Незнакомец кивнул. Говорить было больше не о чем. Они распрощались, и Юрьев двинулся дальше по шоссе. У развилки, где ему надо было сворачивать направо, на грунтовую дорогу, тянущуюся к винограднику, он подумал, что стоило бы оставить французу всю пачку, и оглянулся. Француз стоял около своего джипа и курил.
И вдруг из ночной мглы на француза ринулись три черные фигуры, на ходу развернувшись веером и напав на француза с разных сторон. Степан оторопел и подумал, что лучше бы делать отсюда ноги, но клубок черных фигур вдруг распутался, и опять стал виден силуэт француза — тот теперь стоял на коленях или на корточках, Юрьев точно не смог рассмотреть. Француз, пошатываясь, поднялся на ноги, и негры снова бросились на него.
«К черту!» — мелькнуло в голове у Степана, и он помчался обратно к джипу, вдруг поняв, что просто не может бросить в беде человека, с которым его на пустой африканской дороге объединил короткий разговор ни о чем.
Что ж, двое европейцев на троих нападавших — расклад приемлемый. Юрьев бесшумно подскочил сзади к одному и ударом ноги в спину отшвырнул его от упавшего на колени француза, оттолкнулся от тяжелого тела как от прыжкового трамплина и метнулся к другому. Прямо перед ним оказалось потное антрацитовое лицо с толстыми губами и сверкающими во тьме белками. Несильно размахнувшись, Степан нанес кулаком удар прямо по широкому носу и сразу после этого ребром левой ладони рубанул противника по грудной клетке, надеясь сбить с дыхания. Но в этот момент сам почувствовал сильную боль в боку и невольно опустился на одно колено. Все-таки этот чертов негр его достал, нашел брешь в обороне. Но удар был нанесен явно не кулаком, а чем-то твердым и узким… И тут Степан, озверев от боли и от сознания допущенного им промаха, перехватил противника за правое запястье и, приподнявшись, дернул негра за руку вперед и вверх, заставив его перегнуться пополам, и взял «на рычаг». Так и есть: в завернутой за спину руке блеснул пистолет.
Подмяв под себя негра, он бросил взгляд на француза. Тот двигался как балетный танцор — длинными и короткими прыжками-перебежками с разворотом, так что в воздухе только мелькали его ноги. После одного такого прыжка оба негра разбежались от него в разные стороны, как перепуганные кошки. Такого стиля рукопашного боя Юрьев еще не видел, хотя пришлось ему овладеть и дзюдо, и карате, и боевым самбо. Но тут на нем с двух сторон повисли поднявшиеся с земли двое негров, и в этот момент Юрьев взвел курок «люгера» — трофей оказался хорошо ему знакомым немецким пистолетом — и начал стрелять одиночными по темнеющим в серой мгле живым мишеням. Один рухнул, как сброшенный с грузовика мешок с картошкой, а другой, тот, что был послан им в нокдаун, получил пулю в затылок и затих, обхватив голову обеими руками, точно силился затолкать обратно в череп кроваво-черное месиво. Степан, пошатываясь, расправил плечи и обернулся.
Незнакомец, стряхивая пыль с растерзанного пиджака, легкой, точно скользящей походкой подошел к Степану и одобрительно похлопал его по спине.
— Хорошая стрельба, приятель, очень хорошая! — с учтивой невозмутимостью похвалил он Юрьева. — Я ваш должник.
— Кто они? — кашлянув, хрипло спросил Степан.
— Ночные крысы. Диверсанты… из ангольских повстанцев. В этих местах они готовы напасть на любого белого.
Юрьев усомнился, что на автобусной остановке на пустой дороге ангольские партизаны станут поджидать «любого белого», но не сказал ни слова. Незнакомец его заинтересовал: этот француз явно был не тем, кем хотел казаться.
— Где вы научились так драться и… Я видел, как вы убили этого громилу. Не целясь — и точно в лоб. Где? Неужели в Австрии?
Юрьев не сумел разобрать все, что сказал француз, но общий смысл вопроса был ему понятен.
— Я учился… в полицейской школе.
— В австрийском лагере для перемещенных лиц? — Француз затянулся, и Степан заметил тронувшую его губы легкую ироническую улыбку. Этот чертов француз словно читал его мысли…
— Я бежал из Советского Союза, — неожиданно для самого себя произнес Юрьев. — А стрелять и драться меня научили в школе милиции. В Ленинграде.
Француз кивнул и продолжал задумчиво курить. Он явно не спешил. Интересно, кого же он поджидал здесь? Но спросить Степан не решался. Он глянул на часы: половина одиннадцатого. Ему надо спешить на ферму к немцу. И вдруг его точно ударило током: какого же он дурака свалял, что так и не снял с руки свои старые часы «Победа». Да ведь по ним его бы сразу вычислили! Он сунул левую руку в карман, как бы ища что-то.
