в одной из стен разрез. Он засунул в него палец, но это не дало ему никакой пищи для размышлений. Войдя в палатку, Бирс включил электрический фонарь и сел за стол. Среди чашек и тарелок лежала тетрадь. Он открыл ее и увидел, что половина ее страниц испещрена ноликами, закорючками и цифрами, значение которых никак нельзя было понять. Два листка были вырваны. И тогда Бирс вспомнил, что на одном Рэмбо написал ему записку с извинениями, а другой передал панамоль, который сидит теперь под замком. И листки, судя по всему, были вырваны в одно и то же время. Почему Бирс решил так, он и сам бы не мог объяснить, а если бы и попытался это сделать, то, скорее всего, сослался бы на интуицию, которая никогда его еще не подводила. Но что из этого должно следовать, он тоже не знал, поэтому прихватил тетрадь для Сандерса и покинул палатку.
Возвратившись в управление, он закрылся в своем кабинете, раскрыл тетрадь и углубился в изучение ноликов и закорючек. Он провел за этим занятием не менее часа, прежде чем вспомнил, что ведь сам учил Рэмбо «делать вид», будто он что-то записывает в тетрадь. Вот он и записывал это «что-то» Бирсу стало неловко перед самим собой. Обстоятельства последних дней совсем измотали нервы. И голова забита черт знает чем.
