— А вдруг этот твой друг с Литейного тебя же потом и закроет в «Кресты»?
— Ты, Красноармеец, выбирай выражения. Нет у меня друзей среди ментов. Я их всего лишь использую для достижения своих целей.
— Но и они тебя используют с таким же успехом!
— Хоть бы и так! Что с того? Мне все равно выгоды больше. А закрыть он меня не закроет. Да еще и заботиться будет, чтоб никто из его корешей меня не принял. Потому что на первом же допросе я колоться начну. И мусорка того сдам с потрохами. Есть у них такая Служба Собственной Безопасности… Так вот, посидели мы с ним, согласовали все. А он как бы между прочим намекает. Дочка, говорит, в следующем году школу оканчивает. В институт надо устраивать. В дерьмовый, говорит, неохота, а за приличный такие бабки платить — никакой ментовской зарплаты не хватит.
— А ты?
— А я? Я ему уже года три как приплачиваю. Наличными и в баксах. Вот так, мой друг, дела делаются. Не только шашкой надо махать, но и головой думать. Если б ты не поперся сюда с дружком своим, Лехой покойным, мои бы вломились, Коноплю раком поставили и девку твою спасли.
— Да он ждал тебя!
— Ну, это понятно. Он каждый день кого-нибудь ждет. Только вы всю его охрану, что в доме была, перемочили. Один он остался к моменту нашего появления. Потому и чухнул не глядя. А так бы, может, и посопротивлялся малек. Моих-то двадцать! А у него четверо.
— Но я поверить не могу, что у Конопли всего четыре человека бойцов было!
— Было их гораздо больше, — с загадочной улыбкой ответил Жорик. — Но я же говорю тебе: не шашкой махать, а мозгами шурупить. Собираясь позвонить Конопле по телефону, я уже знал, как он отреагирует. А потому заранее попросил мусорка своего…
— О чем?
— Чтобы тот людишек Конопли прямо из хат в Питере повыдергивал. Кого по подозрению, кого еще за что-нибудь. Причины найти можно при желании. Завтра телик посмотри, радио послушай, газеты почитай. Все трезвонить будут о том, что в Санкт-Петербурге органами внутренних дел проведена крупномасштабная операция по обезвреживанию бандитской группировки.
— Ага! Мелочь-то они арестовали. А Конопля?
— Ну, либо умолчат о нем, либо из числа задержанных сами назначат главаря. Для прессы. Ментам какая разница? Они же знают, что я Коноплю сам теперь достану и замочу. И вообще, перестрелка здесь, в Зеленогорске, отдельной темой пройдет. Сообщат, что между двумя организованными преступными группами произошла разборка, в результате которой все до одного погибли.
— Да бред какой-то!
— Вот увидишь. Все. Хорош трепаться. — Жорик поднялся на ноги. — Пора ехать отсюда. Мне мусорок на все про все времени дал до пяти утра. А сейчас? — Он глянул на часы. — Ого! Уже четыре. Валим.
Пять иномарок колонной двинулись из Зеленогорска в Питер. Ни от кого не таясь, с некоторой даже показушной бравадой. Смотрите, мол, нам все нипочем! Впрочем, при том раскладе, который мне обрисовал Жорик Костыль, так оно и было на самом деле.
«Вольво» Жорика возглавляла колонну. За рулем сидел крепкий широкоплечий парень. Жорик со мной на заднем сиденье. Вадика везли во второй машине.
На выезде из города впереди замаячил пост ГАИ. Я внутренне сжался. Вдруг остановят. Вдруг начнут проверять, как меня прошлой ночью. В машинах битком, и все с оружием. Да и один мой внешний вид чего стоил! Я так и оставался в гидрокостюме. А на коленях лежал тот самый автомат, который вручил мне Лешка.
Но гаишники повели себя странным образом. Завидев нашу колонну, они разбрелись кто куда. Один, подняв капот служебной машины принялся копаться в моторе. Другой присел на корточки и стал перевязывать шнурки на ботинках. Третий отошел в сторону как бы по малой нужде. А четвертый попросту отвернулся, прикуривая и закрываясь от ветра, которого не было. Либо они действительно были проинструктированы не трогать бригаду Костыля, либо не захотели связываться, учитывая превосходство сил возможного противника. Ежу понятно, что сдаваться в данном случае никто бы не стал. Гаишники пали бы здесь смертью храбрых. А кому это надо?
Пост мы проскочили. Я еще долго смотрел в зеркало заднего вида, настроив его таким образом, чтобы было видно с заднего сиденья. Дорога здесь изгибалась дутой, так что обзор открывался великолепный. И то, что я увидел, еще более потрясло меня.
Замыкающая, пятая машина, проехав мимо поста, притормозила и сдала задним ходом. Тут же к ней подбежал гаишник. Кажется, тот, что занимался шнурками. Из иномарки вышел человек и что-то сунул милиционеру в руку. Тот козырнул. Человек снова уселся в салон. Замыкающий автомобиль быстро догнал нас и пошел, как и прежде, выдерживая небольшую дистанцию. Во дают! Бардак!