Француз протянул руку.
— Этьен Башар. Майор Иностранного легиона Этьен Башар. Я назначил тут встречу с нашим человеком, который должен был передать мне сведения о передвижении ангольских партизан. Но что-то он сильно задерживается. У нас в таких случаях говорят: если я буду сильно опаздывать — скорее всего, меня убили.
Иностранный легион! По отрывочным сведениям, почерпнутым из лекций в школе милиции и из каких-то книг, Степан смутно помнил, что это французская военизированная организация, объединяющая наемников, «солдат удачи», за деньги воюющих в разных уголках света. Неужели это его шанс? И он услышал конец вопроса, заданного ему Этьеном Башаром:
— …не хотите записаться в Иностранный легион?
Ему предлагают вступить в Легион! Да кто же возьмет его — беглеца без документов, нелегала в чужой стране, из которой еще нужно каким-то образом выбраться? Разве захотят французы возиться с ним, черт знает кем, когда к их услугам, должно быть, толпы желающих завербоваться законных эмигрантов из Европы и Азии? Нет, конечно нет…
— Я… не знаю… — выдавил Юрьев. — У меня нет документов.
Он повернулся и поискал взглядом сумку, которая валялась где-то на дороге.
— Ну, документы не проблема, дружище, — усмехнулся Башар. — Скажу вам, что командование Легиона обычно не обращает внимания на такие мелочи. Главное — человеческий материал. А вы, я смотрю, будете во сто крат лучше многих новобранцев Материнского полка. Такие, как вы, могут составить гордость Легиона. Вы где живете?
— В Йоханнесбурге, — ответил Степан, все еще не веря в свою фортуну.
— А тут по делам?
— Да, до утра. Мне надо кое-что передать хозяину виноградника, который в полумиле отсюда…
— Герру Рихтеру? — Этьен Башар проявил удивительную осведомленность. — Прекрасно, тогда послезавтра, в понедельник, зайдите после обеда во французское консульство. Это на Конститьюшен-авеню… Спросите Анри Бенуа — это наш военный атташе, скажете, что вас к нему направил Этьен Башар. Назовите свое имя. Я завтра позвоню ему и предупрежу о вашем визите. — Он подошел к джипу, встал в сноп яркого света от левой фары, вытащил записную книжку и вопросительно поглядел на Степана: — Так какое имя?
Степан хотел было назвать имя и фамилию, которые значились в фальшивом удостоверении перемещенного лица. Но передумал. Из глубин памяти вдруг выплыл кусок какого-то то ли американского, то ли югославского фильма про ковбоев и индейцев. Одного из героев там звали Джо Долан. Джо Долан… А что, звучит!
Башар аккуратно записал два коротких слова и хмыкнул:
— Джо Долан… Что ж, типичное русское имя, — и, закрыв книжечку, убрал ее во внутренний карман пиджака. — Вот и славно, мсье Долан. Прощайте, друг мой. Возможно, даст бог, еще свидимся.
Степан так и не узнал, кого ждал и не дождался ночью на пустынной дороге в сельской глуши Южно-Африканской Республики майор Иностранного легиона Этьен Башар. Но короткая стычка с ангольскими бандитами и три трупа, оставшиеся лежать в придорожной пыли, неожиданно открыли новую захватывающую главу в его жизни.
Заработанных за месяц на поденщине в порту денег Юрьеву едва хватило на авиабилет до Марселя, куда его, с рекомендательным письмом, направил французский военный атташе. Блаженствуя, расслабившись в кресле «боинга», он цедил глоточками дешевый «эр-франсовский» бренди и размышлял о том, кем ему предстоит стать — парашютистом, танкистом или снайпером в одном из экспедиционных контингентов в Африке, или Полинезии, или черт знает где еще… Скользящие по проходу с недежурными улыбками миленькие стюардессы что-то предлагали, о чем-то спрашивали, но не понимающий французского Степан только молча мотал головой и возвращался к своему бренди и к раздумьям. В армии ему служить не довелось — ведь сразу после милицейской школы он пошел работать в ментуру — и представлял специфику своих будущих занятий в тренировочном лагере довольно смутно. Единственное, что он действительно умел — и неплохо, так это стрелять. Ну что ж, на стрельбе, наверное, можно будет и остановиться, сказал он себе. Бренди начинал действовать, и только что ясный и цепкий мозг подернулся приятным туманцем. Он успел поймать себя на том, что пьет теперь, как истинный европеец, глоточками, и тут туман в голове загустел, Степан откинулся на спинку кресла и провалился в блаженную пучину сна, в которой утоцули'разноязыкие попутчики, улыбчивые стюардессы и льдистые глыбы облаков за иллюминатором…
