с каждым днем все меньше у Михаила оставалось к нему доверия.
Стараясь не привлекать к себе внимания немцев, Сосновский сделал крюк, обходя квартал, и снова вернулся к зданию милиции, но уже пройдя через развалины. И осторожно, чтобы не хрустел под ногами битый кирпич, Михаил подошел к разбитому оконному проему и сразу увидел двоих в гражданской одежде правее и ниже от себя. Он сразу замер, медленно поворачивая голову и осматриваясь. Что за чертовщина, кто это? Партизаны? Что они задумали? Наблюдают или хотят напасть? С автоматами, и у одного за поясом две гранаты. Сосновский машинально нащупал пистолет в кармане и открыл кобуру на ремне. «Убраться бы мне отсюда, пока я не влип в историю, – подумал Михаил. – Нельзя мне светиться, у нас свое задание».
Сделав шаг назад, Сосновский понял, что опоздал. К входу в здание подъехала машина. Двое автоматчиков выволокли из кузова избитого человека со связанными за спиной руками. Офицер выпрыгнул из кабины, подошел к солдатам и приказал им что-то, энергично взмахивая рукой. Из здания вышел еще один офицер, отсалютовал нацистским приветствием, выбросив вперед вытянутую руку. За ним появились еще несколько солдат. И тут на большой скорости к зданию подлетела легковая машина, из нее поверх опущенных стекол ударили автоматные очереди. Один из офицеров и несколько солдат упали как подкошенные, двое успели забежать внутрь здания, но в дверь тут же влетела граната. Грохот взрыва, полыхнуло огнем, полетели стекла, из здания вырвались струи дыма и пыли. Неизвестные подхватили связанного пленника под руки и затолкали в машину. Со стороны развалин напротив и бокового рухнувшего дома по окнам здания стали бить автоматными очередями, побежали люди. Еще две гранаты полетели в окна, и снова оттуда полыхнуло огнем, поднялось облако пыли и дыма.
Улицу затянуло пылью так, что Сосновский с трудом различал брошенный у входа грузовик. Бой шел уже на первом этаже здания, и Михаил решил, что сейчас, в дыму и пыли, ему следует постараться убраться отсюда. Разгоряченные боем партизаны не станут разбираться в том, свой он или нет. Достаточно немецкой формы на Сосновском, чтобы просто получить пулю без предупреждения. Низко пригибаясь, он стал выбираться из развалин, чтобы краем улицы добраться до перекрестка и скрыться за углом. Там близко выход из города. Сюда вот-вот съедутся немецкие подразделения и оцепят весь район. И тогда, с его липовыми документами, Михаил может запросто угодить в гестапо.
Несколько шагов по битому кирпичу – и тут Михаилу пришлось упасть на землю. Автоматная очередь прошла рядом с его головой. Пули били в кирпичную стену, выбивая из нее град мелких осколков. Сосновский достал пистолет и осмотрелся: нет, стреляли не в него, это отстреливаются из здания блокированные там немцы. Вскочив, Михаил пробежал несколько метров и снова упал в небольшое углубление, образованное двумя грудами кирпича. И тут он заметил, что впереди кто-то шевелится. Присмотревшись, он разглядел ноги в хороших, дорогих офицерских сапогах. «Пристрелить гада, – мелькнула первая мысль в голове. – Скрыться решил!» Но, подобравшись ближе к фрицу, Михаил узнал в нем того самого молодого офицера, что вышел из здания перед самым нападением встречать машину с арестованным. И тут профессиональное чуть подсказало, что надо не убивать этого фашистского молокососа, а, наоборот, следует помочь ему спастись.
Одним броском Сосновский добрался до ямы и упал рядом с немцем. Тот вскрикнул от испуга и попытался повернуться на бок. В его руке мелькнул пистолет. Михаил ударил офицера по руке, сжал его кисть и прижал к земле.
– Не шумите! – грозно сказал Сосновский по-немецки. – Вы выдадите нас партизанам.
– Кто вы? – сдавленно спросил немец, бегая округлившимися от страха глазами.
– Гауптман Юрген Бойтель! Вы что, ранены?
– Нога… – простонал немец.
Сосновский посмотрел на ноги молодого человека и увидел, что одна штанина выше колена в крови. Но пуля не пробила мягкие ткани, она лишь прошла вскользь, порвав кожу и вызвав кровотечение, причем не очень обильное. «А парень-то слабак», – подумал Михаил и дернул немца за руку.
– Держите себя в руках. Рана неопасная, сейчас выберемся в безопасное место, и я вас перевяжу. Ползите за мной, если хотите остаться в живых. Партизан много, они захватили часть города, и нам надо выбираться на окраину, к лесу. Я знаю куда. Держитесь за мной и останетесь живы.
Сосновский пополз между кучами битого кирпича, по развороченной земле. Он полз очень осторожно и внимательно осматривался. Шанс быть убитым партизанами был велик. Глупая смерть и очень вредная для их задания. Немец со стонами и проклятиями полз следом, старательно прижимаясь к камням. Жить ему хотелось, очень хотелось, и вел он себя поэтому как надо. Добравшись до конца разрушенной улицы, где в воздухе было уже меньше пыли, Сосновский помог немцу подняться, забросил его руку себе на плечо и быстро перетащил ослабевшего спутника на другую сторону дороги. Здесь, между сараями, сгоревшими заборами и воронками, он потащил раненого через кустарник подальше от окраины города. На опушке леса Сосновский снова оглянулся. Он видел, как к месту боя летят мотоциклы, как двигается немецкий бронетранспортер и грузовики с солдатами, но говорить об этом раненому не стоило. И видеть этого он не должен. Сосновский поспешно потащил немца в лес и минут через десять на полянке уложил его на землю, усыпанную толстым слоем хвои.
– Уф, – Михаил упал рядом с немцем на землю, тяжело дыша и вытирая ладонью лоб. – Ну, так кто вы, мой друг по несчастью?
– Унтерштурмфюрер Рихард Кранц. Я сотрудник четвертого отдела РСХА.
– Гестапо, – понимающе кивнул Сосновский. – Ну, давайте я вас перевяжу, Рихард.
Михаил не стал снимать свой китель и рвать собственную рубашку. Даже неопытный гестаповский лейтенант сообразит, что незнакомый гауптман под кителем имеет советское нижнее белье, но никак не рубашку, которую носят все офицеры рейха. Поэтому Сосновский распорядился, чтобы китель снял немец. Он оторвал рукав от его рубашки, разорвал по длине вдвое и перебинтовал рану на ноге гестаповца. Затем он снял с раненого брючной ремень и перетянул ему ногу
