— Да плевать на однажды! — перебила Ариадна Васильевна. — При чем тут какая-то Ясная?! Ты бы еще по повивальным бабкам побегала. Не ставь меня в дурацкое положение перед Егором Пантелеймоновичем.
Кира развернулась к Вакуле.
— Вы слышали о Ядвиге Ясной?
— Нет. У нас в Сибири таким ворота дегтем мажут.
— Вот, вот, — поддержала Ариадна Васильевна. Кира в изнеможении опустилась в кресло. Ее сдерживало присутствие Вакулы, иначе скандал со свекровью начался бы немедленно. Сил на убеждения в правдивости пророчеств Ядвиги у Киры не осталось. Одетая во все черное, она чем-то напоминала измученную птицу, вынужденную биться об оконное стекло вместо того, чтобы, расправив крылья, взмыть в подсвеченное холодным солнцем небо.
— Давай без истерик, — смилостивилась Ариадна Васильевна, сама в глубине души верившая во всякие мистические прозрения.
— Она указала дом на Арбате, где скрывают Петелина. Я первым делом сообщила Смеяну. Заставила съездить в Кривоарбатский переулок. Мы нашли особняк, о котором говорила Ядвига.
— И что Смеян? — занервничала Ариадна Васильевна.
— Отправил меня домой и приставил охрану. Я всю ночь не спала, думала и теперь не сомневаюсь, что он специально не хочет искать Петелина. Это его рук дело!
— Глупости, — не согласилась старуха.
— Тогда почему он не действует? В любой момент Петелина могут убить или перевезти в другое место!
— А тебе-то что? — напряглась Ариадна Васильевна, почувствовав в интонациях Киры искренность переживаний.
Кира вздрогнула, как будто ее поймали на чем-то недозволенном. Взглянула широко распахнутыми глазами на Вакулу, взывая о помощи.
— Как? Это касается всех!
Вынужденная целыми сутками лежать, Ариадна Васильевна страдала оттого, что не могла предпринимать активных физических действий. Обычно во время нервных разговоров она много жестикулировала, резко вставала, ходила из стороны в сторону, убирала пепельницы, готовила кофе, поправляла одежду. В каждом движении присутствовала агрессия, угнетающе действовавшая на собеседников. Лишенная этого преимущества, она могла только злиться и кричать. Но воспитание не позволяло этого делать. Поэтому, откинувшись на подушки, старуха, глядя в потолок, тихо предупредила:
— Чем дальше ты будешь находиться от Петелина, тем мне будет спокойней. Не хочу ничего предвосхищать, но ты меня знаешь… Я Артему запрещала подпускать тебя к делам банка. А теперь и подавно не суй свой нос!
— Мне уйти?! — выпрямившись в кресле, с вызовом спросила Кира.
— Самое время, — подтвердила Ариадна Васильевна. После того, как Кира сообщила, что передала всю информацию Смеяну, продолжать неприятный разговор не имело смысла.
Кира не привыкла, чтобы ей показывали на дверь. Выше всего она ставила чувство собственного достоинства. Поэтому поднялась с прямой спиной, небрежно кивнула Вакуле, бросила окурок в больничную плевательницу, подошла к двери и, не поворачиваясь, сухо объявила:
— Пока вы находитесь в моей клинике, будете соблюдать режим и порядки, заведенные здесь мною! — и, не дожидаясь реакции старухи, вышла из палаты.
— Вот сука! — прошептала Ариадна Васильевна.
Вакула ничего не ответил, лишь попробовал разогнать рукой дым, повисший слоями над ее кроватью. Ему, как, впрочем, и большинству партнеров Артема, было известно об антагонистических отношениях между обеими дамами.
— Она во всем мешала Артему! Он был бы намного осторожней и спокойней, если бы не ее постоянные прихоти! Когда у банкира голова забита тем, что купить или подарить жене, — это уже не банкир, а растратчик собственного состояния. Можно подумать, что я его рожала для того, чтобы он ублажал эту распущенную, развращенную тусовщицу!
Долго внимать гневным речам старухи Вакула не собирался. Лично ему Кира нравилась. Он считал ее женщиной высокого класса. И с удовольствием сгонял бы с ней на недельку в Париж. Поэтому, вздохнув, перевел разговор на более доступную тему.
— Вы верите в возможности вещуньи?
Его вопрос заставил Ариадну Васильевну обуздать выплеснувшиеся эмоции. Она закурила, тряхнула фиолетовыми волосами и натянуто улыбнулась своей страдальческой улыбкой.
— Все надо подвергать проверке. В том числе и Смеяна… Кому можно поручить это дело?
— Хотите, чтобы я этим занялся? — перешел на надсадный шепот Вакула.