— Ты что-то сказал? — спросил у меня Жорик.
— Нет, ничего, — ответил я. Дурная привычка — высказывать свои мысли вслух. Или это нервы сдают?
Если верить Жорику, то все обойдется. И Сашку они найдут, и Коноплю достанут, чтобы наказать. Но о каком законе мне толковал Костыль, если по блатному закону западло с ментами общаться? Жорик, он же с участием ментов все это сделал! Да схавали бы его мусора с Литейного и не подавились бы! Как ни крути, а мораль двойная выходит. И чего это он со мной так разоткровенничался?
— Слышь, Костыль, — повернулся я к нему, как только мы миновали пост ГАИ, — с какой радости ты мне про мента своего рассказал? Дело-то как бы тайное. Рискуешь.
— Ничем я не рискую, Красноармеец. Или как тебя лучше называть — Казачок?
— Казачком меня Вадик называть любил. А ты зови лучше по имени. Мне так больше нравится.
— Так вот, Жека, я не рискую. Имени мента ты не знаешь. И не узнаешь никогда. А деваться тебе от меня все равно теперь некуда. Ну не попрешься же ты в самом деле на завод болванки точить! Твое место в бригаде. И я тебе его предлагаю. Ты же без войны не можешь.
— Могу! — крикнул я в ответ. — Осточертело все! Тишины хочу!
— Во разорался! — лишь усмехнулся в ответ Костыль. — Мне кто-то рассказывал, что солдаты, участвовавшие в боевых действиях, потом не могут устроиться в мирной жизни. Их тянет убивать. Синдром войны это называется. Вот так и ты не сможешь жить в тишине. И не спорь со мной. Я не случайно у тебя еще в доме Конопли спросил, почему ты пошел к Вадику, а не на завод. Ты жить не можешь без адреналина в крови. И вот это, — он ткнул пальцем в лежащий на моих коленях автомат, — единственное, что ты умеешь делать профессионально. У тебя есть что возразить?
— Я не соглашусь идти к тебе в бригаду.
— Согласишься. Тебе еще нужно Сашку найти. Без моей поддержки ты не сможешь этого сделать. А даже если и найдешь, с Коноплей теперь будет значительно труднее сладить. Он загнан и взбешен. А бешеная собака очень опасна, поверь мне.
— Если Сашка-с ним, он сам на меня выйдет и, прикрываясь ею, все-таки попробует меня убить.
— И убьет, если ты дураком окажешься и отвергнешь мое предложение.
— А если я все же откажусь, ты ведь сам убьешь меня, скажи правду?
— Нет, Женя. Ты сам себя убьешь. Попомни мое слово — полезешь на рожон, выручая свою девочку. И ничем хорошим для тебя это не кончится.
Жорик пристально посмотрел на меня, и я понял, что он, если ему это понадобится, приговорит, не моргнув глазом, кого угодно. И выбора у меня в очередной раз не оставалось. Идти к ментам? И Сашке не помогут, и меня расстреляют. Отказать Жорику — тоже крышка. А может, выкручусь?
— Костыль, я могу немного подумать?
— Я не тороплю. Думай…
— Спасибо, — поблагодарил я. А Костыль добавил:
— …Пока едем. Дорога длинная.
А дорога от Зеленогорска до Питера не такая уж длинная. Как и вся моя бестолковая жизнь. И сколько той жизни осталось?..
— Господя! Да чаво же ты творишь, нехристь окаяннай! Да чтоб у тебя руки отсохли! Охолонись, ирод!
— Отвали, дед! Зашибу!
— Я те зашибу! Ишь, чаво удумал! Иуда ты!
— Уйди, говорю! Без тебя тошно!
Дед Матвей бегал вокруг меня, ругаясь на чем свет стоит. Хватал меня за руки и пытался оттянуть в сторону. С каждой секундой темперамент его все возрастал. К тому моменту, когда он решился-таки произнести самое изысканное свое ругательство, частота его телодвижений была сравнима разве что с электровеником.
— Шланг ты непутевый! — тявкнул дедок и устало опустился на днище перевернутой лодчонки.
А я тем временем столкнул красную «ауди» с крутого бережка в озеро. Машина чуть качнулась на встревоженной водной глади и, словно захлебываясь, пошла ко дну.
— Чаво ж ты натворил, скаженный! — сокрушался старикан, хватаясь руками за свою кудлатую голову. — Как жа мне теперича перад Лехай отбрехатися? Чаво ж я скажу яму-у-у?..
Я подошел к деду и увидел, что тот плачет, по-прежнему сидя на своей лодке и раскачиваясь из стороны в сторону. Я обхватил его седую голову, прижал к себе. Матвей старался вырваться, но я не давал ему этого сделать до тех пор, пока он не успокоился.
