1988 г. Сентябрь. Кашкарчи
Поезд медленно подошел к платформе и остановился. Вагоны дернулись. Загремела сцепка, лязгнули буфера. Сходя со ступенек, Суриков ощутил знакомые железнодорожные запахи – лекарственный дух креозота, которым дышали новые шпалы, прогорклую копоть пригоревших тормозных колодок и гнилостное смердение близкого общественного туалета. Жарко пригревало солнце.
Одинокие пассажиры, приехавшие в город, уныло разбредались кто куда. Выйдя на привокзальную площадь, пыльную и пустынную – ни такси, ни автобусов, – Суриков огляделся. Город почти не изменился, и все в нем выглядело таким, каким было в дни далекой пограничной службы. Может быть, только молодых деревьев прибавилось, а старые стали выше и гуще. В кучке навоза, оставленного ишаком перед наглухо закрытым киоском «Союзпечати», копошились сизые голуби.
Две улицы являли здесь собой социалистическую витрину обновленного Востока – проспект Фрунзе, протянувшийся от вокзала до окраины, за которой начинались хлопковые поля, и проспект Ленина, пролегший от головного арыка, прорытого у подножия холмов, переходивших в предгорья, до болотистой поймы узкой, умирающей от безводья реки. На асфальтовой крестовине двух проспектов располагались парадные здания, занимаемые местной властью: монументальная коробка райкома партии, обнесенная колоннадой, словно Парфенон, и роскошный, утопающий в зелени дом райисполкома. Тут же – стеклянный куб универмага «Бахор», который торговал не столько из-за прилавков, сколько из-под них через черный ход, и огромный кинотеатр «Шарк юлдуз» – «Звезда Востока», никогда не дававший полного сбора. В глубине квартала за густым фруктовым садом белело строгое здание отдела внутренних дел, прокуратуры и самого справедливого в районе народного суда.
Два проспекта исчерпывали парадные потребности города, и потому все остальное, по чему могли пройти ишаки и одиночные пешеходы, здесь просто именовалось улицами. Застроенные без плана глинобитными хибарами с плоскими крышами, с подслеповатыми окнами, без канализации, теплой воды, без газа, обнесенные высоченными глухими стенами – дувалами, – они скрывали от глаз мира правду о трудной противоречивой жизни горожан. Именно здесь обитали «хозяева» района, которые с поразительным единодушием в дни выборов отдавали голоса за людей сановных, крепили славу и множили властный блеск двух центральных улиц.
Прямо со станции Суриков отправился в отдел внутренних дел, куда, как он знал, позвонили о его прибытии.
– Вы к кому? – поинтересовался молоденький узбек – сержант милиции, придирчиво осмотрев документы Сурикова.
– К начальнику, – ответил Суриков.
– Значит, к товарищу подполковнику Бобосадыкову. Третья дверь направо по коридору.
Кабинет Бобосадыкова был просторный, светлый, со стенами, отделанными лакированными деревянными панелями. Два широких окна, забранные прочно кованой решеткой, снаружи густо затягивали плети какого-то вьющегося растения. За спиной начальника, сверкая золоченой рамкой, висел портрет Горбачева – парадный свадебный вариант человека, лишенный индивидуальности и малейших признаков возраста. Слева на стене размещалась план-схема города, вычерченная и растушеванная опытным художником. В дальнем углу стоял остекленный шкаф, наполненный спортивными сувенирами – аляповатыми алюминиевыми кубками, хрустальными вазами. Суриков сразу отметил – в комнате не было ни единой книги – ни в шкафу, ни на книжной полке, которую украшал горшок с цветком, ни на столе начальника.
Подполковник Бобосадыков сидел в руководящем кресле с колесиками под ножками и с подголовником на спинке. На чистом, свободном от каких-либо предметов столе лежали его руки – темные от загара, чистые, ухоженные. На мизинце левой Суриков заметил длинный, кокетливый ноготь. Его, должно быть, обихаживали и берегли. На вид Бобосадыкову было лет тридцать пять – сорок. Черноволосый, с волевым подбородком и острыми проницательными глазами, он не встал навстречу гостю, а лишь приподнял руку в приветствии и тут же опустил ее. Внешне это походило на отработанный жест регулировщика движения на перекрестке.
За появлением Сурикова с интересом и вниманием наблюдали пять пар глаз. У начальника сидели руководители подразделений милиции. Должно быть, он собрал их на ритуальную выдачу ценных указаний.
– Это наш гость, товарищи, – сказал Бобосадыков тоном радушного хозяина. – Из Москвы. Большая честь. Будет вести расследование. Нас поучит, а мы ему поможем. Советом, конечно. Делом тоже.
Присутствующие закивали головами.