— Только незаметно. У него профессиональный нюх. Ссориться с ним опасно. Но терпеть рядом предателей не собираюсь.
— У Смеяна большой авторитет в банке.
— Этому способствовал Артем. Сколько раз ему говорила — никого нельзя кормить с рук. Обязательно укусят!
Вакула подтвердил свое согласие многозначительным хмыканием. Доверие Ариадны Васильевны открывало для него хорошие перспективы сотрудничества с «Крон-банком», на который Егор Пантелеймонович имел свои виды.
— У меня есть возможности просветить Смеяна как рентгеном. Комар носа не подточит.
— Верю, — устало согласилась старуха.
«Не хватай кусок шире рта», — в сотый раз повторял себе Петелин, чувствуя, что потихоньку сходит с ума. Он сидел за письменным столом и на белом листе рисовал ящики. Обычные фанерные ящики для овощей. Их количество уже трудно было подсчитать. Но рука упрямо водила ручкой по бумаге. За его спиной, посапывая, спала Лиса Алиса. Три бутылки шампанского сделали свое дело. Евгений же чувствовал себя абсолютно трезвым. Несмотря на то, что перед ним стояла початая бутылка виски, к которой он периодически прикладывался. «Не хватай кусок шире рта» — это единственное, что ему завещал Артем. Немного. Надежды действительно не оставалось. Уже не угнетало сожаление о том, что он вообще разыскал телефон бывшего одноклассника. Не чертыхался при мысли об идиотизме своего положения. Ощущение обреченности породило апатию. И лишь от одного сжималось сердце и учащалось дыхание — от воспоминаний о Кире. Особенно мучительно они овладели Евгением после ночи, проведенной с Василисой. Ему стало казаться, что все происходящее как-то связано с ней. После долгих объяснений Василисы, перемежавшихся пьяным бредом, он окончательно понял, что сам по себе не представляет никакой ценности для людей, придумавших такое страшное предприятие по изыманию денег у убитых бизнесменов. При столь грамотно поставленном деле выяснить степень богатства Евгения было плевым делом. Значит, похитили его не для того, чтобы подсунуть мертвого двойника… А для чего? Чтобы подсунуть живого? Догадка казалась вполне реальной. И именно поэтому заставляла его думать о Кире. Неужели его двойник будет общаться с этой мифологизированной женщиной в то время, как он зачахнет здесь от ожидания своего бокала с цианистым калием по краям?
О судьбе Ариадны Васильевны и делах «Крон-банка» Евгений не вспоминал. Они ушли в далекое прошлое, к которому он уже не имел никакого отношения. Вместо вопроса: «Неужели я никогда не выберусь отсюда?» — его преследовал другой: «Неужели она так и не узнает, что со мной случилось?» До сих пор несбыточные желания не терзали его душу. Сейчас он готов был совершить какой-нибудь безумный поступок, даже умереть, но только у нее на глазах. Судьба же отказывала ему и в этом… Евгений печально усмехнулся и налил в стакан виски. Сделав несколько мелких глотков, скривился. Все случившееся казалось ему ужасно несправедливым. Он никогда не считал себя героем или каким-то особенным человеком. Никаких талантов в себе не обнаруживал и собирался прожить простую скромную жизнь, без всяких потрясений и катаклизмов. В сущности, для этого требовалось совсем немного — маленькая однокомнатная квартира, чиновничья работа, долларов пятьсот в месяц и необременительная связь с какой-нибудь одинокой спокойной женщиной. А тут… как в американском триллере… но без надежды на хороший конец!
Евгений развернулся и оглядел комнату повнимательней, с учетом того, что, возможно, здесь ему придется провести последние дни жизни. И вдруг ощутил, как спазм перехватывает горло. «Неужели — конец! Конец всему? Он должен умереть по чьей-то злой воле? Никому ничего не сделав плохого? За что?!» — терзаемый этими вопросами, он вскочил и, подбежав к двери, с остервенением принялся колотить кулаками. Толстая обивка, скрывавшая металлическую основу, поглощала его удары. От их шума не проснулась даже Василиса. Напоследок ткнувшись в дверь головой, Евгений вернулся на место. Он почувствовал себя окончательно сломленным. Как ни странно, он не вспоминал прожитую жизнь. В его памяти не возникали душераздирающие эпизоды безмятежного детства. Не мучался от ностальгии по недавнему безрадостному существованию. Более того, именно в этой благоустроенной камере смертника он понял, что жил тупо, лениво, бездарно. Все время чего-то опасался. А чего? Каких-то неприятностей. Поэтому не лез на рожон, не рисковал, не принимал крутых решений. Надеялся дожить до седин тихой несуетной старости и в результате оказался на волосок от смерти…