– Кашкарчи – город маленький, – продолжал подполковник, обращаясь к Андрею. Он приподнял над столом правую руку ладонью вверх, – весь он у нас вот так, – Бобосадыков потряс ладонью, будто играя в мяч. – Лично секретарь райкома товарищ Утежан Бобоевич Сарыбаев, а с ним органы внутренних дел знают и контролируют обстановку. По личному указанию Утежан Бобоевича мы провели операцию «Мак». Она оказалась внезапной для всех, кто нарушает закон. Вредные посевы, – Бобосадыков поднял указующий перст и погрозил кому-то невидимому, – полностью ликвидированы. Проведены беседы с местным населением.
Подполковник выдвинул ящик стола, вынул из него какие-то предметы, упакованные в пластиковый пакет. Протянул Сурикову. В пакете лежали два ножика незнакомой формы и жестяная кружка.
– Что это? – спросил Суриков, не стесняясь своего невежества.
Бобосадыков усмехнулся. Уколол:
– Я думал, в Москве вы знаете все.
– Видите, как легко ошибиться, – сказал Суриков столь же язвительно.
Подполковник вынул из пакета ножик с двумя лезвиями. Положил перед собой.
– Это куа-хуа тоза. Так называют китайцы. Нож для подсечки стеблей мака. А это, – он взял пальцами будто гремучую змею нож с полукруглым вырезом лезвия – куа-чуа тоза. Для снятия капли опиума. Тут же кружка куа-хуыза. В нее сбрасывают добытое. Важные улики против тех, кто промышляет наркотиками. Как видите, мы тут не дремлем.
Сидевшие за столом офицеры заулыбались. Всем видом каждый из них поддерживал своего подполковника, одобрял его слова, солидаризировался с ним.
– Вы владеете китайским? Это достойно похвалы.
Бобосадыков сделал вид, что его совсем не задели эти слова, хотя по закону благодарности гостеприимному хозяину гость должен был в лад со всеми закачать головой и сказать что-нибудь доброе о начальнике, который блюдет интересы общества, жертвуя здоровьем и отдыхом; идет против всего, что вредит трудовому народу и народному государству. Однако в Москве, должно быть, такой элементарной вежливости не учат.
– Теперь один вопрос, товарищ Суриков, – произнес Бобосадыков голосом, полным деловой озабоченности. – Если не секрет, какова цель вашего приезда? Не может же в самом деле товарищ из Москвы ехать к нам искать наркотики, если мы тут сами не дремлем. – Понимая, что вопрос может оказаться не совсем тактичным, подполковник правой рукой легким жестом обвел собравшихся. – Если наркотики – это прикрытие, здесь все свои. Уголовный розыск. ОБХСС. Все наши. Каждый вам охотно поможет, когда будет надо.
– Никаких секретов. Для своих, конечно, – последние слова Суриков выделил интонацией: мол, вы и есть эти «свои». – Когда следственная группа прорабатывала дело Хошбахтиева – вы, должно быть, о нем помните? – так вот, тогда всплыла фамилия некоего Исфендиарова. Мне поручили в этом эпизоде разобраться.
Неожиданно Суриков заметил, как помрачнело лицо Бобосадыкова, как сдвинулись его брови над переносицей.
– Неужели только какие-то неясности в отношении уважаемого человека заставили вас ехать к нам? – голос подполковника звучал недовольно. – Можно было запросить нас, мы бы дали достойный ответ.
– Видимо, дело не в достойном ответе, а в объективности, – возразил Суриков.
– Что ж, воля, как говорят, ваша, – сказал Бобосадыков, не скрывая горечи. – Но я делаю из этого два вывода. Прежде всего о том, что нам не доверяют. Потом, кто-то старается опорочить очень уважаемого человека. Ветерана. Бескорыстного служителя…
Кому и как служил Исфендиаров, полковник не стал уточнять. Всем видом демонстрируя, что разговор стал для него неинтересен, он сказал:
– Хорошо, товарищ Суриков, для вас мы сделаем все, что в наших силах. Я думаю, первым делом вам надо побывать на приеме лично у товарища Утежана Бобоевича Сарыбаева. Он…
– Зачем? – спросил Суриков, не сумев скрыть удивления. – Разве у секретаря райкома нет иных дел?
Бобосадыков ласково улыбнулся.
– Конечно, у него есть дела. Много дел. Но вы приехали из Москвы в его район…
– Почему в его район? – в голосе Сурикова звучала веселость.
– Да, конечно, – словно спохватившись, сказал Бобосадыков. – У нас тоже перестройка. Тоже. Тем не менее товарищ Утежан Бобоевич Сарыбаев отвечает лично за все, что происходит в районе. За всех людей, за меня, даже за вас…
